дневник заведен 31-05-2004
постоянные читатели [79]
5 ЭЛЕМЕНТ, Aglaia, Amaeth, amultie, ANN_in da club, Boorzik, cool night, Dirly-Doo, Ewige, Faerie Queen, In fanta, irreparable, Jaf, Liberta, maga, Maribelle, mashka-murashka, Masterpiece, Nebula_Skin, Nigel, OldBoy, Paint It Black, possessed mind, pulstora, Randall Flagg, Real, Rederick Asher, Salesman, Samum, Satine, Seele, Small, Splinter, Suzy, Tamago4i, Toyka, Vendetta MM, voila, You_look_so_fine, Ануца, Букля_, Ваниль в неглиже, Варвара, вдохотворение, Верлинда, Весенний Дождь, Голое_сердце, Гора Ада, Инверия, Йеннифэр, капли, Кьянти, Летающая_душа, Лилешка, Лилит, лу, Люциферчик, Н е ж н о с т ь, новембер, ПАРАД УРОДОВ, ПЕПЯКАМОБИЛЕ, Подорожник, Птиц, рваные_мысли, Рыжик, СамсебеиНебоиЛуна, Скромняга, Скромняга-2, стич, ТайнаМариРоже, ТАРЗАНКА, Таурон, Усталый шут, Фаза Луны, Цветные Надежды, Черта, Эа, Эль, Энея
5 ЭЛЕМЕНТ, Aglaia, Amaeth, amultie, ANN_in da club, Boorzik, cool night, Dirly-Doo, Ewige, Faerie Queen, In fanta, irreparable, Jaf, Liberta, maga, Maribelle, mashka-murashka, Masterpiece, Nebula_Skin, Nigel, OldBoy, Paint It Black, possessed mind, pulstora, Randall Flagg, Real, Rederick Asher, Salesman, Samum, Satine, Seele, Small, Splinter, Suzy, Tamago4i, Toyka, Vendetta MM, voila, You_look_so_fine, Ануца, Букля_, Ваниль в неглиже, Варвара, вдохотворение, Верлинда, Весенний Дождь, Голое_сердце, Гора Ада, Инверия, Йеннифэр, капли, Кьянти, Летающая_душа, Лилешка, Лилит, лу, Люциферчик, Н е ж н о с т ь, новембер, ПАРАД УРОДОВ, ПЕПЯКАМОБИЛЕ, Подорожник, Птиц, рваные_мысли, Рыжик, СамсебеиНебоиЛуна, Скромняга, Скромняга-2, стич, ТайнаМариРоже, ТАРЗАНКА, Таурон, Усталый шут, Фаза Луны, Цветные Надежды, Черта, Эа, Эль, Энея
цитатник:
- • лента
интересы [41]
цинизм, абсент, весна, Агата Кристи, мартини, импрессионизм, сказки, дождь, поэзия, серебрянный век, декаданс, Маяковский, флейта, скрипка, страсть, галлюцинации, психозы, сумасшествие, BDSM, лесби, рок-концерты, тонкие сигареты, длинные перчатки, правда и ложь, разбитые стекла, крыши высотных зданий
цинизм, абсент, весна, Агата Кристи, мартини, импрессионизм, сказки, дождь, поэзия, серебрянный век, декаданс, Маяковский, флейта, скрипка, страсть, галлюцинации, психозы, сумасшествие, BDSM, лесби, рок-концерты, тонкие сигареты, длинные перчатки, правда и ложь, разбитые стекла, крыши высотных зданий
Среда, 27 Декабря 2006 г.
05:29
Падать вниз - не хитрое дело,
Разбиться в хлам - проще простого,
Но, когда я снова вижу твое тело,
Я готов на всё - скажи только слово.
Быть злым легко.
Быть твёрдым не легко, но можно.
Ах, как легко быть далеко,
Трудно быть рядом каждое утро.
Разбиться в хлам - проще простого,
Но, когда я снова вижу твое тело,
Я готов на всё - скажи только слово.
Быть злым легко.
Быть твёрдым не легко, но можно.
Ах, как легко быть далеко,
Трудно быть рядом каждое утро.
Понедельник, 25 Декабря 2006 г.
02:26
Прокуренный, гордый Лондон, с больными, промокшими скамейками и морщинистыми тротуарами. Я прячу подбородок в трясину серого воротника и с трудом прикуриваю порядком отсыревшую сигарету. Темнеет. Я курю и смотрю в землю, покрытую кровавыми пробоинами и безнадежной ржавчиной листьев, когда она садится рядом, прямая, твердая и в шляпе, знакомой мне до предательской хрипоты в голосе.
- Стареешь, Девид, - ухмыляется она, поправляя черные перчатки со строгой лентой. - Стареешь. Два года назад ты блистал, танцевал фокстрот и ничего не боялся. Я хотела придти к тебе тогда.
Дождь зашумел сильнее.
- Но пришла сейчас.
- Не будь наивным мальчиком, Девид. Ты сам пришел ко мне. Так случается иногда.
В ее голосе нет эмоций, как и год, как и десять лет назад. Аристократическая сдержанность, длинный нос и протяжное "нн" в ее имени заставляли выпрямлять спину и использовать проклятое "Вы", вместо теплого "ты". Но не сегодня.
- Я не ждал тебя.
- Меня никто никогда не ждет, - почти шепчет она, стараясь не встречаться со мной взглядом. - Во что ты превратился теперь? Бренди, бренди, бренди и стихи по ночам. И абажур, наверное, все тот же, зеленый? Ты больше не играешь?
- Я пишу книгу.
- Не оправдывайся. Ты все равно похоронишь ее вместе с собой, в чем смысл? Тебе не долго осталось, мы оба это понимаем. Все остальные наверняка лицемерят. И не произносят этого вслух.
- Давно ты в Лондоне?
- Скоро месяц.
- Приехала хоронить?
- Да. И не смей меня винить.
- Я хотел сказать спасибо.
Молчим. Я смотрю на нее, спокойно промокающую под дождем, на ее непроницаемое лицо с кажущимися стеклянными глазами, на ее руки, лежащие на коленях, сомкнутые в замок, на хрупкие, но гордо расправленные плечи, укутанные в пальто.
- Наверное, нам пора.
- Что муж?
- Все так же, он остался дома. И нам не следует об этом говорить.
Что было дальше, я помню плохо. Помню лишь шпильку в пучке ее волшебных волос на затылке, помню крошечный листик на ее каблуке, помню как провожал ее до перекрестка , потому что дальше она запретила, и побрел в синематогроф. И после помню уличного скрипача, евшего хлеб под дождем...
а потом я умер.
- Стареешь, Девид, - ухмыляется она, поправляя черные перчатки со строгой лентой. - Стареешь. Два года назад ты блистал, танцевал фокстрот и ничего не боялся. Я хотела придти к тебе тогда.
Дождь зашумел сильнее.
- Но пришла сейчас.
- Не будь наивным мальчиком, Девид. Ты сам пришел ко мне. Так случается иногда.
В ее голосе нет эмоций, как и год, как и десять лет назад. Аристократическая сдержанность, длинный нос и протяжное "нн" в ее имени заставляли выпрямлять спину и использовать проклятое "Вы", вместо теплого "ты". Но не сегодня.
- Я не ждал тебя.
- Меня никто никогда не ждет, - почти шепчет она, стараясь не встречаться со мной взглядом. - Во что ты превратился теперь? Бренди, бренди, бренди и стихи по ночам. И абажур, наверное, все тот же, зеленый? Ты больше не играешь?
- Я пишу книгу.
- Не оправдывайся. Ты все равно похоронишь ее вместе с собой, в чем смысл? Тебе не долго осталось, мы оба это понимаем. Все остальные наверняка лицемерят. И не произносят этого вслух.
- Давно ты в Лондоне?
- Скоро месяц.
- Приехала хоронить?
- Да. И не смей меня винить.
- Я хотел сказать спасибо.
Молчим. Я смотрю на нее, спокойно промокающую под дождем, на ее непроницаемое лицо с кажущимися стеклянными глазами, на ее руки, лежащие на коленях, сомкнутые в замок, на хрупкие, но гордо расправленные плечи, укутанные в пальто.
- Наверное, нам пора.
- Что муж?
- Все так же, он остался дома. И нам не следует об этом говорить.
Что было дальше, я помню плохо. Помню лишь шпильку в пучке ее волшебных волос на затылке, помню крошечный листик на ее каблуке, помню как провожал ее до перекрестка , потому что дальше она запретила, и побрел в синематогроф. И после помню уличного скрипача, евшего хлеб под дождем...
а потом я умер.
Вошло в историю: [ Black&white ]
Понедельник, 11 Декабря 2006 г.
01:26
- Алло! Я лежала на кухонном полу, мерзла, придумывала себе простреленный висок и вспомнила о тебе. Алло, ты слышишь? Мое сердце похоже на скользкую рыбу со вспоротым брюхом, которая еще бьется в приступе агонии. Оно неистово колотится об пол и задыхается, как та рыба. Задыхается и сгнивает, тухнет. Подавись им.
- Прости, я не расслышала. Что ты сказала?
- Что у нас на ужин, говорю?
- Прости, я не расслышала. Что ты сказала?
- Что у нас на ужин, говорю?
Вошло в историю: [ Black ]
Воскресенье, 10 Декабря 2006 г.
19:01 топ
Называй меня Арлекином.
Почему? А я тоже в клетку – черное, белое,
Немного красного и золотого, так,
Чтобы не было скучно зрителям.
Вот только кого мне бить по щекам?
Почему? А я тоже в клетку – черное, белое,
Немного красного и золотого, так,
Чтобы не было скучно зрителям.
Вот только кого мне бить по щекам?
Пятница, 8 Декабря 2006 г.
04:44 personal dictinory: А
Эспрессо в белизне фарфора - вечная антитеза и немой упрек несовершенству утреннего мира, когда время - такое раннее, утро - такое серое, а предложения все равно неутомимо сложно-подчиненные. Она закатывает белые рукава тонкой рубашки и пишет на манжетах стихи. Никакой романтики, только суровая необходимость трудовых будней. Она робкая, томная и хрупкая; именно поэтому она предпочитает пистолет с глушителем и кружевные перчатки. И стрелять в упор. Я восхищалась любым искусством до встречи с ней, даже если это - искусство наматывать на кулак, как поводок, чужие жилы. Но оказалось, что я ни черта не знала о жизни.
Белые перчатки на черном курке. Эспрессо в молочном фарфоре. Вот все, что осталось.
Она размазывала чужие мозги по шершавости стен, стянутых обоями еще туже, чем ее задница - штанами, так же, как намазывала масло на кусочек хлеба за нашим завтраком в комнате с окнами на север. Она читала газеты, как консервативная англичанка, но каждая полоса, испещренная строгими буквами Times New Roman, была для нее либо взлетной, либо посадочной. Она везде искала плацдарм и надежный тыл. Желательно модельных размеров и в красивом нижнем белье.
Черный шрифт на газетных полосах. Белые перчатки на курке. Черный кофе в фарфоровых чашках. Зачем?
Она не любила разговаривать. Она всегда была начеку и предпочитала после ужина пялиться в прицел винтовки, а не в телевизор. Она видела пол-мира и везде оставляла о себе память в виде распотрошенных тел.
- Ничего личного, только работа, - говорила она, шнуруя ботинки и улыбаясь отполированной улыбкой.
И каждый звонок будильника звучал реквиемом для какого-то бедняги.
Ее звали Амнезией. И она не умела играть.
Белые перчатки на черном курке. Эспрессо в молочном фарфоре. Вот все, что осталось.
Она размазывала чужие мозги по шершавости стен, стянутых обоями еще туже, чем ее задница - штанами, так же, как намазывала масло на кусочек хлеба за нашим завтраком в комнате с окнами на север. Она читала газеты, как консервативная англичанка, но каждая полоса, испещренная строгими буквами Times New Roman, была для нее либо взлетной, либо посадочной. Она везде искала плацдарм и надежный тыл. Желательно модельных размеров и в красивом нижнем белье.
Черный шрифт на газетных полосах. Белые перчатки на курке. Черный кофе в фарфоровых чашках. Зачем?
Она не любила разговаривать. Она всегда была начеку и предпочитала после ужина пялиться в прицел винтовки, а не в телевизор. Она видела пол-мира и везде оставляла о себе память в виде распотрошенных тел.
- Ничего личного, только работа, - говорила она, шнуруя ботинки и улыбаясь отполированной улыбкой.
И каждый звонок будильника звучал реквиемом для какого-то бедняги.
Ее звали Амнезией. И она не умела играть.
Вошло в историю: [ Black ]
(с)
[Print]
лу