Sonya-Sailor Я за Питер)
мне кажется, vitacha в самом начале, в исходном тексте своего поста просила не меряться кто выше писает....
просто действительно интересно, кто подкинул такой ходовой слоган...

TAT это надо каких-нить историков-филологов спрашивать... а они молчат...

Да что там гадать и заморачиваться? Вы слишком глубоко капаете. Никто не расчитывал концентрацию культурных людей, выдумывая этот слоган. Это результат чисто поверхностного взгляда. Действительно, памятников архитектуры в Питере больше, потому что Питер был столицей в 18-19 вв, а строений из более ранних эпох сохранилось в других городах гораздо меньше.

Извините, отвлёкся…

ванимен да ну тебя, шутник. Нет что б аналитически подойти к вопросоу, как ты умеешь))

Согласись, это немного не тот вопрос, точнее не под тем углом поставленный, чтобы подходить к нему аналитически. Не знаю, как прочим камрадам, а мне твой вопрос видится в ключе: «Кто сказал, что Питер культурнее Москвы?», то есть изначально предлагается пиписьками помериться. Ну, и народ (судя по количеству и качеству комментов) с большим энтузиазмом полез к себе и соседу в штаны… Естественно, начались крики, что у вас, мол, и линейка то неправильная, а ту, которая правильная, я потерял, но всё равно… как не крути… да и девки вот подтвердят!

Но вопрос то, мне хочется думать, изначально был совсем не о степени культурности. А о тех особенностях Питерской культуры, которые и позволяют её выделять в особый вид.
А вот на этот вопрос уже можно попытаться дать ответ. Только это опять же не нашего ума дело, а историков и деятелей этой самой культуры. Им, собственно, и коммент в руки:

СВ - Соломон Волков
ИБ - Иосиф Бродский



ИБ: Дело в том, что на петербургской изящной словесности есть налет того сознания, что все это пишется с края света. Откуда-то от воды. При этом я не имею в виду какого-то слияния со средой, с элементами. Это не является чем-то утробным. Но если можно говорить о каком-то пафосе, или тональности, или камертоне петербургской изящной словесности, так это - камертон отстранения. Даже если вы там какой-нибудь Блок и собираетесь или принимаетесь говорить о судьбе всей державы и о будущем нации. Даже и в Блоке, даже в нем присутствует ощущение этой сдержанности, которая берется в некотором роде от сырости. То, что мы можем назвать «петербургской гнилью» - это, может быть, единственный воздух, который достоин того, чтобы попадать в человеческие легкие.

<…>


СВ: Ну конечно - вспомним Достоевского! Недаром существовало такое понятие - «петербургская гофманиада». Невозможно себе представить «московскую гофманиаду». И еще одно соображение. Я ведь не зря спрашиваю о ваших юношеских реакциях на Ходасевича или Набокова. Помните, мы в свое время говорили о том, что я называю «зарубежной ветвью» петербургского модернизма, - а точнее, о Стравинском, Набокове и Баланчине? Последние годы я работал над историей культуры Петербурга. И для меня со все большей ясностью вырисовывается следующая картина. Стравинский, Набоков и Баланчин - не только они, но главным образом эти трое - поддерживали на Западе легенду о Петербурге в то время, когда в Советском Союзе эта легенда всячески искоренялась и загонялась в подполье. И, на мой взгляд, произошла такая любопытная вещь: этот сохраненный на Западе имидж Петербурга с помощью западного радио, нелегально поступавших в Советский Союз книг, а также гастролей Стравинского и танцевальной труппы Баланчина, вновь вернулся в Россию и помог там выжить этой самой петербургской легенде. Так мне сейчас кажется. Совпадают ли наши ощущения?
ИБ: Вы знаете, Соломон, мне трудно рассуждать в столь общих категориях. Но я думаю что конечно же что-то в этом роде имело место. Хотя, как мне кажется, этот возврат, о котором вы говорите, начался несколько раньше гастролей Стравинского и театра Баланчина. Правда, здесь я могу говорить только о самом себе. В возрасте между двадцатью и тридцатью годами я прочел довольно много произведений будущих эмигрантов - и того же Ходасевича, и Георгия Адамовича, и Георгия Иванова - изданных или до революции, или же в первые послереволюционные годы. Вы же помните, какие у нас в Ленинграде были замечательные букинистические магазины.
СВ: Еще бы! За трешку можно было купить и Ходасевича, и Кузмина.

ИБ: Да, все что угодно! И, конечно, огромную роль играло западное радио на русском языке - вдруг услышишь, не знаю уж, какого-нибудь Владимира Вейдле, с его велеречивостью, вещающего о Серебряном веке... С другой стороны, меня берет сомненье, когда вы говорите про Баланчина или про того же Стравинского. Потому что для меня Баланчин - это явление, во-первых, чисто визуальное (может быть, потому, что балет для меня никогда не был большой реальностью), а во-вторых, - до известной степени заграничное, а не петербургское. То же самое и Стравинский. Это не та музыка, которая в моем сознании ассоциируется с родным городом. Правда, и Шостакович для меня с родным городом не ассоциируется. Об этом немножко неловко говорить, потому что тут возникает элемент снобизма, и не того снобизма, о котором я говорил в связи со Шмаковым. С другой стороны, почему бы и нет? В конце концов, если нас обвинят в снобизме, пусть их. Все равно нас в чем-нибудь обвинят. Мне вот самому захотелось попробовать определить, что есть «петербургское» в данном контексте. Это - ясность мысли и чувство ответственности за содержание и благородство формы. Вот так. Нет, я попробую снова... Поскольку «благородство формы» - это как-то не очень убедительно звучит... Если попробовать точнее, то это - трезвость формы. Трезвость сознания и трезвость формы, если угодно. Это не стремление к свободе ради свободы, а идея - вызванная духом места, архитектурой места - идея порядка, сколько бы он ни был скомпрометирован. Это стремление к жанровому порядку, в противовес размыванию границ жанра, размыванию формы. Если угодно, это то, что греки называли «космос», то есть порядок. Ведь когда греки говорили о космосе, то имелся в виду не только космос небесных тел, но и космос военных построений, и космос мысли. И тут петербургское в культуре смыкается, по Мандельштаму, с эллинизмом. Это идея о том, что порядок важнее, чем беспорядок, сколько бы последний ни был конгениален нашему ощущению мира. Эстетический эквивалент стоицизма - вот что такое Петербург и его культура.


<…>


СВ: Ну, формально он превратился в провинциальный город в тот момент, когда в марте 1918 года Ленин перенес столицу России вновь в Москву...
ИБ: Вы знаете - и да, и нет. Мне кажется, что даже после перенесения столицы в Москву понадобилась смерть еще нескольких поколений, чтобы это ощущение центра действительно испарилось из Петербурга. Сегодняшний Петербург - это, разумеется, не Александрия. Но, я думаю, потребуется вторжение новых, действительно uprooted, как здесь говорят, - то есть наглухо лишенных исторической памяти - поколений, чтобы Петербург стал полностью провинциальным. Хотя уже и сейчас он даже не «город-герой», как Ленинград именовали после Второй мировой войны.
СВ: Зато он, как мне кажется, приобрел новый статус - «города-мученика». Это случилось в результате тех ужасных потрясений, которые выпали на долю Петербурга в XX веке как следствие русской истории.
ИБ: Вы знаете, русская история XX века представляется мне на нынешний момент ужасно невнятной. Относительно же Петербурга я могу сказать одно: все мы, все на свете становится жертвой демографии. Ни одно место на земле от влияния демографических обстоятельств не избавлено, в том числе и родной город. И полагаю, что его демографическая физиономия чрезвычайно сильно изменится в сторону широких скул и невысокого роста. Что, по-видимому, неизбежно. Но, поскольку останутся площади, и проспекты, и вода, и мосты над ней, и горизонт, и небо...
СВ: То есть те декорации, которые диктуют актерам их поведение, их реплики...
ИБ: Может быть, вы и правы... Может быть, действительно декорации как бы детерминируют репертуар актера. Вероятно, такой эффект должен иметь место. Но для нас самое важное заключается в том, что это за актер. И как он подготовлен к тому, чтобы появиться на фоне этой самой декорации. И тут-то наступает полный ужас, потому что нынешняя эпоха, с ее демографическим взрывом и тектоническими перемещениями народов, подготавливает сознание к популистскому восприятию мира: что все одинаковы, все равны. Что все более или менее движется на некоем среднем уровне, что никаких высот нет. А соответственно, не нужно этих высот и завоевывать. Для нас, для нашего поколения и город, и его декорации были очень важны. Но еще более важным было то, на чем мы как актеры этого спектакля воспитывались. Потому что мы воспитывались не просто этой декорацией, но тем, что в этой декорации было создано, когда она еще была реальной перспективой. И в этой перспективе мы видели Ахматову, Мандельштама, затем Блока, Анненского. Но и даже эти последние были, может быть, в меньшей степени насущны для сознания, выросшего в Петербурге, нежели все что в этом городе произошло в первой четверти XIX века. Когда там жили Пушкин, Крылов, Вяземский, Дельвиг. Когда туда приезжал Баратынский. И я называю далеко не все значительные имена. Я что хочу сказать? Что именно созерцание этой петербургской перспективы дает определенные основания для какой-то надежды, да? Поскольку ты видишь, что в этом городе примерно каждые двадцать-тридцать лет происходит некий творческий всплеск и нет никакой гарантии того, что этот всплеск не произойдет и в будущем - разумеется, видоизмененным образом. И если даже мы доживем до этого всплеска - а я думаю, что почти наверняка не доживем - то мы этого всплеска, вполне вероятно, не признаем. Но он, я думаю, должен повториться - хотя бы потому, что петербургский пейзаж не изменился. И экология не изменилась. И еще я бы сказал следующее. Думаю, что у каждого такого всплеска есть и будет также и нечто общее. Поскольку Петербург - это город у моря. И, как следствие этого, в сознании человека, там живущего, начинает возникать - быть может, фантасмагорическое, но чрезвычайно сильное - представление о свободе. Личность в этом городе всегда будет стремиться куда-то в сторону, поскольку пространство, пред ней предстающее, не ограничено и не разграничено землей. Отсюда - мечта о неограниченной свободе. Вот почему я думаю, что в этом городе естественнее сказать всему существующему миропорядку - «нет».

vitacha тогда откуда взялся этот штамп, этот ярлык - "Питер - культуная столица"? Откуда вообще это словосочетание пошло? ну вот кто первым это сказал?

http://www.kommersant.ru/region/spb...ue=2§ion=35 :
"...Разговоры о новом перераспределении управленческих функций между Москвой и Петербургом начал Борис Ельцин, введя термин "культурная столица".

очень хочется написать про идиотов

уважаемый гость! к сожалению - не знаю Вашего имени. Спасибо большое за ссылку!

Rodion Larra )

Попробую провести аналогию. Киностолица Франции - Канны. А не Париж. При том, что в Париже во многократ больше кинотеатров, количество режиссеров-актеров на квадратную милю больше. Но никто не едет в Париж для того, чтобы посмотреть кино. А в Канны вот едут.

Вот так и с Питером. В Москву все-таки большинство едет отнюдь не по театрам-галереям ходить. А мчатся по делам, мчатся деньги зарабатывать, раньше вот за колбасой да джинсами еще ездили. Собственно, даже главная - в советские времена и в обывательском понимании - достопримечательность Москвы - и то не культурная была - Мавзолей. А в Питере - Эрмитаж. В том и разница.
И еще в Москве слишком много денег вертится, чтобы там кто-то культурой занимался, а не шоу-бизнесом. Вот шоу-столица России - это однозначно Москва.

P.S. Я не москвич и не питерец, так что в этом не предвзят. Люблю эти оба города. Но по-разному.

nedo С той же настойчивостью можно продолжать талдычить, что Киев и по сей день - "мать всех городов русских".

Да. Киев и по сей день остается "матерью городов русских" и будет оной впредь. Ибо то, что детки, вышедшие из лона, окрепли, возмужали, встали на ноги да разбрелись по свету белу - на родственные связи не влияет.