Когда я играл в группе «Осьминожки и другие обитатели мирового океана», ко мне после первого (и последнего) концерта подошёл парень, лет двадцати-двадцати пяти, не больше, сказал, что восьмого августа в Польше, в городе Вроцлав, будет фестиваль, что-то там про рок против всех, про антиглобализм, про безумие капитала. Ещё сказал он, что групп там крутых будет немало.

Эй, сказал он, давай к нам, на разогреве у «Warsaw», это же круто? Конечно, круто, сказал я, кто же спорит, это даже больше чем круто, купим билеты, смотаемся в Польшу, тем более, что я поляк на одну четверть, а может и больше. Дед мой брал Варшаву, прабабка из Варшавы убегала, всё запуталась, всё сломалось, завращался мой личный шарик в начале двадцатого века.

Как знать, если бы не Пилсудский, Будённый, Первая Конная, пот лошадиный, сабельный звон, шрам через всё горло, от уха до уха, если бы не дряхлая старуха-полячка, если бы не Иран, не прадед в зиндане, не эвакуация прабабки, если бы не я, маленький, чуть ли не сорвавшийся со строительного крана... Чёрт его знает, если бы не всё это, перепутавшееся в моём солнечном сплетении, вращался бы шарик? Я не знаю, честно говоря, я в сомнении.

Пока я так думал, парень закурил, похлопал меня по плечу, сказал мне, что ждёт у входа, чтобы обговорить детали. Только быстрей, быстрее, времени мало нам дали. У нас надолго не отпускают, нельзя нам тут долго находиться. Послушай, спросил я, а как твоё имя? Ян Кёртис, сказал он, что на языке Бислама означает «редкая птица».