Она лежала на полу, подложив под голову руки; и мне хотелось дать ей гордое имя "bitch", она напрашивалась на него сама. На ее животе стоял стакан холодного рома с чем-то освежающе-лимонным. Она злила меня своей схожестью с гигантским магнитом. Меня не просто тянуло к ней, меня к ней несло, тащило с бешенной скоростью. Складывалось впечатление, что я попала в горную, дикую реку и пытаюсь плыть против течения, но мощный поток подхватывает меня, обьясняя, кто здесь чей хозяин.
Меня продолжала бесить возможность, что она может просто подняться, отставить стакан рома и уйти. Без обьяснений. А потом вернуться и сказать, что в этом виновата я сама.
Меня раздражают ее вопросы о том, нравится ли мне ее взгляд. Глупая, ведь я бы любила тебя даже в том случае, если бы у тебя вообще не было глаз. Когда она задает этот вопрос, she looks like audacious boy. Если я играю роль the tender woman with honey eyes, я просто замираю в восхищении, глядя на изгиб ее бровей и довольно глупо улыбаюсь, пряча ее пальцы в свои ладони. Если же я сама a little wild boy, то тогда только ироничная усмешка затопит мои губы.
О чем я говорю, боже мой.
She's actress. Ее имя крайне необычно для моей многострадальной родины, но поэтично, безумно поэтично для моего слуха.
Она перевернулась на живот и спросила:
- Хочешь, я исчезну из твоей жизни? Хочешь, раз и навсегда?
Я молчала.
- Ты ведь не любишь меня. Я знаю, знаю, что не любишь.
Я молчала.
- Твоя гордость...о, как ты беззастенчиво и совершенно горда!
Я робко попросила ее заткнуться и катиться к черту.
Она иногда такая послушная.