Chere Marine

Представь: мы живем вдвоем в кирпичном домике, где-то на севере Франции. «На севере Франции» - звучит грозно, но каждый день там жарко, невыносимо жарко, спасает только гостиная, в которой мы никогда не поднимаем электрические ставни, просто чтобы не впускать в дом ни летнее солнце, ни раскаленную улицу, а уж тем более посторонних. Двухэтажный дом. Тесный по меркам Франции, и очень большой для нас двоих. Настолько большой, что я чувствую себя спокойно, только когда ты находишься со мной на одном этаже. Мы можем выбрать одну из спален, и мы выбираем ту, которая поменьше, просто по привычке к хрущевкам. И еще ты хочешь, чтобы окна были на солнечную сторону. Для тебя это важно почему-то. Каждую ночь фонари на площади перед нашим домом горят очень ярко, и можно не зажигать свет. Конечно, его не хватает на то, чтобы читать, но это в любом случае удобно, чтобы быть с тобой вместе. Все время вместе. Я прошу тебя не закрывать дверей внутри дома, мне нужно знать, что ты рядом.
Мы тщательно экономим воду, и всегда моем за собой посуду, в этом доме так мало нас, что мы заметаем следы.
В тесной спальне ты перетаскиваешь с кровати матрац и одеяло, и мы ложимся на полу, я удивляюсь: зачем, а ты говоришь, что кровати здесь слишком мягкие, да и просто чем выше, тем более душно спать. Я пожимаю плечами – ты можешь сделать так, как тебе хочется. Часто утром начинает звонить телефон на первом этаже, он трезвонит бесконечно долго, как будто эхо разносится по всему дому. Наверное, даже нашим соседям слышно. И я поспешно встаю, шлепаю босиком по ковролину, чтобы прекратить этот шум-гам, мне совестно не поднимать трубку. Ты предлагаешь отключить его насовсем, но он моя последняя связочка с тем, что находится за пределами нашего запущенного изрядно сада.
Ты ни слова не понимаешь по-французски, а я не всегда перевожу тебе все эти разговоры, потому что в переводе они теряют свой смысл, так же как для меня несмешны все эти французские анекдоты, которые я понимаю с третьего-четветого раза.
Пока я разговариваю по телефону, ты встаешь и варишь себе в микроволновке какую-то жуткую бурду, отдаленно напоминающую какао «Несквик», а потом пьешь его на веранде, где очень душно, и где я запрещаю ходить тебе босиком, потому что плиточный пол моется крайне редко. А ты все равно ходишь там, где тебе хочется, и еще выгоняешь из веранды бабочек, старым платком, стараешься не задеть их крылья, и смеешься над мультиками, которые показывают в 11 утра по центральному телевидению. Я возвращаюсь обычно к середине мультфильма, уже не понимая ничего во всех перепетиях сюжета, но все закончится хорошо, а это самое важное. Самое важно в мультиках и просто по жизни.
Вечером нас часто приглашают в гости, ты покорно идешь, хотя вряд ли тебе это нужно настолько, насколько это важно мне. Я смеюсь, я разговариваю, а ты смотришь куда-то далеко, и я не столько слежу за развитием разговора, сколько пытаюсь уловить все изменения в твоем взгляде и понять, когда тебе очень захочется домой. Ты копаешься ложечкой в десерте, который нужен не для удовлетворения голода, а является поводом для продолжения ужина, и шепчешь мне на ухо всякую ерунду. Эту-то ерунду, с какими-то добавлениями мне приходится переводить французам, которые приготовили для тебя самые дружеские улыбки, и готовы с удовольствием выслушать твое мнение. По любому вопросу. Но ты совсем далеко от желтого света из окон, от вечера и от недопитой бутылки вина на пластиковом столе, ты усаживаешься поудобнее на летнем стульчике, подтягиваешь колени к подбородку, и бродишь неизвестными мне тропами, и я уже настолько далеко от тебя, от твоих коленей и твоих улыбок, что мне становится боязно, до мурашек, которые начинают бродить под флисовой кофтой, и я улыбчиво отказываюсь от добавки к десерту, и забираю тебя домой.
На следующий день мы можем собрать корочки из хлебницы в целлофановый пакетик, и догулять до парка. Мне хочется туда намного меньше, чем ты это предполагаешь, но тут уж свои ритуалы –никуда не денешься. К тому же пара часов, проведенные без тебя кажутся мне намного ужасней перспективы тащиться нога за ногу до парка, и я в срочном порядке глажу футболку, и ищу по всем ящикам ключи от дома.
По дороге мы заходим в булочную, около которой теснятся велосипеды – очень а–ля франсез ездить за багетами к булочнику, заодно узнать городские новости, и поспеть домой к завтраку. Мне эти багеты кажутся резиновыми и безвкусными, такие булко-заменители, и мы не находим лучшего им применения, чем скармливать уткам.
-Доброе утро, месье.
Булочник улыбается нам привычной улыбкой и обращается к тебе, как будто глазами пускает солнечных зайчиков. Ты теряешься, оглядываешься на меня и просишь перевести.
-Он сказал, что ты очень красивая, и что он бы безропотно отдал бы тебе руку, сердце и уничтожил бы парочку драконов, во славу твоего имени.
Ты смущенно ему улыбаешься. Хотя это неправда. Он не говорил ничего подобного, он пожелал тебе приятного дня и бросил пару реплик о погоде. Стандартная форма вежливости. Но мне кажется, что непременно эти слова хочет сказать каждый, заглянувший в твои глаза. Я беру тебя за руку и мы выходим, буркнув под нос слова благодарности и пожелания хорошего дня.
В жару нужно больше пить. Ты достаешь бутылку воды с лимонным соком, которым вчера мы умудрились забрызгать половину кухонной мебели, а я отказываюсь пить эту горькую гадость, и в ответ распыляю тебе в лицо воду из баллончика. Французы называют такие баллончики бомбами, но мне они больше напоминают гранаты, и сразу же хочется купить пластиковый водный автомат, чтобы дать достойный отпор тебе и твоей любви к лимонному соку. Мы много смеемся, и от смеха становится еще более жарко, и я волнуюсь, не будет ли нам правда плохо от такой жары. Хочется домой. Жаль, мы не улитки, чтобы можно было бы всегда иметь дом рядом.
Ты хочешь на море. Я мучительно пытаюсь вспомнить, какими же паутинами дорог можно было бы к нему пробраться. Но решение уже принято. Ты воодушевленно собираешься на пикник, мы встаем на следующий день в семь утра, и я замечаю, что погода начинает портиться. Но я не могу отказать ни тебе, ни себе в запланированном море. Мы приезжаем, когда по небу идут тяжелые тучи, на курорте уже никого нет, а я зябко кутаюсь в ветровку, и думаю, что именно о таком море мне всегда мечталось. Северном. Я видела в своей жизни море несколько раз, теплое южное, но никогда оно не было таким красивым, как сегодня. Такое море показывают в фильмах – тяжелое, серое, с огромной амплитудой приливов и отливов. Я смутно вспоминаю, что где-то слева должен находиться Данкерк. Тебя это впечатляет, скорее не тем фактом, что такое Данкерк в принципе, а просто осознанием, что мы так далеко. Так далеко от всего привычного. Под ногами место, где недавно было море - песок похож на глину, в маленьких соленых озерцах попадается пакостная какая-то живность, и я иду осторожно, не снимая сандалий и внимательно вглядываясь под ноги. Я поднимаю голову и вижу, что ты уже далеко впереди, смело шагаешь по скользким водорослям и меня колет немножко чувство ревности. Мне просто обидно, что я никогда не смогла бы придумать море, что я никогда не придумаю что-нибудь, чтобы тебе так же понравилось. Ты героически купаешься и уверяешь, что вода теплая. Я оглядываюсь на наши вещи, оставленные далеко-далеко позади, ориентируюсь по флажку только, куда нам надо идти обратно, и купаться не испытываю ни малейшего желания. Мне страшно и беспокойно.
Дальше было очень много всего, как будто в одном дне поместилось много других, солнечных, жарких, ясных… Потом уже было много загорающих, огромное солнце, море подошло немного поближе, и было уже нестрашно купаться, и можно было долго потом лежать на мокром холодном песке, пробовать на вкус соленые волосы и собирать плоские ракушки..
И вернуться обратно домой, к яркому освещению перед домом и надоедливыми комарами, к утреннему молочно-кофейному напитку и безжалостному телефону и ко всем этим разговорам, не имеющими для тебя никакого смысла.
Представь, мы живем в кирпичном доме, который был покрашен белой краской, но теперь она отходит слоями. Представь, мы живем в доме с заброшенным садиком и дикими розами, которые никогда не цветут. Представляешь, у нас две спальни и холодная гостиная, которую мне нравится называть столовой, и душная веранда, похожая на наши лоджии. И еще у нас есть море, только до него далеко ехать.

Я поставлю точку и отошлю тебе письмо. Ты нахмуришься: это ведь неправда, ничего такого не было. «Ты была там одна!». Я усмехнусь в изгиб локтя, и не стану с тобой спорить. Как же ты не могла заметить, что все это время мы были вместе, всегда чуть больше, чем на расстоянии вытянутой руки, чтобы не усомниться в твоей реальности.