Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо
И всего только надо опустить паруса
Здесь наконец мы в блаженной истоме утонем
Подставляя ладони золотому дождю

Здесь можно петь и смеяться, и пальцы купать в жемчугах,
Можно гулять по бульварам, и сетью лукавых улыбок,
Можно в девичьих глазах наловить перломутровых рыбок,
И на базаре потом их по рублю продавать

Черной жемчужиной солнце розовеет в лазурной воде
Наши надежды пылают роскошью этого юга,
В этой безумной любви мы конечно утопим друг друга
И будем вечно лежать как две морские звезды


В этой безумной
В этой безумной любви мы конечно утопим друг друга
И будем вместе лежать как две морские звезды
В этой безумной любви мы конечно утопим друг друга
И будем вечно лежать как две морские звезды.

Ва-БанкЪ

P.S. Вернулась из Киева.

Не выхожу на связь. Чернил в обрез.
Бумага кончилась. Конверт исчез.
Оревуар, весь мир! Пардон притом.
Не выхожу в эфир. Эфир - фантом.
Что нет его, что есть. Молчит шкала.
Там метка номер шесть занемогла.
Зависла на стреле, на острие.
И место той шкале - во вторсырье.
Погода - вон из рук. С неё и спрос.
Разливы рек вокруг. Разрывы гроз.
Когда и выправлю изъян шкалы,
кому я выпалю своё "курлы"?
Померк, не светится мой циферблат.
И стрелки вертятся на нём не в лад,
за умирание вращения
прося заранее прощения.
В разбег пускаются (зачем невесть),
но натыкаются на номер шесть,
как в тёмной комнате на шифоньер...
Ай, стрелки, полноте! Не до манер.
Цепляйтесь, острые, за номера.
Ведь мы на острове. Мы у костра.
Гудит в костре зола. И что с того,
что нас отрезало ото всего?
Зато обзор какой! Какой простор!
Размах почти морской. Разгул, напор.
Волна вполне пьяна. Безумен шквал.
Картина Репина "Девятый вал".
Однако на душе ничуть не мрак.
Когда-то надо же пожить и так.
Без роду-племени, вне кровных пут.
Ни сколько времени, ни как зовут.
Кому и шквал подвох. А я учён.
Я не был взят врасплох. Я всё учел.
В любую мелочь вник. А кто не вник,
так это стрелочник. И часовщик.
Назад, спасатели, не нужен трап.
Лекарства кстати ли, о эскулап?
Когда ж ты выучишь закон стальной:
того не вылечишь, кто не больной.
Ему что "ком иль фо", что "фо иль ком".
Хоть молоком его, хоть молотком.
Он возмещается. Он нестесним.
Земля вращается не вместе с ним.
И - пусть раскручивал её не он -
на всякий случай вам он шлёт поклон,
за умирание вращения
прося заранее прощения.

Михаил Щербаков

Не криви улыбку, руки теребя,—
Я люблю другую, только не тебя.

Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо —
Не тебя я вижу, не к тебе пришел.

Проходил я мимо, сердцу все равно —
Просто захотелось заглянуть в окно.

Сергей Есенин

Надменный, как юноша, лирик
Вошел, не стучася, в мой дом
И просто заметил, что в мире
Я должен грустить лишь о нем.

С капризной ужимкой захлопнул
Открытую книгу мою,
Туфлей лакированной топнул,
Едва проронив: «Не люблю».

Как смел он так пахнуть духами!
Так дерзко перстнями играть!
Как смел он засыпать цветами
Мой письменный стол и кровать!

Я из дому вышел со злостью,
Но он увязался за мной.
Стучит изумительной тростью
По звонким камням мостовой.

И стал я с тех пор сумасшедшим.
Не смею вернуться в свой дом
И все говорю о пришедшем
Бесстыдным его языком.

Николай Гумилев

Снилась мне как то недавно зимняя Ялта. Никитский ботсад, железная дорога в снегу. Снилось счастье. Вспомнился фильм "Асса".

"Под небом голубым есть город золотой.
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том - сад, все травы, да цветы
Гуляют там животные невиданной красы.

Одно, как желтый огнегривый лев,
Другое - вол исполненный очей.
С ними золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый.

А в небе голубом горит одна звезда.
Она твоя, о, ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит тот любим, кто светел тот и свят
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев
И синий вол, исполненный очей.
С ними золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый.

Алексей Хвостенко

С одесского кичмана
Сорвались два уркана,
Сорвались два уркана в дальний путь.
В вапняновской малине
Они остановились,
Они остановились отдохнуть.

Один, герой гражданской,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не сумел.
Он весь в бинтах одетый
И водкой подогретый,
И песенку такую он запел:

«Товарищ, товарищ,
Болять-таки мои раны,
Болять мои раны у боке.
Одна же заживаеть,
Другая нарываеть,
А третия застряла в глыбоке.

Товарищ, товарищ,
Скажи моёй ты маме,
Шо сын её погибнул на посте.
И с шашкою в рукою,
С винтовкой — у другою,
И с песнею весёлой на усте.

Товарищ малахольный,
Зарой ты моё тело,
Зарой ты моё тело в глыбоке.
Покрой могилу камнем,
Улыбку на уста мне,
Улыбку на уста мне сволоке.

За що же ж мы борёлись?
За що же ж мы стрыждались?
За що ж мы проливали нашу кровь?
Они же ж там гуляють,
Карманы набивають,
А мы же ж подавай им всё новьё!

Они же там пирують,
Они же там гуляють,
А мы же ж попадаем в переплёт!
А нас уж догоняють,
А нас уж накрывають,
По нас уже стреляеть пулемёт!»

Эту песню пели в очень многих оказывается вариантах. И Утесов и Аркадий Северный. И просто люди. Разные, с разными судьбами. В разные времена.

Мне сегодня по дороге на маршрутку, после работы пришла в голову мысль: "Почему мучинеческой называют смерть, а мучениками тех, кто умер мученической смертью. А тех, кто жил мученической жизнью, почему для них даже слова не нашли?". Может раз ты живой, то все тебе должно быть хорошо?

А песня "С Одесского кичмана" очень веселая, правда поют ее с легким оттенком грусти.

после соития всякая тварь печальна,
после распития тянет бухнуть еще.
хочешь я напою тебя чаем,
поговорю с тобой ни о чем?

радио эльдорадо дает равеля.
время вот-вот перевалит за пять утра.
кто тут печальней нас? - никого. - трезвее
сколько угодно. чайник вскипел. пора.

Борис Панкин.

Дым сигарет.
Хочется верить, что это туман.
Странный дуэт:
Сегодня на сцене я и зима.
Звездный бокал
Сулит продолжение жизни лесной.
Ну а пока
Эта зима лишь бредит весной.

И пускай за моим фоно – я и снег,
Черно-белые клавиши ждут весны.
И пускай не хватает красок в этом сне,
Я еще не забыл цветные сны.

Звук устает.
Хочется силу, текущую вспять.
Полночь пробьет,
И розовый мир возродится опять.
Белый концерт.
Голос дрожит, и надо домой.
Воздух так сер,
Но это лишь способ бороться с зимой.

И пускай за моим фоно – я и снег,
Черно-белые клавиши ждут весны.
И пускай не хватает красок в этом сне,
Я еще не забыл цветные сны…

"Телевизор"

Сегодня в дневниках наткнулась на текст группы "Телевизор". Ну что я могу сказать? Неожиданно. И приятно.
Когда то мой бывший муж рассказывал как он путешествовал по Крыму автостопом, и у него появился попутчик, который пел под гитару песни "Телевизора". Позже выяснилось, что это и есть Михаил Борзыкин, собственной персоной. Тогда молодой, красивый, пластичный и гибкий. Я так и представила тогда как летнее солнце отражается в его синих глазах. Крым было место, где трагизм рока и неформальной системы, их смертельная нежизнеспособность и безысходность отступали в сторону. Это была зона спокойствия, вечного праздника и абсолютной любви и кайфа.
Семииз, Планерское, Золотая бухта.
Может правду баили старики, а может сказки сочиняли я никогда уже не узнаю. Потому что видеть бывшего мужа я больше никогда не хочу. И принимаю как должное этот факт. Лист отрывного календаря вместе с тем днем должен отправиться в прошлое. Светлая ему память.

Ниже привожу текст одной из моих любимых песен этой группы.

Человек из ваты

Человечек из ваты. Полночная муть..
Он стоит у дороги, ему не уснуть.
Он приходит сюда, чтобы снова взглянуть
На старых стальных зверей.
Человечек из ваты стоит в стороне,
Глотает пыль придорожных камней.
Задыхаясь от гонки рычащих теней,
Смеется в глазах фонарей.

Человечек из ваты. Скрежет колес.
Обрызган грязью и мокр насквозь.
Да, он скоро размякнет, но ему не до слез –
Сегодня смеется он!
Человечек из ваты забылся на миг,
Променяв свой руль на безликий лик.
Он смеется над нашим временем пик,
Над коллекцией ржавых корон.

Человечек из ваты не так давно
С железной толпою был заодно,
Он жил за высокой стальной стеной
И дрался за каждый приз.
Человечек из ваты сегодня один,
Он сошел с дистанции не победив.
Но он счастлив, что сегодня он отстал. Позади
Он не помнит, где верх, а где низ.

Михаил Борзыкин