Сначала матушка рядом
на табурете сидела
песни пела
те, которые забыл уже,
а потом в птицу превратилась
улетела в февральские
эпилептические судороги
зимой покрыла
на прощание больничный столик
яблоки, апельсины,
мой стратегический запас витаминов
пыльный томик
стихов.

Потом Гарик, дружок,
здравствуй, мол,
сидит, гвозди из ладоней
вытаскивает, бросает на пол,
звенят по кафелю,
мать его,
говорит,
мать его.

Хлопала форточка,
медсестра натянутой кофточкой
через халат домом и телом
пахла, хохотала, хотела,
курили вместе на подоконнике,
дурачились, пели:
«релашка, релашка!»
Два куба — мало, три — отстойно.
Потом опять стало больно,
небо промокашкой
налипло на дёсны,
три куба — отстойно,
четырё — круто.

Город Прутов, больничка,
«травма», февраль месяц,
я молодой,
ты красивая,
потом костями наружу
лёд на реке,
матушка больше не прилетает,
как раньше,
видимо всё потому что
«механизм действия определяется
стимуляцией бензодиазепиновых рецепторов
супрамолекулярного GABA-бензодиазепин-хлорионофор рецепторного комплекса
что приводит к активации рецептора GABA
вызывающей снижение возбудимости подкорковых структур головного мозга
торможение полисинаптических спинальных рефлексов»
потом ещё куча других слов.

Город Прутов,
в котором мне больше нет места,
ампулы, ампулы,
мать его
и цветы
твоих
зрачков.