Невозможно уклониться от существования при помощи объяснений. Никакой теоретической конструкции не удаётся сделать смысл бытия ощутимым, дать почувствовать запутанную и противоречивую реальность, в которой едва слышим шум бытия, его ритм, его вибрации, его диссонансы. Чтобы подняться до истоков выражений смутного, нужно идти по пути аффективной регрессии к их смыслу, погружаться в несказанное и выйти из него с разодранными в клочья понятиями. Максимализм этих исканий очевиден. Эти искания, искажения, ошибки и трагедии — суть эксперименты с предельными категориями. Это деградация, направленная вверх. Философия, заваленная хламом понятий, перестала удовлетворять умы, уже давно стала выражением безличной тревоги, кладбищем идеалов и прибежищем бесплодных идей. На все вопросы ответы найдены, все решения приняты, все возможные случаи предвидены. Но мир в конечном счёте принимает любое откровение и смиряется с каким угодно содроганием, лишь бы были найдены формулы. Отчаянный поиск универсальных формул приводит к постоянному накоплению и умножению смысла, к расширению вселенной текстов, к усложнению интерпретаций. Философские построения, возникающие в различных пластах культуры, находят самовыражение на перекрестии культурных смыслов, приобретают видимость завершённости, окончательности, но на самом деле они играют роль поисковых зон, в которых находятся метафизические складки бытия. Изощрённая интертекстуализация, игра со стилями и формами представляет собой бесконечное циклическое движение мысли в текст и из текста, заставляя то идентифицироваться, то дистанцироваться по отношению к нему, чтобы добраться до слов, которые сделали текст возможным, и ещё далее - до мысли, чья первоначальная живость ещё не скована сеткой грамматик. Поиск множественности смыслов, блуждание в переплетениях текста чревато тавтологией, неумеренным эпатажем, интеллектуальным пижонством. Во всяком стремлении выстроить особый язык, на котором текст будет читаться и восприниматься угадывается желание получить ключ к тому, к чему нет ключа.