***
И они опять начали препираться. Я спокойно выжидал у подъезда, когда это закончится, и рассеяно разглядывал пасущихся на газоне голубей. Дядь Вова, в своей зеленой «Волге», возился с откидным сидением, но краем уха все же прислушивался к перепалке. Наконец папа объяснил-таки маме, почему он не в силах ехать лежа на заднем и я стал грузить его на переднее. Пристроив его в странной эмбрионообразной позе,
( - Так не больно?
– Терпимо…)
я втиснулся в пространство, оставшееся на заднем сиденье.
Я захлопнул скрюченной рукой дверцу и который раз удивился, как дядь Вова ловко управляется со своей, похожей на помесь китовой акулы и колхозного амбара, машиной.
- Музыку бум слушать? – деловито спросил дядь Вова. Я с удовольствием согласился, потому как его музыкальные вкусы меня вполне устраивают. Дядь Вова слушал «Биттлз», «Дип Пёпл», «Пинк Флойд» и вообще все то, что нынче называется «классикой англоязычного рока». Ох, не так прост дядь Вова, прораб – прокатчик горячего цеха, как хочет иногда показаться…
Колонки за моей спиной разразились джагеровскими воплями и подвываниями. Я стал тихо подпевать, чуть кивая в такт: «Ай кент гет ноу .. са – тис - фэкшн.. туруру-ру..» Машина мчалась в сером уличном потоке, дядь Вова сдержано рычал за рулем. В памяти всплыл отрывок из какого-то забытого американского фильма про Вьетнам… «Ай кент гет ноу! Туруру-рум!..» И вот уже будто бы я сам, с лицом напряженным и собранным, мощно сижу на полу десантного пятнистого вертолета, сжав в руке щербатый ствол верной М-16, а внизу невнятными пятнами проносятся пылающие враждебные джунгли. «Ноу, ноу, ноу! Туру-ру!» И на борту у нас раненый… Папа стонал на каждой колдобине и взгорке. А это значит дело действительно плохо, не такой он человек, чтоб стонать без причины...
Дело в том, что десять лет назад, выполняя служебные обязанности, отец сорвался со второго этажа и упал на спину, сломав себе обе руки вдребезги и вдобавок переломав два нижних позвонка. Я не думал, что это все скажется так скоро. Ему еще нет и пятидесяти пяти. Еще год назад, он чуть ли не на равне со мной таскал на даче пятидесятикиллограмовые мешки с цементом, а сейчас он не может даже прямо сесть… Приступы. И приступы эти стали повторятся все чаще. Я посмотрел на маму, она сидела грустной нахохленной птицей. Я внезапно поразился, как же незаметно постарели мои родители. Я и не думал никогда всерьез об этом. Мама поседела, черты лица ее заострились. Тело отца с каждым годом становится все менее гибким, а характер все более склочным… «Наверное, я не очень хороший сын. Я прихожу к ним только тогда, когда не могу отказаться, или когда им нужна именно моя помощь». Я вздохнул.
- Да ладно мам, все будет хорошо… В этой больнице у нас есть кто-нибудь?
- Нет. Но это хорошее место. "Госпиталь Ветеранов Войн."
Я вопросительно посмотрел на маму.
- Ну он же у нас ветеран военной службы, - усмехнулась мама. - Полкоооовник, - протянула она и погладила отца по голове.
Мне подумалось, как же стабильно военная служба делает людей инвалидами. Или за минуту, или за двадцать пять лет безупречной службы. Какая разница?

***
Самое поганое, что есть в нашей медицине – это ее тягомотина. Пока в приемный бокс пришел врач, пока заполнили кипу нудной канцелярщины… В итоге дядь Вова с мамой все-таки увезли отца в палату на каталке. Я остался «сторожить» шмотье, отвечать на вопросы медсестры и подписывать бумажки. Скукотища. В приемном покое было еще несколько человек. Орденоносцы, демобилизованная элита вооруженных сил. «Блестящие тускнеют офицеры». Лысины, катетеры, культи. Наверное, я все-таки правильно сделал, что сошел с этого пути. Нашему государству служить дело довольно неблагодарное. Провести годы службы, чтоб потом давится нудной болью в простреленных легких и выклянчивать у медсестры халявный укольчик димедрола? «Метелью белою, сапогами по морде нам. Что же ты сделала с нами, Родина?»… Приемное отделение заполнил мерзкий запах застарелой мочи. Этот больной тихо лежал себе на носилках у стены. Глядя в потолок и сквозь него. Тихо и обреченно. Тощие ноги в буграх вен, грязноватый подгузник. Недвижимый и безропотный осколок человека. Его товарищ, мужчина под пятьдесят, в который раз объяснял молодой невропатологу соль дела.
- Да я ж говорю – плохо ему…
- А я вас спрашиваю – почему вы так решили?
- Ну я же знаю…
- Так вы-то ему кто?
- Я сослуживец бывший. Я майором был, а он полковником…
- А родственники почему не пришли?
- Да нету у него родственников! Были, потом переехали...
- А как же он живет?
- Один живет. Я раз в три дня его навещаю…
- Ой, ну ладно, давайте посмотрю.
Она подошла к носилкам и начала орать:
- Ну, как дела?! Как дела наши?! Как нас зовут?!
«Издевается что ли, зараза?» - разозлился, было, я, но потом понял, что иначе до этого человека уже не достучаться. Больной в ответ что-то промычал невнятное.
- А как фамилия?! Как фамилия?!
- Нннныыыыыы- нииии- никлай…
- Это имя, а фамилия как?! А ручки, ручки подымем?!
Больной неуверенно и медленно поднял руки.
- Ага, - удовлетворенно сказала невропатолог, и обращаясь уже к экс майору, - Ну я не знаю, чего вы от меня хотите, нормальное состояние, отличное даже. Можем витаминчиков вколоть и все.
- А я вам говорю – он у меня раньше даже садился… - обреченно бубнил экс майор…

***
Я сложил шмотки в кучу и от нечего делать дошел до окна. За окном уныло гуляли себя группы костыльщиков и колясочников.
Я вдруг вспомнил, один разговор с бывшим сослуживцем. Речь шла о каком-то его дальнем родственнике.
«Представляешь, он типа полковник, ветеран и все такое. Ему там денег платят по пенсии не меряно. Республиканская, что ли у него пенсия - не знаю. Так мы с сестрой иногда его навещаем… Он живет – как сыч в берлоге. В холодильнике – только хлеб и бычки в томате. Раз в месяц он идет в магазин и покупает на всю пенсию водки и порножурналов. Они у него в комнате пачками аж лежат. К телеку пульт сломался, так он примотал линейку к своей палке и наловчился с кровати тыкать в кнопки. Вонища, как в солдатской казарме. И так он проводит все дни – лежит на кровати, зырит телик и читает всякую пахабень…» Помню я тогда ответил: «Нет уж, это не по мне, не хочу так. Все мы, конечно, так или иначе идем к своей смерти... Только знаешь, такая смерть ни хрена мужества не требует. Уж лучше корячится, как дедушка на даче. До последнего... В этом и то больше смысла…»
Тут наконец мои родственники вернулись.
- Все нормально, - сказала мама. – Там даже полотенца в палатах висят…
Я понял, что это, наверное, показатель. Мама всегда умела разбираться в таких вещах...
Мы ехали обратно в грустном молчании под рубленые звуки Пинк Флойда, и мысли мои были такими же рублеными, не связными. «Ну к черту. Выросту большой и богатый, женюсь еще раз, нарожаю детишек. Дом, друзья, все дела. Чем так, в одиночку… в полутемной квартире… И знаешь – надо завести привычку раз в день звонить маме. Тебе не трудно, а для нее это важно… И еще, солнце мое, ну теперь-то ты понимаешь, что ты просто не имеешь никакого права быть слабым… Нету у тебя прав никаких, забудь. Только обязанности…» Мобила запищала в складках одежды.
- Да, сына! Да, отвезли дедушку. Угу. Нормально, а как иначе. Угу. Сейчас еду. В «Хероесов»? Хе. Ну создавай, создавай. Минут через десять будем дома.

Ох. Пока с Рэд Анжелой препирался, да с Хогратом зубоскалил, и не заметил, что люди на огонек (дневничек) зашли. ПэЧэ прибавилось, надо хоть поздороваться. (Это я у Кошка-Мэри научился).
Проходите, проходите, гости дорогие. Присаживайтесь поудобнее.
Кофе, пива? (Водку не предлагаю - рабочий день еще в разгаре.) Или что вы в жизни предпочитаете?
Ну-с, какими судьбами?
Только извините - не узнаю я вас что-то. Давайте познакомимся. Я - Ра. А вас как зовут?
Велкам!