Удары сердца твердят мне, что я не убит
Сквозь обожженные веки я вижу рассвет
Я открываю глаза - надо мною стоит
Великий Ужас, которому имени нет
Они пришли как лавина, как черный поток
Они нас просто смели и втоптали нас в грязь
Все наши стяги и вымпелы вбиты в песок
Они разрушили все, они убили всех нас...

Они пришли как лавина, как черный поток
Они нас просто смели и втоптали нас в грязь
Все наши стяги и вымпелы вбиты в песок
Они разрушили все, они убили всех нас...
И можно тихо сползти по горелой стерне
И у реки, срезав лодку, пытаться бежать
И быть единственным выжившим в этой войне
Но я плюю им в лицо, я говорю себе: "Встать!"

Удары сердца твердят мне, что я не убит
Сквозь обожженные веки я вижу рассвет
Я открываю глаза - надо мною стоит
Великий Ужас, которому имени нет
Я вижу тень, вижу пепел и мертвый гранит
Я вижу то, что здесь нечего больше беречь
Но я опять поднимаю изрубленный щит
И вырываю из ножен бессмысленный меч.
Последний воин мертвой земли...

Я знаю то, что со мной в этот день не умрет
Нет ни единой возможности их победить
Но им нет права на то, чтобы видеть восход
У них вообще нет права на то, чтобы жить
И я трублю в свой расколотый рог боевой
Я поднимаю в атаку погибшую рать
И я кричу им - "Вперед!", я кричу им - "За мной!"
Раз не осталось живых, значит мертвые - Встать!
Последний воин мертвой земли...

© С. Калугин

Когда играли последние аккорды этой песни, я задыхалась, я была этим воином, я слушала ее как буд-то из последних сил и из последних сил доживала последние секунды жизни... воина

Наверное, когда мы встретились впервые с Дэнушкой нам было так хорошо еще и потому, что если встречаются два человека, которые "убили свою мать" может быть не всегда узнают друг друга на вид, но узнают на ущупь телом и душой, ощупь пространства между ними, обстановки через общение.
Мы никогда ничего не требовали друг от друга, не давали клятв, не выводили обязательств и в награду нам было счастье, не только потому, что осознавая ответсвенность за свои действия ты очень очень постараешься не терять то, чем дорожишь, а это еще и подарок так сказать не объяснимый логикой, то почему нам так хорошо вместе уже больше трех лет. Мы не полагаемся на привязанность которой у нас нет, но нас притягивает радость получаемая друг от друга, объяснения которой пока мы не нашли, да и не очень то искали. Наверное привязанность, как страх потерять то, чем обладаешь, а значит привязан, обременяющая зависимость и дискомфорт в итоге потихоньку бы душила наши чувства или надевало маску пресности и мертвости. Но мы не привязаны, мы счастливы.

Завтра предстоит рисовать гламурные узоры. Посмотрела что есть в интернете на эту тему, наверное я справлюсь:-)
А так я старалась избегать долгое время гламура в дизайне как способа попасть в модную струю и оказаться в нужном русле.
Узоры я люблю, но, как бы, чтобы они были свободны от всего на свете, от моды, от веяний и чаяний.
Но неожиданно задача, ограниченная четкими рамками, приобрела все же оттенок интереса, наоборот. Получается, что раньше я себя ограничивала не попаданием во что-то, в струю, в течение, в направление, потому, что привязываться к общеупотребимому проще простого, а вот вывязаться или отвязаться сложнее. А теперь интересно наоборот, избежав заранее привязанности, что-то познать и изучить. При этом я как бы не буду находиться в этом течении, а различу в нем то главное, что можно пропустить через самое себя и пропущу, а вот то, что делает его общеупотребимым оставлю стоять от меня в стороне, чтобы смотреть, видеть и знать, что вот так, мол и вот так, за что его любят все, так это вон за то и вон за это...

А еще захотелось написать именно сейчас, что я была 4 июля на концерте Сергея Калугина. В моем обожаемом много лет Доме ученых, оставленным в памяти нетронутым новыми впечатлениями в году эдак в 94. Там все не изменилось совсем, только на стенах появились работы детско-юношеского фотоклуба. Та же мебель и обстановка. Ничего не обветшало, та же чистота, тот же запах, там все законсервировано в какой-то очень знакомой тихой красоте и покое. Я думаю, это чувствуются чьи-то заботливые и любящие руки.

Калугин очень впечатлил. Перед концертом этот человек прошел буквально мимо нас и показался обычным и не очень выразительным, как мог бы показаться выразительным Борис Смоляк, например. Да он как будто и старался казаться незаметным. Почему-то при этом вспомнился Арогорн, под серым плащом которого скрывался блеск и сияние настоящего короля по духу и по крови. На сцене Калугин был великолепен без преувеличения. Харизма, необыкновенно сильный вокал и ничем не сдерживаемая страсть таланта настоящего артиста вот то, что приковывала к действу все внимание. А тексты песен необычайно чисты с точки зрения близости к настоящему искусству, как будто не в одном месте не закрыты скарлупкой чего-то ненастоящего. Игра на гитаре очень качественна (чувствуется классическая школа) и вдохновенна, как бы озарена той самой искрой. Разнообразна тематика и в музыке и текстах песен. Лично меня больше привлекла романтическая и психоделическая сторона его творчества, нацеленная на углубление познания чувств и личности человека в контесте его эпохи. А еще, да простит меня кто-нибудь кто любит Сергея вместе с группой, но я была рада, что концерт состоялся при участии его одного и с акустической гитарой. Потому что потом я послушала так сказать електричество в записи.
Вобщем с опозданием, но главное в нужном потоке настроения говорю ему «Большое спасибо!» Он не услышит, но «спасибо» это то что у меня есть для него, мой лучик, такой маленький по сравнению с его светом.
Больше всего понравилась песня «Последний воин мертвой земли».

И возвращаясь к теме непривязанности, затронутой в первой части поста, излагаю здесь текст его песни:

«Убить свою мать».

Горный Китай, монастырь Чжоан Чжоу, век от
Рождества Христова 853-й. Hекто спросил
Лин цзы: "Что такое мать?" -
"Алчность и страсть есть мать, - ответил
Мастер. - Когда
С сосредоточенным сознанием мы вступаем в
Чувственный мир, мир страстей и вожделений, и
Пытаемся найти все эти страсти, но видим лишь
Стоящую за ними пустоту, когда нигде нет
Привязанностей, это называется "убить свою
Мать".


Я сомневался, признаюсь, что это сбудется с ним,
Что он прорвется сквозь колодец и выйдет живым,
Hо, оказалось, что он тверже в поступках, чем иные
В словах.
Короче, утро было ясным, не хотелось вставать,
Hо эта сволочь подняла меня в 6-35,
И я спросонья понял только одно: меня не мучает
Страх.


Когда я выскочил из ванной с полотенцем в руках,
Он ставил чайник, мыл посуду, грохоча второпях,
И что-то брезжило, крутилось, нарастало, начинало
Сиять.
Я вдруг поймал его глаза - в них искры бились
Ключом,
И я стал больше, чем я был и чем я буду ещё,
Я успокоился и сел, мне стало ясно: он убил свою
Мать.


И время стало навсегда, поскольку время стоит.
А он сказал, что в понедельник шеф собрался на
Крит,
Короче, надо до отъезда заскочить к нему - работу
Забрать.
И он заваривал чай, он резал плавленый сыр,
А я уже почти что вспомнил, кто творил этот мир.
Я рассмеялся и сказал: "Hу как ты мог, она же
Все-таки мать!"
И он терзал на подоконнике плавленый сыр,
А я уже почти припомнил, кто творил этот
Мир.
И я сказал ему: "Убивец! Как ты мог, она
Же все-таки мать!"


И он сидел и улыбался, и я был вместе с ним.
И он сказал: "Hо ты ведь тоже стал собою
Самим".
А я сказал: "Hайти нетрудно, он в десятки раз
Сложней не терять.
И будь любезен, прекрати свой жизнерадостный
Бред.
Ты видишь свет во мне, но это есть твой
Собственный свет.
Твоя ответственность отныне безмерна: ты убил свою
Мать.
Изволь немедля прекратить свой жизнерадостный
Бред,
Ты видишь свет во мне, но это есть твой
Собственный свет.
Твоя ответственность безмерна, ты свободен:
Ты убил свою мать".


Hа дальней стройке заворочался проснувшийся
Кран,
Стакан в руке моей являл собою только стакан,
И первый раз за восемь лет я отдыхал, во мне цвела
Благодать.
И мы обнялись и пошли бродить под небом седым,
И это небо было нами, и мы были одним.
Всегда приятно быть подольше рядом с тем, кто убил
Свою мать.
И мы обнялись, и пошли бродить под небом
Седым,
И это небо было нами, и мы были одним.
Всегда приятно чуть подольше быть с тем, кто
Убил свою мать.

Сергей Калугин.