я помню его жестким и суровым в те времена, когда еще не хватало опыта отличить сдержанность от равнодушия. я слишком много боялась его тогда и, кажется, не долюбила. а сейчас я никого не боюсь, но как то уже осталась эта граница, через которую мы редко переходим. моя сестренка ближе к нему, и он так по разному любит нас: в ней - то, что ему недоступно, во мне - своих чертей. наверное, именно поэтому мы так часто злили друг друга, мы не могли уступить.
я росла, а он уменьшался вместе с деревьями, но не терял своей значительности для меня. он отпустил меня в один момент, в один момент он перестал быть Большим Всегда Правым Папой, тем самым разрешив мне стать Собой. я не помню обид на него, честно не помню. когда я, жизнерадостная хабалка, благополучно завалив диплом, ехала с этой новостью домой, внутренне готовясь к большой драке, он выслушал меня и, погладив по голове (ему это так несвойственно), сказал: "Ничего, Катенька, я все понимаю. Не переживай. Давай тебе завтра купим что-нибудь красивое". я плакала не только от нежности, но и от удивления.
его доброта сурова, потому что она настоящая. его жизнь интересна, ведь он способен на большие поступки. и он так красив, даже сейчас, что у меня захватывает дух!