То ли дело прежде! Крым, Кавказ…
Что ни похвали – твоё тотчас.
Чином рядовой, лицом министр.
Беден, да не жаден, глуп, да быстр…

Нынче ж и умён, да звон другой.
Сколько ни склоняйся над струной,
может, и сведётся гамма к до, -
да не отзовётся знамо кто…

Где теперь увидишь нас вдвоём?
Разве что во сне, и то – в моём.
Что теперь ей Крым, Кавказ, Багдад?
Нынешний приют её богат –

долог в ширину, широк в длину…
Там она, должно быть, как в плену,
посреди гардин и хризантем
так и пропадает, знамо с кем…

Рассеку подкладку по стежку,
перстень обручальный извлеку.
Осмотрю его, вздохну над ним –
и зашью обратно швом двойным.

Вы, сверчки-кузнечики в ночи!
Всякий до утра своё кричи.
Пусть под вашу песню в три ручья
пленница заплачет, знамо чья…

И дают кузнечики концерт,
и поют сверчки на весь райцентр,
и под эту песню в три ручья
сам, однако, первый плачу я.

Плачу о безумствах давних дней,
о себе тогдашнем и о ней,
о кольце, зашитом на два шва,
и ещё о том, что жизнь прошла…

А наутро морщусь вкось и вкривь,
дымчатым стеклом глаза прикрыв.
Между тем как пленница горда –
вот уж кто не плачет никогда.

На окне решётка, дверь с замком –
а она не плачет ни о ком.
Ни к чему ей тёмные очки.
Что же вы, кузнечики-сверчки?

Прежде-то, известно, чуть хандра –
не жалей вина до дна ведра.
Нынче ж и бальзам ценой в брильянт,
еле пригубив, верну в сервант.

Древний со стены кинжал возьму,
паутину-пыль с него сниму.
Лезвие протру и рукоять –
и повешу на стену опять.


Михаил Щербаков