Эйшнеры постепенно подводят меня к комиксам Френка Миллера. У меня неоднозначное отношение к автору. Он в основном известен своим "Городом Грехов", но на мой вкус это довольно стерильный нуар, как оригинальный комикс, так и экранизация (которая кстати очень близка к оригиналу, хотя хуже его).

С другой стороны, миллеровский томик Batman Year One (из которого кстати очень много берет нолановский Batman Begins) это вообще лучшее, что когда-либо выходило по персонажу. Мне страшно нравится этот комикс, его раскадровка, тексты вообще божественные, один из лучших комиксов что я вообще читал в жизни.

С третьей The Dark Knight Returns (на котором в свою очередь основан нолановский Dark Knight Rises) - страшно перехайпованная работа, которая опять же довольно на мой взгляд стерильна (впрочем я читал только первый том, а сейчас надо будет все четыре).

С четвертой - Миллер автор Робокопа - экранизации которого (ни одна) вообще даже близко не похожи на оригинальный комикс, и которому я еще вернусь.

И вот есть Hard Boiled. Менее известная работа автора, по которой тоже делали экранизацию, которая тоже ничерта не похожа не оригинал. Здесь, как и в Робокопе (комиксе) творится полный ад, каждый кадр это масштабное полотно, полное насилия и секса и всех вообще мыслимых ужасов. Это такой комикс, который вообще в принципе невозможно перевести больше ни в какие медиа.

Очень очень странное чтиво. Скажем так - one of a kind. Миллер это автор, который если за что-то берется - то полностью слетает с катушек, никаких тормозов, никаких компромиссов перед лицом апокалипсиса. Надо его целиком добрать, как и Мура. У него еще много очень разных и очень странных вещей.

p.s а, дак у миллера же еще 300

Еще одни мемуары второй мировой. Я не так чтобы фанат Никулина, но пробегаюсь глазами.

Юрий призвался сразу после школы в 1939 в артиллерию. Он сразу же записался добровольцем на Русско-Финскую. Там чуть не замерз на смерть, умудрившись заснуть в -30. Артиллерийская батарея стояла в стороне от линии фронта, так что война больше напоминала пионерский лагерь.
Потом он санитар в военном городке. Потом снова в артиллерийской батарее. В этом состоянии встречает вторую мировую. Немцы подступают к Питеру, при этом в батарее Никулина почти не было даже огнестрельного оружия.

"Конечно, армия по сравнению с теми, кто находился в самом городе, снабжалась лучше. Впервые мы узнали о начинающемся голоде, когда к нам пришла женщина и, вызвав кого-то из бойцов (видимо, она раньше его знала), спросила, нет ли у нас остатков еды. Женщине дали полбуханки хлеба. Она долго благодарила и потом заплакала. В тот момент нам это показалось странным."

Вскоре начинается голод и в части, хотя конечно и не такой ужасный как у гражданских.

"Мы стояли в обороне. Старались меньше двигаться. Так прошли зимние месяцы. К весне у многих началась цинга и куриная слепота."

Пол батареи реально ослепло. Потом выдали рыбий жир и зрение восстановилось.
Однажды в батарее все усыпают, приходит проверка, Никулин берет вину на себя и его разжалуют в рядовые (был сержантом), но через два месяца звание возвращают.

"Конечно, в Ленинграде было страшнее, чем у нас на передовой."

"А как горели после бомбежки продовольственные склады имени Бадаева — там хранились сахар, шоколад, кофе… Все вокруг после пожара стало черным. Потом многие приходили на место пожара, вырубали лед, растапливали его и пили. Говорили, что это многих спасло, потому что во льду остались питательные вещества."

"Бабушка Леля рассказала, что троюродного брата Бориса, того, который смеялся надо мной, доказывая, что войны не может быть, убили под Ленинградом, что дядя мой умер от голода, а тетка успела эвакуироваться. Спустя месяц бабушка умерла."

В сорок третьем Никулина контузит снарядом. Далее его назначают командиром разведчиков. Что там он реально делал, Никулин не пишет. В целом его мемуары это набор баек и мелких случаев из быта. Впрочем он все еще в батарее артиллеристов. (Возможно делал какие-то вылазки помогая наводить артиллерию?)

В сорок четвертом прорыв блокады

"Мы, группа разведчиков, остановились около блиндажа, у входа в который лежал убитый рыжий фашист. Около него валялись фотографии и письма. Мы рассматривали фотографии, читали аккуратные подписи к ним: с датами, когда и что происходило.
Вот свадьба убитого. Вот он стрижется. Его провожают на фронт. Он на Восточном фронте стоит у танка. И вот лежит здесь, перед нами, мертвый. Мы к нему не испытывали ни ненависти, ни злости."

В целом у Никулина отстраненный нейтральный тон, полный грустного юмора. Он прямо так не пишет, но ощущение, что он воспринимает войну как наводнение, инфернально ужасную почти природную силу, где никто не виноват. Судя по всему прямо вот в атаку с автоматом он не ходил, окопы от наступающих не защищал, большинство убийств вокруг него было от бомбежек, то есть это действительно выглядело как безличная сила, кому-то повезло, кому-то нет. Смерти даже не до конца ассоциировались с немцами.

Коротенькие довольно воспоминания. В принципе понятно что мало кто во время войны напишет роман. В этом смысле из трех последних книг самая объемная была у Франк, но девочка все-таки просидела два года в четырех стенах, и заняться ей было откровенно нечем.