- Магриб-то в каждом крупном городе есть, только найти его сложно...
Семеныч одет по-походному, в резиновые сапоги и дождевик, молния синей олимпийки затянуто под самый кадык, а на голове камуфляжная кепка. Выписывая одному ему понятные петли в лабиринте гаражных кооперативов возле станции Яуза, мы постепенно приближаемся к цели.
Семеныч заметно нервничает. Часто останавливается закурить, поправляет обрезок трубы, подвешеный под плащом.
- А как он выглядит, Магриб-то твой? Он хоть человек? - спрашиваю уже в который раз.
- Бывает что и человек. Но если долго Магрибом был - то может уже и не человек вовсе.
- Это как же?
- Мерилом он становится. Гармонией и равновесием. Это если душа у него чистая. Но если душа у человека черная, то и в миру черно становится. Войны начинаются, болезни всякие. Вот тогда нужно артефакт у него и забрать.
- Какой артефакт, Семеныч? И слово-то какое модное придумал.
- Слово не я придумал. Оно и раньше было.
- Откудо было?
Семеныч остановился, присел на пластмассовый ящик из-под пива, закурил.
- Самые древние религии, они почему сохранились-то? Потому что текст не менялся. Люди рождались, умирали, а текст был. Самая сила у религии-то и получается, если в ней текст есть. У индейцев там, или эскимосов святыни были, ну и где их религии сейчас? По музеям растащили, по частным коллекциям. А в Библии или Коране, к примеру, вся святость между букв записана. Но человек, он грешен, и каждому хочется, чтобы в его тексте только святость была. Пока мир разделен был, каждая религия в своем месте была. А сейчас в Москве той же, к примеру, сколько мусульман проживает, а иудеев, а православных? И каждому своя святость нужна. А святости - место. Вот и получаются эти, как их, убийства на межнациональной почве, ети их. Народ мрет, книги жгут, иконы топором рубят.
- Артефакт-то причем тут, Семеныч?
- А притом, что народ тысячу лет назад тоже не дурак был, с пониманием. Собрались мудрые люди, собрали всю святость, сравнили тексты и создали его, артефакт. А хранить его назначили человека, Магриб называется. А потом пошло-поехало. В каждом городе свой артефакт появился. И в Москве, например, тоже. Хранили его бережно, но теряли иногда тоже. И в руки нехорошие он попадал. Ты историю в школе учил?
- Учил.
- Плохо учил, раз вопросы такие задаешь. А сейчас-то видишь какая муть творится. Азербайжданцы рынки захватили, и китайцы со своим Лао Цзы туда же, к богеме примазываются, православне войной на Кавказ пошли, а расхлебывать-то все нам. Ладно, пошли, недолго уже осталось, я чувствую.
Усеянная пустыми бутылками тропинка углубилась в заросли полосы отчуждения. Мы подождали, пока пройдет товарняк и перешли пути. Неподалеку в кустах крапивы виднелось кирпичное здание, бывшее когда-то транформаторной подстанцией. Семеныч оглянулся и достал из-под плаща обрезок трубы.
- Я первый пойду, а ты поперк батьки в не лезь, понял?
- Понял, - волнение старика начало потихоньку передаваться и мне. Я уже начал жалеть, что не взял с собой что-нибудь тяжелое.
Внутри будки, на старом, продавленном диване без ножек, сидел бомж. В руках покрытых мелкими гнойниками, он держал бутылочку какой-то прозрачной жидкости. Заросшее бородой, покрытое язвочками и синяками лицо чем-то неуловимо напоминало Семеныча. Мы остановились на пороге.
- Зачем пришел? - сказал бомж куда-то в сторону.
- Забрать то, что тебе не принадлежит, - ответил Семеныч.
Мне показалось, что этот разговор я уже где-то слышал, но времени вспоминать не было.
- Выпить хочешь?
- Отдай, гворю, по-хорошему.
- Тебе оно тоже не принадлежит, так ведь?
- Он ничей, но и не твой тоже. Отдай.
- Да пошел ты....

С небывалой резвостью бомж прыгнул вперед, плеснув в нашу сторону жидкостью из бутылки, в ответ, почти рефлекторно Семеныч ударил его обрезком трубы по голове. Тело опустилось на землю как-то неестественно мягко. Из раны, пульсируя, текла тёмная, почти черная кровь. Отбросив трубу, на которой остались кусочки волос, крови и комочки чего-то вязкого, Семеныч опустился на колено рядом с трупом, обшаривая карманы. Внезапно тело содрогнулось, и кулак левой руки, до этого стиснутый добела, разжался. На грязной, заскорузлой ладони лежал металлический предмет, похожий на пальчиковую батарейку.
- Так вот он, артефакт этот, - как-то по обыденному сказал Семеныч, - забирай.
Я осторожно взял блестящий цилиндрик, еще хранивший тепло только что убитого человека.
- Спрячь его и никому не показывай. Когда придет время, мы у тебя его заберем.
- Теперь я Магриб?
- Да.