Не отступающая печаль. Люди идут по улице. Люди во время обеденного перерыва гуляют в парке.

Осень всё громче скребётся под кроватью. Поворачиваюсь к зеркалу, чтобы не видеть на лице света. Вот - вот придётся сделать глубокий одноразовый вдох. Следователь распугал стаю голубей у фонтана. Щель в душе, в которую проникает маниакальный дым. Лицевая сторона депрессии. Выжать из себя все ядовитые бензиновые соки. Выдумать уже давно выдуманное. Повториться под чужим воздействием. Крытые облака. Проницательный духовный плен. Плиткой уложенный церковный пол. Спрятать себя за спину. Содрогание тревоги перед ненастным пробуждением. Закрываю дверь, чтобы оградиться от маминого крика. Зелёное раскладное кресло, стало символом душевной муки и моей зелёной незащищённости. Тело обгоняет мои окутанные двигательной тревогой стремления. Бросаюсь в лаву из несобранного в своё время болезненного бреда...Подгоняемый мыслями я стремглав бежал впереди своих друзей. За год я сменил пять больниц. Основной причиной была не проходящая бессонница. Я принимал лекарства, но с течением времени мой сон только разрушался. Рушились мои отношения с родителями, с миром.
Подозрительные знакомые, моя усиливающаяся тревога и утолщающаяся закрытость. А теперь я здесь среди бездушных машин и безразличных людей. Приспособиться и огрубеть единственный вариант развития дальнейших событий. Потерять способность чувствовать - сосуществовать, выбрасывать суточное количество гормональной смеси. Вот я и доступился до собственной души. Душа, которая деревенским вечером хныкала от неразрешенности. Творческий незадействованный потенциал оккупировал мои лёгочные просторы. Сидеть прислонившись к печке и тупо глядеть в телевизор. Вся жизнь отступила на второй план. Искалеченные нервы хромали держась за стену родительской спальни. Отец твердит об одном и том же. Не могу выйти. Страшно выходить из квартиры. Там горючая осень пытается поджечь полы моей куртки. Проворачиваю ключ в замке, несколько раз заглядываю в раковину, проверяя не льётся ли из крана вода на мою ладонь. В синеющей дыре коридора проступил несуществующий преступник. Идти в отрыв! Гашёные эмоции. Вам меня не достать.Даже звёздной ночью я пытаюсь упрятать себя в оставленной для наступления траншее. Собираю себя по осколкам. Сильнейшее оружие в моей неокрепшей окровавленной руке. Пот сочится из виска. Пот на воротнике. Уронил топор в яму. Теперь придётся воровать руками. Кустарники. Черный среди тоненьких линий человек. Лёгкое головокружение в животе. Описывать скопившееся напряжение. Творческая неразделённость. Стога сена на дальнем рубеже. Раскалённый асфальт под высоченными липами. Брат вернулся из лагеря - мы танцуем под новомодный рэйв. Воспроизводим бестолковые движения, но получаем единое духовное наслаждение. В детстве я был смел и неотразим. Подойти к женщине, закричать в центре молчаливой толпы. Мои волосы мокры от неожиданно нагрянувшего дождя. Шиповник вдоль школьной беговой дорожки. Снова попасть в эту бестолковую почти детскую ловушку. Я всё пытаюсь и снова попадаю в этот несчастный капкан. Боль в ноге становится невыносима. Алая кровь струится в чернозём. Я попал! Больше неоткуда брать силы. Белые больничные стены, белеющий за окнами летний рассвет. У меня полная и неповторимая бессонница. Их лекарства не дают мне уснуть. Больной скользит по паркету в туалет. Я напрашиваюсь на пост, чтобы мне измерили давление. Давление в норме, вот только нервишки пошаливают. В палате я отворачиваюсь к стене, чтобы не слышать как кашляет мой старый сосед. Сосед напоминает рецидивиста, который всю сознательную жизнь провёл в заключении. Во рту у него золотые коронки, а в волосах серебрится седина. Утром он мирно сидит на кровати и только изредка с трудом прохаживается по коридору.
Ночью, когда меня приспичило и я по не знанию толкнул входную дверь палаты от себя, а не к себе (тогда бы дверь открылась) в моей больной голове промелькнула шальная мысль о том, что на ночь нас как в тюрьме запирают. Мой мочевой пузырь был переполнен и я метался по тёмной палате в поиске ключевого ответа. Хотелось отлить в пустую пластиковую бутылку, но все ёмкости были заполнены. Я был спасён в туалет заспешил худой молодой парень, которого я из-за скромности своей не хотел будить. Он отворил дверь и в палату грянул свет. Новое разочарование. В больнице я не сплю и бессонными глазами вглядываюсь в ночную лампу с надписью "ВЫХОД". Пытаюсь заткнуть уши ватой, чтобы не слышать грозный храп глубоко спящей палаты. Кажется , что стены палаты поочерёдно приподнимаются в унисон с новым безумным рывком лёгочной улетающей по ветру ткани. Отворачиваюсь от увиденного , когда врач пытается прослушать спину вот-вот поступившего больного ,тело которого сложено из осколков кинохроник и лент времен нацистского порабощения. Выбегаю из палаты. Прислоняюсь к стене, меня подташнивает.
Провёл в больнице несколько месяцев, но меня переводят в палату этажом выше. Другая схема лечения, другие медсёстры, буйные больные. Ужасающая атмосфера. Мои душевные силы на исходе. Опереться не на кого - остаётся в самом деле сойти с ума. Прижать к кровати взрослую женщину. Купаться в воспоминаниях о её вседозволенности. Отвлекаться на заваленную снегом танцплощадку. После того, как вторично попал в диспансер забил на занятия по-английскому. Прилагал силы, чтобы вернуться, но лишь несколько раз открыл самоучитель и окончательно забил.