В начале было Слово
и Слово было у Бога
и Слово было Бог.
Оно было в начале у Бога.
Всё через Него начало быть,
И без Него ничто не начало быть,
что начало быть.
© Евангелие от Иоанна Гл. 1: 1-3

И слова рассыпались у него во рту как трухлявые грибы.
© Из кинофильма "Фанатик"

Усложнять легко
Упрощать сложно
© неизвестный автор

История идей – это всего лишь вереница слов, преобразованных в соответствующее количество абсолютов, и, чтобы в этом убедиться, достаточно проанализировать наиболее значительные события в философии за последние сто лет. Кто составит нам словарь распределённых по эпохам слов, кто проведёт инвентаризацию философских мод? В результате мы бы увидели, что всякая система начинается с терминологии и что изнашивается в первую очередь форма системы. Есть такие мыслители, которые могли бы заинтересовать нас и сейчас, но мы отказываемся их перечитывать из-за того, что не можем вынести словесных одеяний, в которые они облекали свои идеи. Заимствования у философии вредят литературе. В философских учениях умирает прежде всего то, благодаря чему они добиваются успеха, то есть стиль.

Тот, кто имел несчастье пройти сквозь горнило Словесности, на всю жизнь сохранит фетишистское отношение к эффективным оборотам речи и разные предрассудки, связанные со словами. Погружаясь в этот мир словесных оборотов, словосочетаний и метафор, автор тонет в нём, забывая о том, что подлинная жизнь находится за пределами слова. Слово подчиняет нас себе и вызывает восторги и восклицания. Стилю, Языку, Слову начинают молиться и приносить жертвы, как богам. И действительно разве случайно древние греки приписывали Логосу сотворение мира? Разве случайно средневековье свело греческую космогонию к нудной религиозной болтовне и выдало язык за орудие Творца? Разве случайно мы сами связываем наше происхождение с болтовнёй, с импровизациями какого-то бога-краснобая? Взвесив все слова одно за другим, мы перестаём о них думать. А если мы после всего этого продолжаем приносить жертвы стилю, то повинны в том лишь наша праздность либо наше стремление пустить пыль в глаза.



Мы пребываем среди слов. Мы обращается с ними наивно, на уровне рефлекторного согласия, не делаем из них проблемы и не уподобляем их знакам, подобно Деррида, Делёзу и Фуко, мы не страдаем страшной болезнью, привнесённой опасным вирусом так называемого постструктуралистского дискурса. Они представляются нам скучными, они более не прельщают нас своими идеями, потому что они утратили стиль. И само слово "постструктурализм" вызывает в нас неприязнь и раздражение. У нас также нет ни малейших оснований завидовать тому, кто видит слова насквозь, проникает вглубь, зрит их поднаготную, то есть – ничто. Этим грешит Хайдеггер. Он выражает проблемы экзистенциальной философии в категориях философии рациональной и академической, он налагает рациональные категории на экзистенциальный опыт, к которому они не применимы, и тем самым он создаёт невыносимую терминологию. Он занимается словесной демиургией, он плетёт свой собственный язык тяжеловесных понятий и выражений. И все простые слова бегут от него как черти от ладана сразу же, как только он начинает выражать свою идею. Все великие философские системы по сути своей не более чем блестящие тавтологии. Какой прок в знании, что природа сущего состоит в "воле к жизни", в "воле к власти", в "абсолютной идее", в фантазии Бога или же в Химии? Обыкновенное умножение слов, тонкие сдвиги смысла. Сущему противны словесные объятия. Оригинальность философов сводится к изобретению новых терминов. Все нюансы слов и их смысловые оттенки зависят только от выбора лишённых какого бы то ни было метафизического значения словарных единиц.

Стремление влить в слова свежую кровь, жажда привнести в них новую жизнь предполагают фанатизм и умопомрачение. Качественные прилагательные меняются: это изменение называется прогрессом ума. Уберите их все и что останется от цивилизации? Ум изобретает всего лишь новые определения; он переименовывает элементы или ищет в своих словарях менее затёртые эпитеты для выражения одной и той же устойчивой боли. Разница между умом и глупостью заключается в умении обращаться с прилагательными, употребление которых без фантазии превращается в банальность.

Если благодаря каждому произнесённому нами слову мы и одерживаем победу над Небытием, то лишь затем, чтобы тут же с ещё большей силой испытать его власть над собой. Мы умираем по мере того, как разбрасываем вокруг себя слова. И мы все говорим. Мы дорого платим за то, что мы не глухонемые. Мы выдаём себя, мы выставляем напоказ наше сердце. Каждый из нас палач неизречённого. Жизнь есть не что иное, как жажда торговать с помощью слов девственным одиночеством своей души. Человеку следовало бы слушать лишь самого себя в бесконечном экстазе непередаваемого слова, изобретать слова для своего собственного молчания и созвучия, что слышны лишь его одиноким скорбям. Но он, будучи вселенским болтуном, каждый раз по-иному определяя монотонность своего бытия, оправдывается перед своим рассудком только страстными поисками нового прилагательного. Нам хватает храбрости на словоблудие. Именно такую цену мы обязаны платить за плодовитость наших постов. Страницы за страницами мы нагромождаем пустяки и лепим слова. Слова, слова, слова… Гамлет скорее всего читал наши дневники.

Говорить о декадансе как о чём-то абсолютном не имеет смысла. Затрагивая литературу и язык, он касается лишь того, кто ощущает свою связь с ними. Портится ли язык? Это волнует лишь тех, кто видит в нём уникальный и незаменимый инструмент. Для них не может служить утешением то обстоятельство, что в будущем появится другой инструмент, более гибкий, более лёгкий в обращении. Когда любишь свой язык, то пережить его – позор. В силу разных причин от языка получают прок лишь люди заурядные либо поэты. Можно выиграть, засыпая над словами или воюя с ними, а вот копаться в них, обнаруживая в них потаённые смыслы, рискованно. Тот, кто хлопочет над ними, анализируя их, тот часто протирает их до дыр. Слова изнашиваются и умирают, когда мы повторяем их слишком часто. Для нашего духа требуется безграничный словарь, но располагает он всего лишь несколькими вокабулами, обесцвеченными от чрезмерного употребления. Поэтому новое требует необычных словосочетаний, заставляет слова выполнять необычные функции. Вся оригинальность сводится к пытке над прилагательными и выразительной неточности метафоры. Поставьте слова на подобающие места, и вы получите каждодневные похороны Слова. Слово, живущее в языке, уже своим существованием несёт языку смерть. Зачем думать о каком-то дополнительном смысле, сокрытом в Слове? Зачем насиловать и обновлять язык, коль скоро мы всё равно обнаружим его пустоту?
Слово сдохло. Да здравствует Слово!


Шизофрения мозга и психоделика души: экзистенциально гладкое