Про Верхотурье мне рассказала одна молодая ведьмочка. Типа, град сей есть духовный центр Урала, один из старейших городов Сибири и прочая, прочая, прочая. Я сразу же возгорел желанием побывать там на мотоцикле. А что там делать, я придумал мгновенно – искать надо тот самый мост и тот самый рынок. Внезапно сложилось «что» и «где», и это так запало в душу, что уже на следующий день я стал смотреть карты в гугле, прикидывать маршрут, пролистывать исторические справки, и купил очередной компас.

По первым же прикидкам оказывалось, что сей град, основанный на месте вогульского городища Неромкарр, и есть самое распрекрасное место «М» для поисков моста и рынка. В 1597 году, отряд Васьки Головина, перекрыв начало секретной тропы индейских контрабандистов свежепостроенной крепостью Верхотурье, на пару столетий вперед утвердил главную дорогу из Сибири на Русь, с таможней, рынками, Блек Джеком, и шлюхами.

Через месяц взвешенных раздумий и вдумчивых взвешиваний, я окончательно уверовал, что если Троллевый рынок и существуют, то искать его надо под мостом у Троицкого камня, на котором расположился историко-архитектурный музей-заповедник – бывшая Верхотурская крепость.

И не надо убеждать меня, что настоящий Троллевый рынок находиться под Бруклинским мостом, в Большом яблоке, как это было показано в фильме «Хеллбой II – золотая армия». Бруклинский мост просто самый скандальный – в 2006 году, там, на тайном складе, в опоре моста, накрыли большую партию контрабанды: 350 тыс. металлических банок с галетами, воздухоочистительные установки, одеяла, наборы для медицинской помощи. А в Верхотурье, рынок старый, и, скорее всего, захудалый, тихий – как раз новичку попробовать. И подъехать к нему можно с левой стороны Троицкого камня – аккуратно под обрыв к реке спуститься можно и зайти под мост.

Так же не надо убеждать меня, что эта моя затея – полная хрень. Я же не смеюсь над поисками снежного человека, Атлантиды, Лох-Несса, остатков НЛО, пропавших цивилизаций или людей по фотографии – лишь ищущий да обрящет.

К поездке я подготовился обстоятельно. И время выбрал, на мой взгляд, самое подходящее – ночь на 1 мая, или же Вальпургиева ночь. Тем более что в этом году она совпала с Пасхой. Согласитесь, ядреное сочетание – грех не скататься в какое-нибудь сакральное место и не поискать там просветления, тайных знаний или что вы там сами себе удумаете.

Прикинуться решил странствующим торговцем церковной бижутерии, и различными табачными изделиями. Понятно, что как распространитель ширпотреба, я, там, на рынке, буду никому не интересен как личность, а значит, могу и проскочить не заметно. Ну, а вернувшись, с оставшегося хлама можно будет поиметь профит.

Остановиться так вечерком, на трассе, в кемпинге, гостинице, или еще где, и рассказывать вечером другим уставшим путникам, где был, что видел, и что привез, из дальних странствий. А потом достать сундучок, а там драгоценности духовные алюминиевой искрой играют, иконки бумажные как японочки на переливных календариках глазиком подмигивают, табачок душистый так и манит ароматом своим – и все это типа оттуда, с Троллиного рынка товар. Товар заряженный в водах Туры-бабушки энергией Земли-матушки, и прочая бла-бла-бла. Покупай, дорогой, кури и носи. Или на байкфест приехал, встал в ряд к торгашам, но так, скромно, с краю, и сиди, торгуй, байки трави.

В общем, появился я в Верхотурье 30 апреля ближе к вечеру, покрутился по улочкам, поглазел на церкви, поболтал с местными, разведал обстановку, и на закате встал лагерем в паре километров от города, за речушкой Неромка, впадающую в Туру – костер, горячая еда, чай, курево.

Какая же это дрянь, ваша заливная рыба – я попал в самое настоящее захолустье Сибири. Основные торговые трассы ушли от города лет двести назад, а паломнические около ста. После революции город даже терял свой статус, но, к 350-летию, вернул. Ныне это самый старый и самый малочисленный город в Свердловской области – хрен где ночью горячий кофе найдешь, не говоря уже о Троллевом рынке. Всего два храма в городе, старинных домов ваще нет. Короче, современное село – видали мы и получше!

Ну и что теперь делать? Не на службу же в церковь идти. Может снять девочку и покататься с ней? Так молодых людей я видел только возле двух рюмочных, расположившихся в разных местах города, но имеющих одинаковую архитектуру: одноэтажные строения, облицованные металлическим профнастилом. Да и молодежь была вся на одно лицо – гастарбайтеры с востока.

Еще дома, план и воображение рисовали мне заливные луга, укрытые на ночь плащами клубящегося тумана и зеркальными щитами озерцов паводковой воды, грунтовку в городок, по краю леса, вдоль реки Тура, и меня, тихо едущего в косухе на своем чоппере с выключенными фарами в Верхотурье. Светлячки над дорогой, луна над головой, на голове каска "Херр-Майор". Сигара добавляет тумана и аромата – я переезжаю по дамбе запруду на Неромке и останавливаюсь, курю, прогуливаюсь, осматриваюсь.

Как всегда, в подобных моих вылазках, был полный штиль и безоблачное звездное небо. В безветрие ночное пространство раздвигается, ты начинаешь его буквально чувствовать, осязать его долетавшими до тебя, от самого неведомого и невидимого горизонта, одиночными, кристально чистыми, морозными звуками. Днем такого не почувствуешь, не ощутишь пространства – оно прячется в звуковом хаосе жизни.

Стоя на обочине, облокотившись на мотоцикл, и потягивая косячок, я так увлекся созерцанием тишины, что не заметил появление крупной собаки. Пес стоял на дороге, чуть сзади, смотрел на меня и принюхивался. Потом пару раз чихнул, потер нос лапой и не спеша затрусил в сторону города. Я проводил его ленивым взглядом, а через секунду косяк выпал из моих пальцев. Вместе с ним вниз упало сердце – по дороге, след в след, не спеша, шли волки. Они шли мимо меня в город, шли как мимо пустого места, не останавливаясь, не оборачиваясь на мою застывшую соляным столбом фигуру.

Что бы ощутить мое состояние, в тот момент, вы должны представить, что из вас, резко, откачали половину вашей крови – слабость, заторможенность. Я, угасая, начал затяжное падение в обморок – кто резал себе вены, поймет меня.

А потом, раз, и как проснулся. Волки обрывком сна тают в темноте, а я медленно поднимаю косяк, и как ни в чем не бывало, раскуриваю его, но в следующее мгновение он взлетает вверх – мои руки, как электрический ток, бьет фраза:
– Я бы не советовал сейчас ехать в город.
Резко разворачиваюсь:
– Черт, зачем же так пугать?

Передо мной стоял местный организм мужского полу. Ему можно было дать от 60-и и выше, но одет опрятно и даже где-то со вкусом: на нем были армейские берцы, пуховик, вязаная шапочка, а на лице стильная трехдневная борода.

Я спросил:
– Партизан?
– Пастух.
– Твои? – я кивнул назад.
– Мои.
– А чо в таком виде в город погнал?
– Ну, не голыми же им, в человеческом облике домой возвращаться.
– Логично.
– А то.

Мы молча постояли. Поглазели друг на друга, подумали каждый о своем.
– А почему мне нельзя в город?
Дед поправил шапочку:
– Дай ты им хоть полчаса, что б они по домам, усталые, спокойно разбрелись, не пугай их своим драндулетом. Ты представь себя на их месте, весь такой уставший, без сил, идешь домой, а тут шпана залетная мимо шныряет.
– А почему они сейчас меня не тронули?
– Я же и говорю, уставшие они, – дедок одернул куртку, – А ты стоишь спокойно, тихо куришь. Вот и не дергайся.

Я промолчал, а дед продолжил говорить. Голос его был спокоен и мягок:
– Постой чутка со мной, угости сигареткой, поболтай – время и пройдет. Тут щаз Константин придет на ночную рыбалку – пирожков принесет. А чай, я смотрю, у тебя и свой найдется, – дед махнул рукой в сторону моего рюкзака, где с боку был приторочен термос. – От тебя дымом свежим несет, что, неужто не заварил?
Я протянул ему пачку сигарет:
– А пирожки с чем будут?
– Рыбы не будет точно – Коста не за рыбой сюда ходит. А вот и он – стоит помянуть черта, как…

Дед обошел меня и еще на ходу стал приветствовать подошедшего:
– Здорово, старый…
Они начали делиться новостями. И услышанного я понял только что жить можно, но не мешало бы и подкрепиться.

Мы разложили на седушке моего мотоцикла пакетики из сумки Константина. Он как-то сразу взял меня в оборот, несмотря на то, что старики болтали в основном между собой. Я достал низкую толстенную свечу, зажег ее и поставил на бензобак мотоцикла. Сразу стало по-домашнему уютно, а Коста оживился:
– Так, вот тут с капустой, тут с кортошкой, эти с репой, – он стал шуршать свертками из газет, – А вот это специально для меня Соломония испекла – с грибами, но вы тоже угощайтесь.

Мы стали молча жевать, иногда выговаривая набитым ртом:
– Вкусно…
– Класс…
– Еще тёпленькие…
– С маслицем…

Пастуха Коста называл как-то по смешному – Ерькой, что тому, кстати, шло – он постоянно что-то поправлял на себе, постоянно лазил по карманам и искал всякую мелочевку, при этом смотрел исключительно на тебя и ловил каждое слово, хотя и сам оказался еще тем мастером поговорить. А вы как думали, будет человек постоянно чесаться или нет, если по нему грехи и грешочки аки блохи ползают и кусают? Успокаивало то, что эта хрень не заразна, если только их конкретно на другого не стряхивать.

Ерька достал из своего рюкзачка пластиковую полторашку с каким-то напитком, и с удовольствием крякнул, свинчивая крышку с бутылки:
– Твоя Соломония пирожки печь мастерица, а вот моя бражку ставить кудесница. Гляди: она даже этикетки рисовать стала.
И он протянул к нам флакон. При свете свечи я разглядел большую, цветастую этикетку. С нее на меня весело пялились три мультяшных поросенка сущих в одну баночку.

Я прикололся:
– Чо правда что ли?
– Да какая разница, ты только понюхай.
Пахло хорошо, а вот выглядело не очень – по консистенции и цвету было похоже, что это уже пили как минимум один раз.
– Лучше чай, – я поспешил запить внезапно взбунтовавшийся пирожок. – У меня хороший пуэр, первая заварка.

Коста достал из сумки и протянул мне свой стаканчик, куда я тоже плеснул чаю. Он осторожно отхлебнул, покатал напиток во рту, не спеша проглотил:
– А еще есть? Я бы взял – нас-то в городе такого не купишь.
– Да ладно, я и так дам пару кубиков – есть у меня с собой немного.
– Лады, – Коста нагнулся к своей сумке. – А я тебе вот это подарю.
И он вытащил очередной сверточек:
– Только, чур – смотреть будешь дома.

Ерька аж весь исчесался:
– Слушай, парень, а мне твои сигареты понравились – махнемся на пару пачек, если у тебя, конечно, есть, а я тебе вот, что дам… – он углубился в свои карманы.
– Все, это надолго, – Коста отхлебнул чай. – Дай дернуть.
Я протянул ему раскуренный косяк и улыбнулся:
– Ну, давай, затянись.

Дедки нравились мне, особенно Константин – как и Ерька, он был ниже меня на голову, но более крупный. В кирзовых сапогах, джинсах, ватнике и клеенчатом фартуке. На голове был треух.

Я залюбовался пятнами на зеленом фартуке. Коста перехватил мой взгляд:
– Так через заросли и кустарник удобно продираться – от репейника спасает. А летом еще и от клещей.
– А я постоянно с зонтиком езжу, – я кивнул в сторону рюкзака. – Если сильный дождь идет, так постоял под зонтиком и переждал под ним – сильные они короткие, и поехал дальше. Или вот, лег на моцик или плед поспать, и укрылся зонтиком от ветра в лицо и солнца в глаза. Моцик им укрываю – в руле, среди проводов примастрячишь, и хорошо.

– Кстати, – продолжил я, – Ерька говорил, что ты сюда на рыбалку ходишь, но не за рыбой. Это как же так получается?
Коста вернул мне папиросу, плавно выдохнул дым:
– Не все, что водиться в реке – рыба.
– Это точно, – я вспомнил про раков, лягушек, пиявок.
– На жизнь-то хватает?
– Да разве это жизнь? – вздохнул Коста, – Уехать не уедешь, а перспектив нет.

Я с удивлением еще раз осмотрел деда с головы до ног:
– Ты меня, конечно, извини, но тебе годов-то сколько? Какая перспектива в твоем возрасте?
– Не скажи – время понятие относительное.
И ведь хрен поспоришь.
– Дед, а ты воевал? – у меня мелькнуло догадка.
– Вся жизнь театр. Театр боевых действий, – опять увернулся Константин.

Тут вмешался Ерька:
– Вот, нашел, смотри, – и он протянул мне что-то на ладони. – Мумиё. Тебе этого надолго хватит, если злоупотреблять не будешь.
Я полез в свой рюкзак за сигаретами и таблетками пуэра.
Ерька не унимался:
– А что у тебя еще есть? Показывай, а то мы тут соскучились по экзотике. Знаешь, как надоел этот убогий ассортимент в наших лабазах и лавках. Побаловать себя нечем – фанта и винстон, винстон и фанта. Тьфу.

– Идет кто-то, – Коста смотрел в сторону города, – Наверно на огонек. Да это же Нилыч!
К нам тихо подошел мужик лет пятидесяти.

Мы поздоровались, познакомились, а Ерька спросил:
– Твой обормот вернулся?
Нилыч вздохнул:
– Вернулся, куда же он денется, волчонок.
– Ну а ты тогда чо по ночам шастаешь? – Коста показал рукой на пирожки, – Или учуял?
– Да нет, просто Васька, сынок мой, сказал, что на Неромке какой-то байкер стоит, вштыривается. А мне что – сто верст не крюк. Решил вот, заглянуть. Угостите сигареткой.
Я протянул ему пачку…

На берегу Неромки уже горел костер, на котором я уже пару раз кипятил воду и заваривал в термосе чай, а водитель колесного трактора «попрошайка», Владимир, достав из кабины котелок, водрузил его над огнем с водой, и со словами «сейчас, сейчас», отвел в сторону Елизарыча. Нас было уже не меньше десятка. Кто на огонек, кто на запах, кто мимо, как Владимир, проезжал, а мужик со странной кличкой Ежевика прямо заявил, что пришел на халяву. Мы все вели себя как на фуршете – сходились, расходились, кучковались по интересам или просто так поболтать.

Старики говорили, что этот год, в Верхотурье, выдался очень урожайным на всякую нечисть, и в подтверждении своих слов приводили разные приметы, среди коих самой верной была очень снежная и вьюжная зима, и несколько замерзших, буквально рядом с домом, людей. «Они теперь лешими стали, неприкаянными» – сказал старик Бусыгин и крестился. Ему вторил Ежевика: «А все водка проклятушчая – нечисть ведь на запах идет, за версту ее чует, и прибирает горемык» и тоже крестился.

Были и другие приметы, хотя и косвенные, но тоже говорящие в пользу расплодившейся нечисти, как и многочисленные паломники, что валом повалили по весне со всей области совершать вояжи в духовную столицу Урала. Они ходили по храмам, крестились налево и направо, фотографировали все подряд, раскупали в церковных лавках самый залежавшийся и не ходовой товар, растаскивали на сувениры даже осколки кирпичей, и за неимением внятных объяснений своим поступкам утверждали, что это неспроста.

А когда давеча утром в город из леса вышел весь оборванный и заросший купчишка малой гильдии Ушатов, перекрестился даже некрещеный городской голова Лиханов. Ушатов пропал пару месяцев назад, уехав за товаром в Екатеринбург, где и была найдена его машина. Где и искали его все это время. Сам Ушатов ничего из того, что с ним произошло, не помнил, но божился и клялся, что у своей любовницы Людмилы не прятался, на юга или за границу не уезжал и, вот вам крест истинный, от долгов не бегал. Полиция допросила Людмилу, Татьяну, молоденького и смазливого купеческого приказчика Вадика, и еще раз жену самого Ушатова. Но тайну пропажи, равно как и появления, не раскрыла.

До Ушатова, лес выдал по весне несметное количество мышей, врановых птиц, подснежников и заблудившихся собирателей подснежников. Впрочем, эти потеряшки находились сами на следующий день, но старики и это посчитали за плохую примету.

Старики рассказывали всякую всячину, еще спорили у кого корова молочнее, или там баба сисястие, но всегда сходились на том, что жить можно, тем более что сегодня Пасха. Какая-такая Вальпургиева ночь? Не, не знаем. Можно, конечно, у жен спросить, да только нет их сейчас дома…

Уже занимался рассвет – пора кататься. Я вежливо распрощался со всеми, и свалил, сославшись на неотложные дела в городе. Термометр на приборке мотоцикла показывал ноль по Цельсию, но мне не было холодно. Напротив, даже вспотел, когда ворочал тяжелый мотоцикл, пробираясь по разбитым сельскими улочками к деревянному мосту возле Троицкого камня.

Сам мост оказался подвесным, покоящимся на трех опорах – две на реке и одна на берегу у музея. Вот к ней-то мне и надо – именно там, по моим прикидкам, должен быть вход на Троллевый рынок. Мотоцикл пришлось оставить метрах в двадцати от реки, выше по склону, в аккурат у бокового входа крытого зеленой крышей галереи-спуска на мост. Медленно, что бы не сломать ноги на всяком мусоре, я пробрался к реке.

Мостовые опоры были огорожены со всех сторон бревенчатыми срубами – ну чисто хаты, только без входа и крыши. На реке строители не поленились, сделали пятиугольные, а вот на берегу опору закрывал треугольная бревенчатая конструкция. Я закурил и задумался: «Это ж-ж-ж неспроста». И начал обходить вокруг этот треугольник.

Я трижды обошел опору по часовой стрелке, каждый раз внимательно разглядывая стены. Выкурил косяк и еще раз трижды обошел ее, но в другом направлении, и уже ощупывая ее рукой. Еще покурил, потом подошел к ближайшей опорной стене, и вежливо постучал по ней три раза по три удара. Я постучал в каждую из трех стен и закурил третий косяк. Стояла оглушающая тишина.

Попытался пройти вдоль реки под обрыв Троицкого камня, но разлившаяся Тура не позволила это сделать, и я вернулся к мотоциклу. Фиаско. Полное фиаско. Зря сгонял. Еще и поломка была на середине дороги – отвалилась лапа переключения передач – пришлось идти пешком в ближайшую деревеньку и искать сварщика. И дорога в триста километров, из которых последние тридцать – полная дрянь, дополнительно утомили меня. «А ну и хрен с ним» – подумал я: «Пацан не ездит – пацан катается». И я завел мотоцикл…

Уже дома, разбирая вещи, я начал кое-что подозревать: из десяти кубиков пуэра, двух блоков сигарет, шести пачек сигарилл по шесть штук каждая, двух пачек табака для самокруток и двух пачек трубочного, у меня практически ничего не осталось. Зато появилось: кусок мумиё, размером с пинг-понговый шарик, поллитровка крепчайшей мухоморовой настойки на перваче, приличный кулек сушеных псилоцибинов, большой пакетик сушеных лепестков дурмана и не очень большой с его же семенами. Плюс два с половиной рубля серебром чеканки 1925 года, маленький бронзовый колокольчик, украшенный орнаментом, и пасхально яйцо, которое мне дол священник, когда я фотографировал наверху виды кремля.

Надо будет еще разок туда скататься – хочу узнать, что же имел в виду Коста, когда говорил: «Ты только ящерку с лобового стекла никогда не снимай…»

Ну вот, разбросанные камни созрели. Пора собирать урожай. Сегодня мне прямо так и сказали: Всё, пора. Да я и сам это почувствовал, когда скорость моей нирваны превысила ПДД. Я только не знал, как остановиться. Остановили другие. Летом остановили. Надолго.

Я всегда говорил, что возможность кататься на мотоцикле круглый год – это плохо. А когда же моцик ремонтировать и тюнить? Когда разрабатывать планы по грабежу «корованов», доводить до ума снаряжение и копить денежку на большой побег? Или на очень большой побег? Конечно зимой.

Когда катаешь, всё это делать некогда – хули, пацан катается, пацан лето проводит. Он не пожрет, влезет в долги, но моцик заправит и свою цистерну бензина скатает. А потом, зимой расплачивается. За все расплачивается. И втайне от всех мечтает уйти в очень большой побег. Классика жанра, «Харлей Дэвидсон и ковбой Мальборо»:
- Сам ты, где пропадал?
- Мотоциклы чинил в одной дыре, рядом с Далласом.
- Целых два года?
-Я еще и думал…

Да я пол в комнате не мыл полтора года – либо некогда, либо не охота. А потом понял, что незачем – очень большой побег все спишет. Или большой побег. На крайняк, просто уеду кататься. Покатался.
-На целых два года?
-Сам в шоке…

Дьявольски хороший мотоцикл надо начинать задумывать с двигателя – это сердце мотоцикла, вокруг которого строится и размещается все остальное. И двигатель должен быть V-Twin. Это как автомат Калашникова – можно и лучше, только незачем. А главный вопрос в двигателе – из чего его делать.

Когда я придумал из чего делать двигатель для дьявольски хорошего мотоцикла, у меня аж дыхание перехватило, от неожиданно открывшейся перспективы, как будто я нашел серебро, золото, платину: картер должен быть вылит из алюминиевой брони АБТ-102. Такая стоит на БМП-3. Цилиндры из чугуна, что в танковых дизелях у Т-34. Поршни мотоцикла делать из поршневого сплава самолета Ил-2…

А, каково? Как вам, текут слюнки по подбородку? Вот как надо задумывать правильный байк! При таком моторе и колесные диски должны быть из магниевого сплава. Да-да, из того самого, что идет на шасси к «Белому лебедю». Еще неплохо бы поговорить с командой конструкторов, что проектировали стойки шасси – переднюю вилку я хочу системы Springer.

Остальные сплавы, для валов, шестеренок, толкателей и прочего, можно набрать все и сразу: например, берем любой современный, но проверенный авиационный движок, от АН-2, и вуаля – в ваших руках полувековая технология, отработанная до совершенства. Этот движок, АШ-62ИР, и его модификации, ставили и в истребители, и в бомбардировщики. А не хотите его, можно взять сплавы от Як-52Б – это лёгкий противопартизанский ударный самолёт, или еще какой самолет посмотреть…

Ну, да, советский оппозит – это два горшка от авиационного радиального двигателя, в котором главная фишки – это защита пилота спереди от пуль и осколков, ибо такой двигатель, с воздушным охлаждением, не чувствителен к пробоинам в цилиндрах. Все это прошлый век, начало 20-х, по сути. А по исполнению – это откровенное вредительство! Или издевательство. Над чувством прекрасного. Или над прекрасным чувством патриотизма.

Тут такой национальный продукт может получиться, что мама дорогая – это ваш олдскульный «Урал» забудут, как дурной сон. И, главное, технологии подобных сплавов у нас, в стране, отработаны для массового производства. Да мы ваще мотоциклы можем и не строить – только двигатели. И они будут единственными, в своем роде, как наши двигатели для космических ракет, которые закупает даже Америка.

А вот с пулеметом, товарищ следователь, я переборщил. Не надо было мне этот УБС с Як-9 снимать – бес попутал. Простите меня, пожалуйста – я больше не буду. Я жеж не для себя старался – мне за державу обидно…

Учите мат. часть, мать вашу так! А иначе нам удачи не видать…
Пробег за сезон около 8 тысяч километров. И постоянная ебля с мотоциклом – даже перечислять не хочу, что было… Но сезон закончен, осмыслен, и сделаны выводы для зимней работы. Краткий список того, что надо сделать:
1.Разобрать движок и заменить выскакивающую первую передачу
2.Выправить вмятину на ободе переднего колеса.
3.Покрасить как надо переднее крыло.
4.Заменить высоковольтные провода и свечные колпачки.
5.Установить дополнительные приборы.
6.Установить другие воздушные фильтры.
7.Изготовить и установить защитные щитки на передние дуги безопасности.
8.Изготовить и установить задние дуги безопасности.
9.Переделать заднее сидение.
10.Изготовить и установить бардачки-крылья с поворотниками по бокам заднего сиденья.
11.Изготовить и установить жесткие кофры под бардачки-крылья.
12.Перебрать электропроводку.
13.Заменить лампы накаливания на светодиодные.
14.Изготовить и установить докстанцию для смартфона.
15.Крепеж под фотоаппарат и антену на заднюю спинку.
16.Музыка…

ПАЗЛ.

Ну вот, мото пазл сложился. Вчера я курнул, а сегодня у меня был ответ на все вопросы, которых много. Я вспомнил стиль вождения. А то ведь уже упасть успел, на третий день. И падение-то было дурацкое: поворачивая на лево, упал на правый бок. Вспомнил, что надо генеральный план составить. Что штанов нужных еще нет, что у меня есть только я, и мы выжили. Много вспомнил чего нужного – за четыре месяца пребывая в очередном заблуждении, все как-то разлетелось. На мелкие пазлы и пазлики. А «картинка» забылась. И ведь Наська виновата в этом. Зараза такая. Не любовника она из меня делала – любовницу. Ибо я жду ее в любое время, а она приходит когда хочет. Ладно, попробую вести себя именно так. Поиграем…

Я всегда этим занимаюсь. Всегда собираю мысленные пазлы в «нужную мне картинку мира». А пазл – эти как кубик, кирпичик, какой-то информации или вещи. Вот, например, мои старые джинсы, которые я расхипповал из найденных и одел на себя еще в далеком 1987 году. А снял их только где-то в середине 90-х. И хранил потом их целых двадцать лет. И вот сегодня, они, как пазл встали в картинку. Я достал их, и постирал. Потом отнесу сэру Гуньке, и мы вместе подумаем, как починить их. Именно в них я буду тусоваться на балу, по случаю официального открытия сезона, после 12. Тогда я буду в косухе и этих джинсах – они заслужили этого, и уеду в них и синем шлеме. А поеду и проведу первую половину бала во всем, или почти во всем белом: точно будет белый шлем, джинсы, ремень и толстовка. Еще есть белые кроссовки, но с этим я еще не определился. Вот такой вот пазлик штаны, однако.

История одного ремонта. Часть II.

В этом году я смог покататься на своем Вулкане, уже выйдя из отпуска, и получив права, всего пять недель. Катался не каждый день, ибо погода сами знаете, какая была. Но, намотал почти 5000 километров и сходил в один маленький дальнобой с тремя ночевками. Думаю, что такими темпами, за полный сезон я мог бы намотать половину того, что намотал прежний владелец аж за 21 год. Поэтому, полновесную звезду я честно заработал. А поскольку следующий сезон начну с самого начала, то на крышку воздушного фильтра можно сразу смело крепить вторую. Звезды уже купил (кокарда "Красная звезда. Крепежный знак Красной Армии СССР"), но еще не ставил – только нафотошопил:

Основные положения байк-синтагмы.

Парадигма 1:
Я двигаюсь, следовательно, существую.
Комментарии:
Это не переделка Декартовского выражения – это общая суть и способ существования материи и энергии в пространстве-времени.

Парадигма 2:
У движения нет цели – есть только направление.
Комментарии:
Парадигма номер два противопоставляется прагматическому понятию перемещения материального тела из точки А в точку Б.

Парадигма 3:
Высшая суть движения – это невозвращение.
Комментарии:
Дальнейшее развитие парадигм номер один и два: отрицание не столько конечной точки Б, сколько нивелирование начальной точки А. Это краеугольный камень во всей байк-синтагме – высшее проявление свободы движения, когда возвращение в начальную точку не является обязательным условием начала движения.

Парадигма 4:
У мотоцикла есть душа.
Комментарии:
Душа мотоцикла, или эгрегор, не является самостоятельной субстанцией – это акциденция. Наличие души, с достаточной степенью точности, может быть определена только владельцем мотоцикла, через которого она существует, по принципу «если мы вкладываем во что-то свой свою душу через свой труд, следовательно, в этом продолжает существовать частичка нашей душу». Акцидентальность души мотоцикла проявляется, в первую очередь, через иерархическую структуру взаимоотношений между мотоциклом и владельцем, который стоит на первом месте. При субстанционном начале эгрегора, можно наблюдать процесс поглощения и подчинения владельца, что наиболее ярко выражено у спортбайков, когда мотоцикл «окукливает» владельца в свои цвета. Эта парадигма является основой байк-синтагмы: только собственноручно переделанный, отремонтированный или восстановленный чоппер есть труъ мотоцикл. Данная парадигма не относится к староверам, чьи действия подчинены, главным образом, историзму и аутентичности.

Парадигма 5:
Мотоцикл перевозит твою душу. А твоя душа не должна никуда не тропится.
Комментарии:
Эта сентенция не нуждается в каких-либо комментариях, поскольку является аксиомой байк-синтагмы. Данная парадигма постоянно нарушается владельцами спортбайков, что лишний раз подтверждает их причастность к спорту и его лозунгу «больше, дальше, сильнее», забывая, что главное не победа, но участие – не прибытие, но движение.

Парадигма 6:
Законы надо соблюдать.
Комментарии:
Знать и соблюдать надо любые законы, ибо их несоблюдение, как и их незнание, является причиной появления препятствий на пути твоего движения – существования.

………………
………………
………………

Всем хороши курорты и юга – погода, фрукты, море, пляжи, сервис, а поехать на мотоцикле некуда. Не успел сесть, как уже приехал – все расстояния маленькие. Даже в Крыму самый длинный маршрут, от Керчи до Оленевки, всего 370 километров, а это так, легкий прохват. И везде, куда не плюнь, есть люди. И нет на них управы – надоели, право. Хоть на северный полюс беги, в поисках одиночества для самососредоточения и релаксации.

Конечно, можно считать дальнобоем саму поездку на юг, но такие путешествия проходят как погоня за намеченной целью, а не как самоцель, что не есть правильно, ибо, если цель не достигнута, то поездка считается не удавшейся.

И тогда я придумал афоризм: пацан не путешественник – пацан просто катается, а четвертого сентября рванул в свой первый дальнобой. Рванул, прихватив лишь самый минимум вещей. Рванул неожиданно – до самого последнего момента я еще пребывал в сомнениях, а еще эта чертова погода, когда вместо лета была одна сплошная дождливая осень, начало сентября не самое лучшее время для первого дальнобоя.


И еще эта чертова погода, когда вместо лета была одна сплошная дождливая осень, начало сентября не самое лучшее время для первого дальнобоя. Но оттягивать наступление «момента истины» было уже нельзя – я должен был достойно закончить сезон и подвести черту под всеми своими трудами и несколькими тысячами километров прохватов. Тем более что права я получил две недели назад.

На выезде из Екатеринбурга, хотя я не превышал и не нарушал, меня остановили для проверки гиббоны – до этого меня никто не останавливал и доков не проверял. Они были первыми. Проверили и отпустили. Я воспринял это так: благословили. Как и погода, что радовала меня полнейшим отсутствием ветра и туч. Даже дорога на Челябинск, казавшаяся мне раньше стиральной доской, оказалась к моменту моей поездки более-менее отремонтированной.

Но, не имея определенной цели, я решил свернуть с нее к Щелкунскому озеру – вечерело, и пора было искать место для ночевки, вставать же возле большой и никогда не затихающей трассы мне не хотелось. А за своротом меня ждала уютная, извилистая, проходящая через хороший сосновый лес качественная и тихая дорога с массой съездов. То, что я отъехал от дома не далее чем на пятьдесят-шестьдесят километров, меня не смущало. Волновало лишь одно: смогу ли выбраться из леса, по росе, на своем тяжелом мотоцикле обратно на дорогу.

Но, тем не менее, решил рискнуть и направился в сторону небольшого, но достаточно крутого съезда – будь что будет. И было хорошо. Оказалось, что за деревьями, в котловане, пряталось малюсенькое озеро. Я встал за ним. Человеческих следов пребывания обнаружилось мало, и, справившись с ними всего за пять минут, начал распаковывать мотоцикл.

Как всегда много бестолковости было с обживанием палатки – это сюда, то туда, потом все поменять местами, разложить по часовой стрелке, после чего снова перемешать и начать сначала. За этими хлопотами как-то незаметно был разожжен костерок, возле него, на маленьком столике без ножек, разложены холодные составляющие ужина, завернуты в фольгу и заброшены в огонь горячие.

Я сидел у костра допивая чай из термоса и ждал, когда все разогреется, наслаждаясь теплым, безветренным вечером. Тишина стояла, ну, прямо «выколи ухо». Одинокие машины, изредка проезжавшие за деревьями, нисколько не нарушали идиллии. Маленький костер не давал достаточно света, и на стол была установлена свеча – ужин прошел в романтической обстановке. А вот попить свежезаваренного чаю с пряниками я забрался в палатку, где и забил пару косяков.

У меня тогда был тот самый «Золотой спайс» – помните, повальные отравления осенью 2014? Вот его я и курил. И сам горя хапнул аж два раза. Если бы не феншуйная привычка бодяжить продукт табаком и забивать косяк, даже и не знаю, чем бы все кончилось – там концентрация была прост гигантская. Если простого пакета спайса мне хватало дня на три, то этот я курил аж три недели. Вот и слетала кукушка у людей – все же его стандартными дозами потребляли, а тут, вместо стакана легкого вина, литр чистого спирта. Но я надеялся, что на этот раз уж найду нужную пропорцию спайса и табака.

И нашел-таки – уже после второй затяжки наступило настоящее откровение. Иначе это и назвать нельзя, ибо все, что я делал потом, я делал с уверенностью, что именно так и надо делать. Делал, не задумываясь, не рассуждая. Просто делал, зная, что делаю все правильно.

Первым делом я надел налобный фонарь и тщательно протер и так чистый мотоцикл. Усадил на заднее сидение Чарли – охранного божка, соорудив его из рюкзака и притороченного сверху шлема. Потом подготовился сам: скинул техничку и надел косуху. Повязал шарф, натянул шапочку. Рассовывая по карманам необходимые вещи, я престал перед Вуди при полном параде.

Разбуженный Вулкан мягко светился цветными огоньками приборов и габаритов, а я стоял рядом и покуривал – для полного счастья мне не хватала только привычного меня. Провозившись минут десять, я с трудом снял и выкинул контактные линзы месячного ношения. Надетые перед самым отъездом, первый раз в жизни, они вызывали дискомфорт.

Я достал очки: ну, Вуди, теперь-то ты узнал меня? А мои руки, руки узнал? Я погладил руль мотоцикла – нет, не может он их знать – в коме он был, когда зимой я его ремонтировал, в отключке он был тогда. Он вообще не знает, кто я и что я: ну мужик, ну чистит, ну ездит, ну крутит там у него какие-то гайки, а дальше что? А что было до? Что будет после?

Зимой, на все вопросы, типа, зачем я купил такой мотоцикл, что сразу же полностью его разобрал и «расколол» двигатель, мну всегда скромно отвечал: первый мотоцикл и должен быть таким. А я должен его досконально изучить, отремонтировать, доработать, легализовать, в путь-дорогу снарядить и поехать по ней на нем.

Вот так и ходил я вокруг своего Кавасаки Вулкана VN-15, разговаривал с ним, бока его поглаживал, движок в полтора литра, бак в шестнадцать. Вспоминал разные моменты ремонта, эпопею с шинами – я тогда раз пять с ними мотался по городу – то это не то, то это не так. Один раз меня возил за ними наш электрик – он потом, на крестинах Вуди, благословил его словами «чтоб искра всегда была» и опрыскал ему водкой седло и бак.

Теперь понятно, зачем я взял с собой плоскую фляжку с коньяком. Слазив за ней в палатку, и прихватив еще поллитровку с маслом, полученным донорским способом из движка, я встал на одно колено перед Вуди. Сознание значимости этого момента переполняли меня эмоциями – я понял, что сейчас буду совершать обряд.

Что мы говорили тогда друг другу, и что постановили, большинством голосов, пусть останется нашей тайной. А вы создавайте свою. Конечно, совсем не обязательно создавать ее с каждым мотоциклом, тем более, если он точно не Росинант, или там Буцефал какой, но, своя Черная жемчужина должна быть у каждого. И закрепляйте свою тайну хоть кровью – я же разбрызгал над Вуди многолетний коньяк, и закурил.

Вот так, с косяком в зубах, я вновь встал перед Вуди на одно колена, и начал переливать в металлическую фляжку моторное масло из пластиковой поллитровки. Лил предельно аккуратно, но все равно наронял мимо – сколько пролил мимо фляжки, тут же придумал я примету, столько, пропорционально, вытечет из движка через хреновые сальники.

Маслице же, перелитое в новую тару, в торжественной обстановке, приобретает целебные и чудодейственные свойства: его можно используют при ожогах – пузыри не соскочат. Болеть будет, но пузыри не появятся. Им можно смазывать ссадины и порезы. Использовать его при запорах и для бритья. Можно после бритья. Можно вместо бритья. Еще им можно смазывать разные потертости на косухе.

Но, самое главное, этот елей очень и очень, если что, может помочь мотоциклу. И возить с собой плоскую металлическую фляжку очень удобно – сунул в любой карман и нормально. А в тех ситуациях, когда четверти литра масла для мотоцикла будет мало, что бы дотянуть до обитаемых мест, тебе не помогут и два литра. И домкрат в рюкзаке с полным набором запасных сальников и прокладок тебя тоже не спасет – только эвакуатор.

Сама же металлическая фляжка служит амулетом и обязательным атрибутом. Не влезшими остатками масла я освятил территорию, нарекая ее Горой Святого Вулкана – нашего покровителя и божества. И поклялся приезжать туда хотя бы раз в год.

Вновь отдраив до блеска мотоцикл, я сидел на нем, пытаясь проникнуться новыми взаимоотношениями. Мотор решили завести между полуночью и 12.02 – именно столько горело на миллиамперметре. Вдалеке, за деревьями проехала последняя машина, спешащая укрыться в хлеву, тишина сомкнулась – все, пора. Я проверил весь свет, поморгал поворотниками, включил дом, и вдавил кнопку стартера.

Схватилось сразу – движок сурово запыхтел. Прогрелись. Погазовав раскашлял выхлоп, и, плавно снижаясь, убрал подсос. Вулкан замурлыкал. Мы готовы. Скатившись задом от палатки, решаюсь углубиться дальше в лес, и вскоре выезжаю по тропинке на середину большой поляны.

Ну, где тут арена, трибуны, зрители? Мысленно зажигаю прожектора и софиты, и ощущаю себя совсем как в молодости, когда я выходил с басухой на сцену. Так и тут – свет отрезал от меня все, что дальше пары метров. Но я знаю, где я и что там дальше – я стою под землей, на дне шахты, в самом центре гигантского лабиринта дорог, что уходят вглубь моего андеграунда. Дороги были везде, даже на потолке – все они извивались и переплетались между собой, совсем как в оптической иллюзии с недвижимой картинкой. Вуди взревел мотором и засигналил на всю округу – пусть все слышат, пусть видят, кто приехал.

И хотя на этой поляне я не гонял разве что только по потолку, в попытках попасть в подземный лабиринт, дороги змеями выскальзывали из под колеса – что-то или кто-то не пускал нас в этот таинственный, но манящий себя мир. Я понял это так: мне еще рано.

Но зато начал чувствовать мотоцикл и как с ним надо общаться и сливаться в единое целое. И еще понял, что учиться мне этому и учится. А когда ставил Вуди возле палатки, и мягко, безболезненно уволился с ним на землю, ибо забыл выдвинуть подножку, понял, что и он любит подурачиться, намекая, что не поваляешь – не покатаешься.

Утро встретило меня слепым дождиком. Не торопясь я свернул лагерь, и, несмотря на мокрую траву, легко выбрался на дорогу – ночные покатушки не прошли даром. С легкой душой я уверенно пер на юг – ведь этой ночью я узнал о себе главное: в прошлой жизни я точно был байкером. А из этой мне надо уйти сидя на своем мотоцикле, иначе не будет мне счастья в следующей – примета теперь такая есть, однако.

P.S. На гору святого Вулкана в следующий раз я попал через полтора года. Так вот, нет там никакой поляны в конце тропинки. И никогда не было.