"Анализировали на семинарах со студентами в Ясной Поляне произведения отечественных графоманов.
Сперва мы их анализировали массово, роботы, звеня и подпрыгивая, прочитывали по 10.000 текстов и потом приносили нам в зубах страшные результаты. Один робот сломался и лежал на спине, бессильно шевеля лапками.
Тогда мы стали сами читать эти чудовищные произведения.
Я дал задание студентам принести по одному тексту. И девушка Юля из города Тулы притащила такой: там короче такие лежат на земле и наслаждаются хорошей погодой короче и она ему говорит типа посмотри какие у меня красивые глаза а он ей отвечает типа они как звезды я сейчас напишу про это прекрасные стихи типа она ему говорит ты что вообще а он такой говорит это будут такие стихи что все заплачут и некоторые роботы сломаются потому что ты самая красивая я очень тебя люблю она такая говорит короче тогда почему ты на меня не смотришь а он говорит типа я смотрю на тебя и не могу наглядеться ты короче лучше всех на свете и вот так он сочинил стихи только их некому было услышать. Конец стихотворения.
Некоторые слушатели подумали, что это он ее типа убил. А на самом деле это он ее типа заебал.
Все засмеялись, а робот в углу дернулся в последний раз, как друг вакханки в стихотворении Пушкина, и затих.
Девушка же Юля сказала так:
- Вообще-то я знаю человека, который эти стихи написал. Вообще-то он написал их, когда от него жена ушла.
- Ах, вот оно что! - воскликнули мы.
- Вообще-то, - сообщила Юля, - это мой преподаватель.
- Литературы? - предположили мы.
- Вообще-то, - ответила нам Юля, - ксилофона."

Р. Л. же просто охуенный! Обожаю.

Я заметила, что в комментариях не все поняли иронию автора. Но я из фейсбука переношу этот текст для Д. Он точно должен понять :-)

"Я не боюсь смолчать, однако выскажусь.
Во-первых, однажды и я пережил травмирующий опыт, связанный с приставаниями в метро. Мне было семнадцать. Я ехал на первую пару, на Комсомольской толпа внесла меня в вагон и прижала к дверям. Я кое-как развернулся, понял, что книжку из сумки не достать, и смирился. Но тут в меня буквально вдавило женщину.
- Чертова старуха, - подумал я.
Когда тебе семнадцать, мир стариков и старух начинается где-то примерно с двадцати пяти, а этой было все тридцать, как я тогда решил, хоть и видел только плечи, красное платье и черные волосы.
- Чертова старуха, - подумал я, но совсем не то подумал кусок плоти, Господом созданный для любви греховной. Он, - что в семнадцать лет не так уж удивительно, - воспрял, ощутив прикосновение женского тела. Он и сейчас, случается, думает вместе со мной, или даже вместо меня, а уж тогда… Это, повторюсь, меня не удивило. Удивило другое.
Тридцатилетняя старуха, извернувшись, его нащупала. Сдавила. И стала руку сжимать и разжимать.
Красные ворота. Сейчас я взорвусь.
Чистые пруды. Нет сейчас.
Не знаю уж, кто это думал тогда, - я, он, или мы вместе.
На Лубянке она двинулась к выходу. Плотный ряд несвежих и сонных тел сомкнулся, я видел только часть головы проклятой старухи. На Охотном она вышла.
А я до самого Университета ехал – красный, дрожащий, и думал, что надо было бежать за ней, догнать, что я упустил, наверное, нечто важное. Кажется, это можно считать психологической травмой.
Позже я рассказал это доброму другу Илье Игоревичу, каковой в те годы, как и сейчас, был для меня источником мудрости житейской.
- Дебил, - сказал Илья Игоревич. И добавил, что знает ларек у метро, в котором вполне приличное каберне продается по неприлично низкой цене. Так я утешился.

Но раз было «во-первых», то будет и во-вторых. Зачем я рассказал эту глупую быль? Затем, чтобы заболтать одну тяжелую мысль, которая на меня в последние дни давит.
Я прочел много историй о насилии над женщинами за последние дни, как и вы, наверное. Отметил смешные и глупые – такова уж специфика моего зрения. Но преобладали-то страшные. Такие истории, кстати, слышал я от подружек не раз и не два, но думал, что выборка нерепрезентативная. А здесь масштаб гипнотизирует. И кто-то ведь все это сделал? Маньяки, которых ловят герои сериала «Закон и порядок» и миллиона других сериалов, да. Однако маньякам пришлось бы работать не только без выходных, но и без сна, чтобы успеть все.

Причем происходит все это не там, где по-прежнему царит семнадцатый век, сияют духовные скрепы, женщина понимает, что она для мужчины вещь, побои считаются делом обычным и так далее. Нет, здесь, у нас, в двадцать первом, где социальные сети, барбершопы и велодорожки.
Мне казалось всегда, что в любви телесной, - да, не уйти никуда от игр во власть и подчинение, да, всегда просыпается внутри дремлющий зверь, и это даже неплохо, но, - что в любви телесной главное – знать, что ты и есть желанный. Единственный. Пусть на несчастные двадцать минут, но единственный и желанный. Без этого – обоюдного, чтобы не сказать, обоюдоострого, - ощущения все не так уж интересно. Ну, фрикции. Или мы фрикций не видели. Не по семнадцать, чай, да и давно.
Но при этом я не могу не думать – я ведь тоже, наверное, словом, движением, потому что тут трудно нащупать пределы, особенно по юности, - кого-нибудь, или даже многих, задел, обидел. Мне тяжело это думать, но.
Простите меня. Буду стараться больше думать головой. Хотя теперь это легко, я ведь старый.

Я, кстати, и так знал, что вы крутые, товарищи женщины.
И еще любопытно, что дураков и мразей разнообразных повсплывало по итогам флэшмоба даже больше, чем в истории с покореньем известного полуострова и последующей русской весной."