Скучные мои грядки осознают,
что в девятнадцатом году
ничего не может быть хорошего,
чёрно-белое всё,
дачный посёлок заброшен,
а с улицы – странное здесь: «зер гут».
Поднимаю голову – передо мной подростки,
высокие, тонкие, мальчик и девочка,
за руки держатся неловко,
лопочут по-немецки что-то.
А я не люблю немецкий,
предпочту французскую горошину
катать во рту.
Или, как там, на туманном Альбионе:
«Ху из ху»?
Вы, говорю, по-русски умеете?
Умеем, мол, напирая на гласные
по захватнически,
отвечает мне мальчик,
скажите, пожалуйста,
кажется здесь три года назад
семья доктора Крайцера
снимала комнату,
нет ли здесь их этим
чудесным летом?
Дети мои (втыкаю лопату в землю),
красиво говорить не умею,
но, сдаюсь на милость молодости,
какое же это прекрасное лето,
когда всё вокруг чёрно-белое и немое?
Это просто кино такое,
говорит вдруг девочка
голосом треснувшей чашки.
А мы ищем Свету и Надю Крайцер,
у Нади шрапнелью выбило зубы
и всё, что за ними,
а Света прячется у вас в подвале.
Вы её там не видали?
Помилуйте, отвечаю,
в подвале давно уже ничего не храню.
Может быть чаю?
Сахар есть свекольный.
Нет? Ну что ж…
Вольному воля.
Они по дорожке из гравия
уходят за калитку,
а я, сам себе напоминая
винную улитку,
ползу медленно к подвалу,
открываю трясущимися руками дверь.
А там Светка плачет, трясётся.
Ничего, говорю ей, не бойся,
сейчас вторая серия закончится
ты мне поверь,
и тебя спасут какие-нибудь принцы,
или кто там есть вообще,
в этом пустом мире,
между последним эпизодом
и титрами.