Далее Довлатов.

"В памяти народа Толстой остался великим художником, а его побочная деятельность, которую он считал главным делом жизни, забыта и вызывает интерес лишь в академических кругах.
Достоевский написал четыре гениальных романа, но в своей журнально-общественной деятельности, как публицист славянофильского толка, выказал себя реакционером, а главное — страшным занудой. Его необычайно многословный «Дневник писателя» не идет ни в какое сравнение с художественными текстами того же автора. Все лучшее в жизни Достоевского было связано с художественной литературой, а все худшее — каторга, ссылка, солдатчина, финансовые и общественно-политические неурядицы — с попытками утвердить себя во внехудожественных сферах.
Тургенев начал с гениальных «Записок охотника», затем писал романы «с идеями» и уже при жизни утратил свою былую славу. Защищая Тургенева, его поклонники любят говорить о выдающихся описаниях природы у Тургенева, мне же эти описания кажутся плоскими и натуралистичными, они, я думаю, могли бы заинтересовать лишь ботаника или краеведа. Герои Тургенева схематичны, а знаменитые тургеневские женщины вызывают любые чувства, кроме желания с ними познакомиться. В наши дни мне трудно представить себе интеллигента, перечитывающего романы Тургенева без какой-либо практической или академической цели вроде написания ученой диссертации на тему: «Тургенев и русская общественная мысль 60-х годов девятнадцатого столетия».
Гоголь обладал феноменальным художественным дарованием сатирической направленности, обладал не совсем обычным для русского писателя тотальным чувством юмора, написал лучший роман на русском языке — «Мертвые души», затем углубился в поиски нравственных идеалов, издал опозорившую его книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой пришел к оправданию рабства, загубил в себе художника и умер сравнительно не старым и абсолютно сумасшедшим человеком.
...
Лучшие русские писатели, достигнув высочайшего уровня в своем творчестве, начинали испытывать безудержную тягу к общественно-политической деятельности, и все без исключения потерпели неудачу."

Далее Довлатов замечает тот же процесс у Солженицына, считая его прекрасный писателем ровно до того момента как он начал в антисоветчину.

"Я не буду говорить о том, для кого мы пишем. Этот вопрос заслуживает многотомного научного исследования. Лично я писал главным образом для моей бывшей жены. Пытаясь доказать ей, какого сокровища она лишилась."

"И все-таки я предпочитаю здешнюю конъюнктуру. Ведь понятия «талантливая книга» — «рентабельная книга» хоть изредка, но совпадают. Разумеется, не всегда. И даже не часто. Скажем, в трех из десяти. Понятия же «талантливая книга» — «идеологически выдержанная книга» не совпадают никогда. Нигде. Ни при каких обстоятельствах. Здешняя конъюнктура оставляет писателю шанс, надежду, иллюзию. Идеологическая конъюнктура — это трибунал. Это верная гибель. И никаких шансов. Никаких иллюзий!.."

Здесь я согласен наполовину. Понятно что Булычев или скажем Пикуль вполне себе идеологические выдержанные и при этом талантливые авторы. Другое дело, что Довлатов скорее всего подразумевает книги "о жизни", и среди них чего-то выдающегося (и при этом официально издававшегося) скажем со времен окончания нэпа я не припомню.

"Воспитывать людей я не осмеливаюсь. Меня и четырнадцатилетняя дочка-то не слушается..."

"Пушкин добивался издания «Бориса Годунова» шесть лет. «Скупого рыцаря» — десять лет. «Медный всадник» так и не был опубликован при жизни автора. Белинский и Добролюбов так и не увидели своих книг. «Горе от ума» вышло через несколько десятилетий после смерти автора. «Философические письма» Чаадаева опубликованы в 1907 году...
Помимо катаклизмов имели место фантастические несуразности.
Неутомимый обличитель режима Салтыков-Щедрин был губернатором. (Это такая же дикость, как если бы «Чонкина» написал Андропов.)
Самиздатский автор Грибоедов был дипломатом. (Вроде Добрынина.)
Революционер Герцен жил в Лондоне на доходы от своего поместья. (Вообразите, что сейчас в Москве переиздали «Звездный билет» Аксенова и уплатили ему гонорар.) И так далее.
Кто сейчас задумывается об этом? Время сглаживает политические различия. Заглушает социальные мотивы. И в конечном счете наводит порядок.
Взаимоисключающие тенденции образуют единый поток.
Белинского и Гоголя мы упоминаем через запятую. А ведь разногласия между ними достигали крайней стадии. За одно лишь цитирование письма Белинского — Гоголю Достоевского чуть не расстреляли.
Время перемещает акценты. Ретуширует контуры. Отодвигает на задний план минутные исторические реалии.
Достоевский написал «Бесов» как идеологический памфлет. А мы читаем «Бесов» как гениальный роман. Дело Нечаева забыто, а фигура Степана Трофимовича Верховенского преисполнена жизни.
Герцен создавал «Былое и думы» как политические мемуары. Отображая многообразные социальные коллизии. Прибегая к тончайшей идеологической нюансировке. Мы же читаем «Былое и думы» как великолепную прозу.
...
Литературный процесс разнороден. Литература едина. Так было раньше. И так, по-видимому, будет всегда..."

"Вот мы без конца цитируем строки из «Евгения Онегина». Например, такие:
... И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым...
Сейчас досужие исследователи установили, что пирог — это вовсе не пирог. А гусиный паштет. А «нетленный» он потому, что консервированный. Действительно, в те годы изобрели фантастическую новинку — процесс консервирования. Что и было запечатлено цепким на детали Пушкиным.
Кого это сейчас волнует? Одного Юрия Михайловича Лотмана...
Реалии забыты, а стихи живут, потому что хорошо написаны.
Только качество определит литературу будущего."

"Самовлюбленный человек производит жалкое впечатление. «Я — умный, добрый и хороший!» — звучит неприлично.
Коллективное самолюбование выглядит не менее глупо, чем персональное."

Про одежду:
"Инструктор ленинградского обкома КПСС, взглянув на мой джемпер, сказал:
— Вы, как я догадываюсь, беспартийный?.."

Из открытого письма Брежневу:
"Может, вам свойственно что-то хорошее?"

Про себя и свое поколение:
"Какое счастье, что наши дети вырастут иными!"

Его дочка, если что, сейчас вице-президент рекламного отдела Universal.

"Случаются еще более парадоксальные вещи. Эстонский филолог Tenne женился на девушке-коми. Его специальностью были финно-угорские языки. И ему не хватало коми-пермяцкого диалекта. Tenne использовал жену в качестве учебного пособия...
Мой друг Бусыгин путешествовал с любимой женщиной. Приехал на машине в Коктебель. И вдруг — начались заморозки. В палатке холодно. В машине тесно. В гостиницу не пускают без штампа. Бусыгин плюнул и женился"

"Мы не хотим быть лифтерами с окладами доцентов. Мы предпочитаем быть доцентами с окладами лифтеров."

"Вообразите обычную советскую коммуналку. Шесть кухонных столов — шесть бастионов ненависти"

о да

"Ленинград называют столицей русской провинции."

Думаю наоборот Москва это столица русской провинции, а Питер столица собственного воображаемого мира.

"Америка — страна неслыханного, чрезмерного изобилия. Есть все, что хочешь. Есть съедобные шахматы. Есть съедобные дамские штанишки. На 14-й улице продается съедобная Библия."

"Выбирая между дураком и негодяем, поневоле задумаешься. Задумаешься и предпочтешь негодяя."

Я тоже поневоле задумался, и сделал такой же выбор.

"Плюрализм — это чуть ли не единственное украшение современной западной цивилизации."

"Следователь эстонского КГБ товарищ Зверев говорил мне:
— Вы должны нам помочь. Вы же интеллигентный человек. Вот карандаш и бумага..."

Интересно, что описания эммигрансткой тусовки в Нью Йорке восьмидесятых удивительно напоминают обычную жизнь в России девяностых.

"Ненавидеть человека за его происхождение — расизм. И любить человека за его происхождение — расизм."

"Всю жизнь я мечтал быть учеником собственных идей."

"В Афганистане гибнет одураченная советская молодежь."

Совсем скупо, между строк, Довлатов из эмиграции с другого конца света всхлипывает по безумной советской войне.

"В заключение я предлагаю читателям маленький ребус. Вот что написал обо мне Евгений Рубин («Новая газета», № 67, стр. 5):
«Мы вполне допускаем мысль, что среди читателей этих заметок могут найтись некие скептики, утверждающие, что в процессе осуществления собственной идеи нашего автора, который мечтает быть ее учеником, есть небольшие отклонения от идеалов чистой морали, чьим поборником он является, но что поделаешь, если жизнь диктует нам свои суровые законы».
Что бы это значило? Как это перевести на русский язык?
Читателей, разгадавших головоломку, просим обратиться в «НА».
Выигравшего ожидает награда — годовая подписка."

ээээ

"В Ленинграде я жутко гордился Эрмитажем. Хотя не был там лет двадцать пять. А здесь горжусь Музеем современного искусства. Даже издали его не видел, а горжусь!
Видимо, это и есть патриотизм — гордиться неизвестно чем..."

"Человек открыто и активно выступил за правое дело. Честно осудил тотальное зло. Занял действенную позицию.
Что его ожидает? В конечном счете — эмиграция или тюрьма."

Речь о семидесятых-восьмидесятых прошлого века

"На голове у каждого художника лежит металлическая плита соцреализма. И давит многотонной тяжестью. Художник тоже напрягается, мужает. Кто-то, сломленный, падает. Кто-то превращается в атланта."

"Разделить же дурное и хорошее не удается без помощи харакири."

Здесь Довлатов цитирует Воннегуnа, описывая встречу с ним:
"Ужасно, что на Западе поверили было в русский эксперимент. При этом говорили - у них есть справедливость и равноправие женщин. Затем мы посмотрели поближе, что там делается. И пришли в ужас."

Я вообще думаю что по отношению к СССР запад был настолько же наивен, как и сам СССР по отношению к западу.

"Опубликовал 125 рассказов... А как насчет денег. Был ли коммерческий успех?
Стивен ответил коротко и четко:
-Нет.
— Тебя это не смущает?
— Нет.
— Ты этим гордишься?
-Нет.
— Гордится, гордится, — сказала Анн Фридман."

"Поэт боялся умереть от истощения. Человек потусторонний, он рисковал не заметить собственной кончины.
И он приобрел кота. Кот служил показателем жизни. Если кот терял сознание от голода, поэт шел к друзьям. Занимал три рубля. Покупал макароны себе и коту. И вновь принимался за стихи.
Кот заменял ему пульс..."

Как знаток котов - уверен животное не падало от истощения, а орало на поэта, не позволяя ему жить, пока тот не притащит жратвы.

"Принято думать, что советская армия могущественна и непобедима. И потому весь цивилизованный мир дрожит от страха. По-моему — зря. Я три года был советским военнослужащим. Более того, пассивным участником некоторых военных действий. В ходе которых меня постигло разочарование относительно боевой готовности Советской армии."

"В Ленинграде я годами боролся с домоуправлением. Чего-то добивался, просил, скандалил, угрожал.
Как-то раз пришел сантехник. Пришел и все испортил. Отвинтил краны. Перекрыл газ. Вывел из строя уборную. Затем попросил шесть рублей и ушел. Ушел и, естественно, запил. А мы остались без воды и без удобств.
Я терпел четыре дня. Затем разыскал пьяного водопроводчика. Втащил его на пятый этаж. Достал охотничье ружье. Сел на табуретку и говорю:
— Шаг в сторону — побег! Стреляю без предупреждения!
Два часа трудился водопроводчик. Кран починил. Газ починил. Потом говорит:
— Пусти в уборную, начальник!
— Починишь — сходишь.
Так он все и починил. И только в самом конце задумчиво произнес:
— Надо было тебя сразу же монтировкой перетянуть!
— Верно, — говорю, — но поздно..."

Напомню - Довлатов в юности работал надзирателем на зоне. Так что сантехник нарвался явно не на того интеллигента.

"Окружающий мир — нормален. Не к этому ли мы стремились?"

Я думаю, что это главная вообще мысль, которую пытается донести Довлатов в своем творчестве.

"Может, заработаю с ним большие деньги. Капитализм, вопреки своей исторической обреченности, дает человеку такую надежду..."

Ииии все. До следующего витка. Там продолжу.
Сдуреть я буду скучать Довлатову следующие месяцы, но и перебирать его не хочу. Я уже вырос из того возраста когда мог съесть торт целиком за день.