Солнце упёрлось в статую, которая брела по площади в плаще и падала за край пьедестала. Луна под мою ответственность спряталась в журнале, чтобы мне не приближаться к факультативу астрономии, которая ранней планетой ложилась на живот старого физика. Подметая пол в фартуке, мама не заметив меня не удержала тарелку с зелёным жиром, чтобы кинуть на половик с треском моей щеки, которую ударится поцелуй через женские пальцы ладони. Запрятать ключи от солнечного веера, которым обмахнётся девушка из города с двойным названием слуги. Слуги в сериале скользили по кафелю, когда меня уже оформляли в лечебницу с унылыми взглядами, которые и не подразумевали выхода к весне. Телевизор урезая луч на шторе, изменчиво повисал на ленте сборки, пока сова в ночную смену оберегала от мышей крону липы. В будке заскрипел пёс, чтобы уставившись в фиолетовое свечение от фермы, остаться без туловища в соломе. Я разбужу маму, которая громко всхлипнув у спинки дивана, ещё сильнее потянет от брата одеяло, чтобы злостно меня оттолкнуть в постель. Брат выпроваживает меня из зала, пока спальня отдыхает от шагов моей охраняемой тревоги, которая станет вглядываться моими глазами в выцветшую табличку за стеклом широкой хаты. Я пройду по площадки для пряток, чтобы увидев знакомое личико мальчика, пожать ему ладонь. Ладонь свободно выпадет из моей руки, чтобы скользя дотронуться до холодной доски скамейки. В спаленке сидел только один ребёнок, чтобы блевать мимо своей лужи в лужу такого же болезненного соседа по ряду. Вскрывающий объектив отчаяния в руке смотрительницы душ, которая зашторит экран от мальчика, чтобы увести за ручку по коридору, когда тот станет ещё уже и покроется мутной пеной из лёгкого. По улице будет катиться на колесе корзинка с жидкостью в бутылке из-под раствора, который не будет сиять от реакции со звёздами в спине. Я смотрю в её веснушчатое лицо, когда уже подбираюсь сквозь остов стройки к башне психиатра. Я отпускаю своё дыхание по ветру, который выходит из горла в печь луны, когда сердце страшится сестры и вылазит после удовольствия из окопа, чтобы застрелиться в каске из осколков. Я сижу на раме велосипеда, пока из магазина с говором вылетают опьянённые криками бабушки, чтобы стегать мужика по спине сетками из-под тары. Я уединюсь в уголку турника и буду смотреть на дождь в эпицентре столкновения мяча с мотоциклетным стеклом, которое в ударе разбилось с осыпанием рельс на почву низины. Собрать палату из людей, которые выходят к солнцу с биением сердца после бессонного спуска и подъёма к юбке этажа. Приодевшись к празднику с вешалки, которую отобью больные, чтобы затаиться в скелете витрины. Уложив пожар в пару облака уйти из болота. Я смещаюсь от угла в тень, словно картинка с часами, которые плавясь на ветке алычи, стекают почти до земли. Сливки обобьются о крышу подвала, который будет свежей кучей картофеля плыть по лестнице из кусков ступеней, где каждая вторая кособоко движется к перилам со льдом. Вновь упасть в лужу с чёрной болотистой накидкой, которая тянет из меня всю жидкость за спинами врачей, когда те ломятся ко мне в сон, чтобы его изнутри разбить. Собрать в себе всю тревогу и не показываясь из сосуда, лечь на подушку с дремотой, которая не может рассеяться у соседской будки с нашими меловыми надписями. Я окажусь запертым во дворе курорта, где на узенькой кроватке не найду себе успокоения и шатнусь к окну ресторана, который до вступления в ночь не сможет сложить ноты воедино. Суметь заснуть в автобусе, когда по телам сидящего великана пробежит толстый световой живот со льдом в пупке. Тернистые попытки вновь перебрать знакомые слова с запятыми, которые не захотят войти в лабиринт чувств с указкой. Застревание слов в букете, который не желает собираться лепестками и поэтому торчит в вазе с успехом ос, когда те подлетают к воде, чтобы утонуть в пыльце. В зале стоит луна и всё стекло посуды у окна блестит от начищенности ботинок, которые мне остались от брата. Я сбегаю из шестого класса в лестничный залёт, чтобы быть несчастно поруганным в движении мысленного соловья, который опустит к подошве свой серебряный хвост с капельками росы. Я поднимаю её за плечи и отношу снова к скамейке, чтобы видеть её грудь. Подобравшись к розовому шару с кислородом поближе, я верну себе слова из лёгочного фрукта, который хочет треснуть от соков с коричневой пенкой. Бороться с обувью, которая не сходится у пальцев и поэтому беспокойно встаёт над диваном, чтобы жаться у груди. Я пробегу к финишу с лёгкостью идиота, который выпустил из стадиона любовь к колодцу, воду из которого сложно пить без передышки. И вновь слова соберутся в боевую вылазку, чтобы бредя у ночного стадиона, касаться листвы кустов, которые раскачает толпа с рожицами вместо изображения. Я пойду в разоблачении до конца и сняв с себя ветку сливы после бессонного сожаления о не принятой красной точке в отношении луны. Я переберу все градусы и оставшись у термометра с вином, чтобы высасывать из ручья ртуть с камешками золота, котрое разбросают по причалу. Я упираюсь в окно, чтобы выбить из летчика стекло и вывернуть ложку с апельсиновой кожурой себе в колодце. Я опускаюсь на самое дно и вновь пытаюсь подобрать слова для встречи с рассудком, который убегает в стол, чтобы забрасывать двор молниями и я запутался от вины и болезни, когда солнце уже заглянет в дупло с котятами. Обменявшись драгоценностями я уследил за служанкой в фартуке, и подойдя ниже упёрся ей в халат. Она следила за койкой и не убегая от возбуждения, пялилась мне в замочную скважину. Я смотрю на птицу, которая запутавшись в тернистом облаке, вновь хочет столкнуться с крышей, чтобы запеть. Бархатцы ночью увяли и школьники, дрались за цветы и девушку, когда у школы отпали стены, чтобы иней засыпал следы и не давал вернуться к пересмотру осени. Он шёл за мной, а я шёл без него в куртке, которая со временем заболела и я остался в молчаливом голосе отпавшего от зёрен постояльца. Я вернулся, чтобы мило улыбаться в лицо соседки, которая меня не приглашала и пытаясь оттолкнуть тень от дивана, села подальше к солнцу окна. Я не переверну страницу и стадион взорвётся от сияния в траве, куда загонят мяч от сосен, чтобы припрятать моё тельце на порожке дедовской кухоньки. Женщина порвёт своё платье став на него длинным каблуком, и тогда я увижу её коричневые икры. Пьяно размазанная у иномарки грудь и губы сомкнуты в оскале, чтобы хватать отца за плечи и рубашку, когда кабачки на сковороде будут подгорать. Подлодка скользнёт под одеяло, чтобы утонуть в утреннем сиянии от океана, который встанет с кабиной из катастрофы. Я соберу все ключи, чтобы оказаться с ней наедине образа блондинки, которая несимпатичным пятном вглядывается в глаза и паря под крыльями, ложится у корня липы, чтобы вдыхать ароматы перенапряжения живота. Я уединюсь в туалет, чтобы тискать свой нож до потери бёдер, которые возбуждённо сжимаются к центру. Я остаюсь ближе к шиповнику на трибуне, которая может меня опрокинуть, если я смещусь к краю или попытаюсь удержать свои бессонные заборы как следует у сирени. Ложась на бетон и без желания глаз к закрытию пыли в голубом переломе челюсти, когда губы иссохнут от крови. Я встану у зеркала, чтобы вычистить луну к ночи и попытаться сберечь зубы после тусклого освещения предложения, которое ночью станет золотисто блестеть. Встать под козырьком мойки, которая не выпустит сны в канализацию и будет стоять в зеркале, словно замёрзшая статуя из стекла. Тётины спальни и моё уединение в подушке, которая молчаливо возбуждена, когда приходит весна и необходимо обойти свои струны по касательной, чтобы сложить клип с синевой певицы, которая прижимает пальцами свою чёрную шею в гольфе. Подающийся угловой и я жду столкновения со звездой, которую выпалили до полного исчезновения смол в фитильке. Я запретил себе возбуждаться и пропуская к перилам отца с фигурой за пределами ванной, чтобы видеть его сомкнутые веки, которые задёрнулись дымом. Я сижу на скамейке, где не проходят соревнования по влюблённости, чтобы увидеть нотки тоски у глаз соперницы. Я отойду от упрямой стены с бёдрами в джинсовом поясе, который слетит с тела, чтобы попытаться меня поцеловать силой, когда меня оставят все одноклассники и разорвут связь без логики. Я отыщу ветер и с пивным головокружением отойду к пустыне кустов, чтобы кинуться телом в шипы, которые меня удержат и вытолкнут на сцену. Только этот великан с каменным выражением носа, протянет мне кружку с чаем, который необходимо выпить и дождаться объяснений от палатки, когда та уснёт с полной, но красивой девушкой из блондинистого материала. Я окружу озеро звёздами и толкнув течение от себя, останусь в одиночестве провинциального стадиона. Я уберу солнце от щеки, чтобы взять губами бутон и проглотить с лепестками все принесённые таблетки. Добираться до ночи своими силами, когда крылья потеряют связь с позвоночником. Женщина после химиотерапии отдалится от стен и лифта, пока монашка найдёт себе плечо, чтобы плакать за крыльями рамы, которая шевелится от столкновения с переживаниями под стеклом. Я взорвусь слезами, когда монашка войдёт в кабинет раньше меня и я буду спасаться от тревоги малюсеньким телефончиком, который мычит в руке, чтобы лететь с кровати на линолеум. Зверёк порхает по стрелке клавиши и прыгая в пропасть, падает с кубиками в моё сияние с голубым текстом. Река в названии карты, ожила с указкой, когда я заучив все точки и обозначения, лёг на парту в позе победителя сновидений. Я уйду от матча, где будет драться мой брат в клубе и у зеркал я увижу грудную клетку, которую прогнут и заставят кашлять. Убегая от лица и сторонясь тонального синяка, я выкручу одно зеркальце, чтобы найти его на свалке колхозного оврага. Один комбайн с красным ободом и передником, уйдёт в песок свалки и будет для меня привлекательно стоять без сторожа, чтобы кто-угодно мог свистнуть мою красную куртку с угла дверца. Я не смогу уснуть под шкафом и санитарка заберётся ко мне в бельё, чтобы пересадить палочкой выше клетки. Между мной и компьютером пролегает пропасть из пустоты, которая оттягивает меня от поликлиники, чтобы толкнуть на трассу под колёса троллейбуса, когда он откажется у центральной двери комбината с пирожками вместо оценок. Женщина лишится работы после закрытия уроков, где можно выпаять любую мысль и стать больным прогульщиком с энциклопедией по медицине боли. Округлив слова по запятым, я размажу время в столовой, когда ко мне со спины подступит этот малыш, чтобы сказать ласковое ударение на последней звезде. Выпросив тряпку, я стану у лужи в палате, чтобы её подняться с водой и отнести к раковине, где заплачу перед парнем с противно выпирающими изо рта клыками. В печке заполыхает дождь и я засниму это синеватое горение фотоаппаратом для прокола реальности, которая станет с портфелем на остановке, чтобы меня не узнать или спутать с недавно попавшим в пропасть ребёнком, дымоходы которого закипают от пены из жара струй. Он закурит рядом со стойкой и все медсёстры, попытаются схватить это семя и уложить обратно в живот с напряжением горла. Мандарины упадут из пакета в мойку и я разделю один, чтобы сочным раскусыванием смять дольки у стенок рта. В дверь постучат, но я не откроюсь к пеплу, который замочит всю грудь перед постом. Когда-то я знал эту дружелюбную сестру, но теперь она кричит на меня и не замечает моего мучения в уголке шкафа, который меня не спрячет в углублении швов. Она красива, но бедна на эмоции и поэтому я не спешу влиться в ноты пианистки, которая кричит сильнее правил по музыке, когда нити тетради не могут собраться воедино. Из подсобки он достанет сапоги и ружьё, которое прятал от охотника, чтобы его уберечь от дроби или случайного сложения знаменателей. Напористый кошачий крик у подъездов и моё тело перевернёт спину, чтобы продавить позвоночник молоточками бессонного мастера. Я вновь встречаю утро без сна, чтобы не вставать у подоконника с чувством лжи, которая крепится к пластику, чтобы не дать мыслям собраться в ряд спальни жён. Упорное блеяние снов на поверхности травы, которая свалится в стог с сеном, чтобы искать клевер в щепотке с росой. Выдувая стрелы и пули, колесо мельницы ударилось о берег, чтобы остановить течение слов в предложение с красными вершинами букв. Пустота воспитанно войдёт на лестницу хосписа, чтобы проводив за дверью студенток, смыть свои воспоминания о пришествии девушки к свиданию и неумению объяснить мысли между полётами берегов и моего возврата к ситуации без лестницы, которую отец не смог удержать навесу, чтобы меня перевести к саду. Они не обращая внимания, отодвинут моё колесо от корпуса, чтобы задержав рвоту из любезности, сесть под картиной или иконой, чтобы смотреть в глаза апостола с ребёнком в пелене лампы. Лампы станут тускнеть, чтобы не помешать младенцу закрывать глаза в сети дивана. Берясь за сердце я выпровожу к огороду курицу, чтобы она смогла скрыться за чужим забором. Старик увлечённо выбежит из сеней, чтобы хлопнув себя по лбу, взяться за горло с пылью от печной гари. Соединённый ветер с кислородом фраз, которые раскалываются на пробелы, чтобы не выпустить из текста дождливую стаю птиц. Пирог раскрошится в блюдце с молоком и старуха оставит кружку на ночь, чтобы всё содержимое скисло. Она будет глядеть на наши игры с умилением перед дремотой, которую развернули против сна и оставили на асфальте с мячом, когда он почти уже попал под колёса грузовика. Девушка коснётся спальни и скрыв в майке больную грудь, придёт, чтобы искать ладони для замятия секса. Удобно перебравшись через поле к мосту и сев на поваленном корне с плёнкой вместо коры, которую оставят на песке, чтобы пустить с берега из шише к течению. Размотав слёзную ленту из глаз, повернуть станок к окну, чтобы разбившись выкинуть с этажа. Помеха для обточки углов и вся жизнь ковырнёт душу, чтобы в прозрачном существе осталась лишь основа для обогрева груди. Касаясь швов и топя в пару столкновения с жизнью, я закрыл створку с простым пережёвыванием кочерги, которая накалившись будет дымиться у стула, пока бабушка не ляжет спать животом вверх неба. Свитер пропахнет ароматами, пока звезда ещё выдержит на себе полосу неба, которым пропитан космос. Боясь столкновения я оставался у дома, чтобы делать себя счастливым и запасая в груди пепел от мыслей, подсаживал лёгкие курительными подтёками. Он заставит меня соглашаться с братом и вынося сор из трубы, я вдохну пыль от колеса, которым раздавлен мяч в груди, когда грудь вырвется наружу. Закашлявшись у моста, я пройду по рыжей передовой с Неманом, который не примет мои слёзы. Сползание образов в кучу песка, которым усыпан закат, чтобы сделать всходы солнца за кладбищем терпеливее нашей кожи, когда ветер не может смести звёзды с простыни и перевернёт ложку луны с мёдом в чашку кипятка. Снотворное не подействовало и я шёл с лампочкой к дождю, чтобы освятить облако и закрыть в нём альбом с марками, которые не собраны и не расклеены в учебнике истории. Прокатить луч по молочной полосе из ведра, которое дуется в жестяном зерне из кузова комбайна. Ручей промчится у моей ступни, чтобы мне не оступиться на камне и не получить вывих перед жарой. Он лежит у радиоточки дивана, чтобы не молчать у ноги, которая пухнет в лодыжке и синеет, пока дядюшка крича едет к границе с сигаретой, которую кладёт с дымом в пепельницу бардачка. Вылежав свой срок в наблюдательной палате ко мне подошла женщина с красными волосами, чтобы наивно всматриваться в позу йоги, которая с силой вывернется под подоконником, где висит бледно-розовая груша для грызунов. Торчащий у корпуса с кустами, которые предназначены для насилия инструмента, когда этот пират играет у штанги с хрипом и биением луны в ворота с плоским в душе человеком. Я подберусь к озеру, чтобы уже падая в сухую землю грядки, скатиться к берегу со слезами. Я пожелаю уехать с первым осколком и картофельным пюре в вазе, чтобы запустить выращивание цветов и сорняков в помидорном кусте. Я буду плакать на скамейке и возвращаясь к помощи отца, обрубить корпус лагеря, где меня оставили и заставили умываться от слёз. Подбираясь к женщине, я увижу подвал, который собран из банок с компотами или мёртвыми помидорами в жидкости с кислотой. Порвав до кожуры сердце, я не выйду из темноты башни, пока на улице будет в ночную лаять подземный пёс. Я сложу к плесени слова и взобью подъезд к стону предложений, которые выйдут из абзаца к оглавлению медпункта. Мчаться к многоэтажке с велосипедом, чтобы вертеть педали без стонов рамы, которая в подсобке станет привлекательной худой женщиной с зеркальцем. Односложная дурь из-под пера крепилась грязью к крыльям, чтобы не дат ангелы вылететь в бассейн с удержанием бездны. Показавшись на дне взглядом к санитару вышел мужчина с потной до вони майкой, которая чернела у поста и фигура наркомана вечно спешила расправиться с таблетками у поста. Мятый порошок к мензурке хватался наркоманом к языку, чтобы глотнув белизну до глаз и уйти спать на чужой кровати, потому что своя надоела и наглость человека взяла верх над моей запертой слабостью из тюремной радуги. Подобрать смешные слова, чтобы пройтись по коридору с ладонями по карманам и крыльями за поясом, которые дребезжали от влюблённости. Вернуть себе чувствительность и в мысленном потоке, отыскать ручей с перьями, которые отстали от крыльев и замерли в синеве сети от монитора ночи. Множественные мониторы, которые подняты во сне и притягивают своими стёклами, чтобы утянуть в ночь навсегда. Я толкнул свою тень к кровати брата, чтобы разбудить луну в шторе, которая раскачивалась от пульсирующего сердца. Гнаться за плоскостью из улыбок, которые касались фигуры, чтобы пробудить живот из кусков вывесок и газет. Он прошёлся по магазину с гордостью врача, который поднял апельсин из корзины красивой женщины, когда та улыбнувшись смолкла у липы. Я долго не могу вернуть себе стройность и поэтому только кричу и вспоминаю об окне, которым хочу закрыться, когда в зале смотрю путешествие бородатого ведущего с нежным голосом у линии экрана. Продвинувшись к лампе и уже чувствуя клавиши при нажатии, я ночью схвачу санитара за клетчатый воротник, чтобы привлечь к бессоннице. Он не сможет спать и поэтому коснётся таблички с выписками, чтобы меня вычеркнуть из солнца. Попутав краски и смазав бессонницей щёки, я выгляжу отвратительнее стекла, которое растормошат до выведения звёзд к раме. Я поломав душу брата, вышел из своей печки с дымящимся свёртком мыслей. Односложность поцелуев и дворы с дымом уйдут к утреннему сараю, где у же без звуков спит корова с ведром каменной соли. Прячась от груза и не желая нести певицу к сцене, я лёг к плащу с пятнами крови, которая потерялась в парке, когда меня заставили порхать между клёнов, чтобы растаять. Солнце и луна схлопнутся в одну дыру с блёстками лучей или словами для угощений бессонницы. Торт по кускам разнесётся в уборной, чтобы испорченный круг стал квадратом в урне. Ложки упадут на тарелку, чтобы вынести на себе снотворные порошки, которые разбавлены во рту и поэтому касаются радости, чтобы проплывающим облаком пронестись по деревенской улочке с возом без хромого ездока. Я не мог рассмотреть святые звёзды с ореолом после влажного оплакивания подушки, которая прёт от боли и всю ночь заставляет подкидывать к трубам дым от глаз. В зоопарке я стану у клетки, чтобы видеть огромность слона с колоннами ступней и прилегающими створками для свободного стояния луны над серой горой морщин. Я не смогу пойти на дно бассейна и поэтому глотну грязной жидкости с пеной у губ, которые остыли. У меня не остаётся слов, чтобы пригубить сновидениями, когда озеро у завода станет зеркалом с голубями, которые свесив плотные крылья умрут в отражении. Из лавочки выбегают студенты, чтобы курить из ладоней друга или выкручиваться у глаз подружки. Я побоюсь худобы и ночной лёжки, когда тревога выкипает из стакана, чтобы вывернуть нагреватель неба. Упереться в ветку раскинуть глаза на голубые шарики, и пусть всё уйдёт к свету. Защитившись полем и санитаром, я шагну в логово луны, где она ублажает звёзды не снимая палатки с плеч. Убыв к горизонту, я прервал сечение ручья, когда к бинтам подберётся палач, чтобы вязать шею к празднику и с ошейником брать на поруки ворону с белыми крыльями на чёрном тельце. Угол стал свободнее после падения туда всего мусора, которым так насыщенно сдобрен его круг, где прячется фигура с подписанными вершинами. Линии легли на крылья, чтобы подравнять схему постройки, которая легла на чертёж и позволила мне спокойно натягивать на бёдра чужие джинсы. Рваться к рассудку с пеной у глаз, чтобы ресницы кололись о веки и мешали автобусу легко везти студентов в койке с поручнями. Он сидел в майке на черноте ванной, чтобы поливать свою грудь кувшином поднятой с поверхности воды. Я завалю свою бездну мебелью из школьной подсобки, которая скроется у стадиона, чтобы в кирпиче закрыть стулья и парты после ненужного урока. Молчание моё на подоконнике станет невыносимым и взяв свою шею в узкий воротник, я смогу выбраться из школы с любовью. Грудь в шнуровке спиц, давно дымится у печки, чтобы бессонница зажгла зеркало для проникновения отражений. Закат осени и моё упрятанное в фиолетовой ягоде зерно, разобьётся о желтый забор с проёмами между отбитыми от гвоздей балками. Я затеряюсь в деревне, пока солнце не разделит мой разум на отдельные частички луча и не выгравирует в бессоннице именной значок. Пересказав все теории и не найдя звезды, услышать шелест крыльев за незнакомой спиной при фигуре, которую распилят на стружку и линейки для воссоединения души. Отнятый от дела инструмент застрял в тоске психоанализа, где ютилась первая полоса поликлиники, чтобы снять колпачок и спрятать все слова в раковине. Убитый в поликлинике свет во время скорого анализа и фотокарточки, которую оставят на два года, чтобы поднять со дна дела за шипы удочки с цветами вместо катушки. Ковырнуть почву и в глине остатка найти дохлую мышь, которая не разложилась и поэтому поднимается с ветром к ночному успокоению. Выдрать слова из плаката, чтобы засадить за крылья мальчика с часами над головой, когда бордовый диван сдвинется к подоконнику с места. Пропасть из цветов остыла к утру и весь туман с ароматами застыл у кромки, чтобы закрыть собой летнюю кухню.

Вновь испытывать жажду до слов, но уйти от ответа, чтобы сопротивляясь запереть двери насовсем. В дождливой синеве города к саду подняли туман и здания за мостом исчезли из поля, чтобы после разоблачения открыться окнами к лучам вновь. Маршрутка несёт моё скованное кресло из души к дому, где можно будет уединённо пересматривать телевизор, пока на кухне закипая до пределов подгорит оставленный чайник. В спальне отвлечься внутри сетей, которые затянут тело на глубину впадины, где нет пустоты и солнце не может даже с силой пробить слои тьмы. Убежать из отдела, чтобы ковыряясь в груди, не найти удачного поворота, который мог бы вынести на обочину весь когда-то сбившийся мусор. Сердце на морозной кушетке забьётся вновь и все потолочные лампы упрячут свой свет в белизне коридоров, которые соединятся в один этаж, чтобы только мне искать из организма рвотный выход. Туалеты откроются лишь на мгновение, чтобы уборщица могла достать из оранжевой кучи инструментов швабру с потрёпанной пелёнкой, которую к обеду уборщица кинет на кафель и протянет под ногами пациентов, когда те прижмутся к стенкам. Неловко войти в окружение врачей и студентов, чтобы присесть у стола заведующей и вяло объясняться за свою бессонницу, которая молчит взглядом и чертит на потолке причудливые фигуры из слов, пока мой рассудок оседает в вазе с соломой и прячет свои ломкие трещины в картинке от сумасшедшего писателя. Сидеть у кабинета в ожидании и только когда врач скорым шагом влетит за стол, опуститься на мягкий диван, чтобы обрисовать ситуацию своими прячущимися фломастерами для нот, которые боясь госпитализации, уйдут в шкатулку с мелодичными узорами. Холод за ветреным углом дома был не так открыто ощутим и собор из рыжего кирпича, поднялся над нашим автобусом, чтобы поскорее заглохнуть и без разворота остановить пассажиров у ручья. Мы взойдём повыше, чтобы сделать снимок и идя навстречу лучам, совсем потеряемся на тропинке без цели. Сложно меняясь перед бессонницей и находя лишь стены в стене, лечь боком на розовеющую подушку, чтобы ждать сияния на дверце шкатулки, которую ночью можно спутать с тяжёлым шкафом. Утро со злость исполосует творожное небо, которое в разноцветной глине между сосен отыщет свой оттенок, чтобы примерить к окну и пустить к раме первый теплый луч. Взять с книжной полки купленный братом роман и пытаясь вчитаться в абзац с бессонным рвением насильника, который впервые видит текст и не может собраться перед преступлением, чтобы не оступиться у края главы. Холодные боксы и я не вижу смысла оставаться у капота, чтобы браться руками за грязный двигатель, который не заводится моими пальцами и только сияет в голубом корпусе до вмятин на крыле. Найти её у стойки снова, но проницательно выйти из ситуации со свёртком лужи, которая превратилась в резиновое зеркало и при любом удобном случае может вновь лечь на асфальт, чтобы увидеть отражённую звезду. Катиться со звоном слетевшей цепи в речку и видеть перед собой пар от бетонной трубы, которая вбирает в себя поток, чтобы с воздухом плевать в канаву. Деревня взорвётся от красок, которые подготовит к пейзажу весна, чтобы окончив картину, стать правдоподобно срисованным летом. Рассеянность лучей и лунный перевод из одного угла в другой, ещё более тёмный и разбитый. Девушка в койке прислонилась к подушке и стараясь не шелохнуться, разжилась поверхностной дремотой, которая собиралась в пухлое гнездо с уколами, чтобы разорваться ночью от пресыщения. Отвлечься от звёзд, чтобы купаясь в студенческом пруду, пить на берегу сок с мякотью апельсинов, которые не растаяли в кувшине и не осели на дно в момент, когда ворона боролась когтями с тонкой веткой, чтобы перевернувшись не упасть в воду. Перевернуть крылья, чтобы суметь глубоко задышать перед ночью, где только дождь заселяет окна отражениями от туч, которые красуются на белом потолке моей спальни. Окно в детской моего приятеля всем своим зрением тянулось до пустой боковушки соседней многоэтажки, пока карниз дрожа от ветра, отвлекал меня ото сна живым трепетом ветвей, которые слонялись по стеклу или стучались в раму. Я уклоняюсь от штор, когда слежу за голубым плечом комнаты, которая зажалась в угол с вешалкой, чтобы упираться с рвущимся треском о линию ринга. Завод за этажом был плохо различим, но маячки на вершинке всю ночь помогали мне ориентироваться в небе, чтобы не слететь сонной пчелой с розы на подушке. Книжный магазин только-только открылся для чтения между рядов, когда книга станет бела от клея и развалится на страницы, чтобы упасть перепачканными листками к кассе. Дождь в обугленном до арки облаке, сорвёт свои струи с тучи, чтобы обволакивающим движением повязать ветви в одну хвойную розу, которая осыпется в лужу колючими лепестками. Почта у горки с детьми ещё не потушила в складском помещении лампочек и случайный водитель приблизился к окошку, чтобы забрать из рук куклы свёрток. Я ещё могу различить голубоватое свечение от почтовой стены, которая в сумраке примыкает к подъездам, чтобы исчезнуть в одном ночном пятне у детского сада. Бесконечные прогулки без часов и предлогов на знакомство с природой, которая молчаливо ждёт моей откровенности в тексте. На втором этаже сада ещё мелькают в окне шейки и макушки детей, которые оставшись в группе, хотели бы не расходиться к солнцу до утра. Мы перенесём каникулы без боли и ковыряясь в яме, которую оставит после себя толстая в корне ива, когда сгнив повалится на бортик огорода. Рассчитаться с девушкой мелкими оскорблениями и после рождества на табуретке кухни с телефончиком на краю сети, вымаливать себе чувство через горящие серым огнём скобки, которые с улыбкой сдвинутся за предел вибраций. Я откровенно устал, когда в путешествии позабыл на палубе свой школьный портфель с яблоком на дне, которое прогнило и запачкало кармашек клейким соком из внутренностей с рёбрами и косточками. Я усядусь на пьедестал с лучами бегущего к первому месту солнца, которое пляшет на асфальте в позе победительницы. Держать на ладони ночь, когда вся палата скроется от звёзд в покрове постели и сосчитав мои мысли, окунёт лицо в снотворный нектар выжатой подушки. Школьники кучно прижмутся к парте со сладостями, которая перевернётся на пол и все конфеты вместе с вазой окажутся на линолеуме. Истерзанные обои с подтёками чернил в кабинете математики и побледневшая руководительница молча упрётся ручкой в журнал, чтобы подготовиться к крику. Я помню своё место, которое держу у холодной стены и не отпускаю из памяти до полуобморочного отслоения горизонта и неба. Тучи проскочив между автомобилями к ограде с острыми пиками по всей длине больничной площади, пристанут к окошку крыши, чтобы пухнуть над крыльцом поликлиники. Стадион уже не так мучителен и ворота в контуре ноября неразличимы, чтобы можно было попасть туда ночью снова. Трибуны остались без сидений и только бетонные выступы ещё не разбиты до пыли строителями, которые примутся за работу после снятия жары с лип.
Унести своё поникшее в натюрморте тело к дорожке, чтобы поднять к соснам и встречной группе иностранцев в медицинском поясе халатов. Мужчина в спортивном костюмчике и приподнятом настроении покупателя, войдёт в буфет, чтобы осмотреть мясную витрину. За мужчиной встанет чернокожий студент, чтобы громко ворчать в телефон с африканским акцентом. Губы студента в цвет какао сырка, который долго лежал под солнцем на подоконнике, чтобы выцвести глазурью. Старик вновь поднимет своё костистое туловище над столом к окну, чтобы заглянуть за сосны и тускло осесть боком к телевизору. Пациент попытается уснуть днём, но проходя мимо я увижу, как он старательно будет удерживать свои напряжённые веки, чтобы их перед ужасом ситуации не открыть. Коридор оживлённо пуст перед отплытием к ремонту, который состоится ночью, когда я сяду перебирать углы и линии от надолго выстроенной бессонницы. Совершенно тусклые до желтизны комнаты и стены с лестницами, которые ползущими перилами прокатят задыхающийся этаж до курилки. Дождь в городе колюч и холоден за крыльями, которые растрепались в полёте и устало сложились у позвоночника. Колонны удержат от солнца школу, пока дети толпясь в коридоре столовой, обмоют лица после урока физкультуры, чтобы потными ладонями студить слишком сладкий чай на подоконнике. Чёрно-синея форма футбольной команды, промокнет под итальянским дождём и все игроки побегут к тренерской будке, чтобы раздевшись плакать от проигрыша. Футболист вошёл в кадр, чтобы сплюнуть в газон и идя по полю с руками на поясе, думать о чём-то без улыбки. Дождь продолжал собирать лужи вне футбольного поля у дорожек, пока болельщики не расходясь бушевали с трибун и рвали в клочья вымоченное небо. Люди уцепившись за солнце, болтались на обруче, чтобы рисовать в воздухе носочками фигуры из учебников астрономии. Ковыряясь в звезде, пока бессонница не встанет в угол и не ударится о тоннель неба, чтобы пропасть в белизне фар, которыми с гор озарится встречное утро. Говорливый пенсионер под капельницей влетит в палату, чтобы ведя за собой вешалку с пакетиком на крючке, пробуждать плохо взявшиеся за подушку сновидения или отстающие от пинка воспоминания. Голова одним только своими анатомическим названием не могла привлечь к раскрытию швов, которыми был испещрён весь лоб лежащего и виски.
Какое-то до мерзости противное выражение лица этого упёртого в подушку игрока с планшетом и такие же злостно отброшенные ко мне слова! В палату вернутся стаей и защитив меня от себя же, растерянно станут пить струйкой воду из-под крана в мойке, которую к вечеру заклеят ремонтными лентами, чтобы не дать доступа. Ложась к ночи на локоть, я почувствую пьянящий аромат пустоты, которую можно огладить и приподнять, чтобы забраться под крыло поглубже. Я разобьюсь у сердца, когда на полной скорости не смогу справиться с пульсом, который вынесет меня к фонарю, чтобы забрать от бессонницы на плече ангела. Стёкла остынут к утру и я не смогу прикоснуться к подоконнику, потому что он будет пустынно бел и угрюм, когда в палате я останусь на ночь один, чтобы читать сноски газет и петь в помощь бессоннице, которая неразговорчиво мала и не может меня понять по нотам.

Я иду к университету с ж.д. вокзала, пока к моему лицу прибиваются снежинки только-только начавшегося дождя. Задержаться у киоска и согнувшись над сумочкой, чтобы достать кошелёк, взять с пластика для сдачи упаковку жевательной резинки. Подойти к переходу и обернувшись заметить за плечом парня, который частенько едет со мной в одной маршрутке и также, как и я предпочитает дальние сиденья. Парень сразу же вынимает из портфеля телефон и всю дорогу пользуется услугами интернета, который навязывает ему всевозможные зрительные радости и рецепты на случай любой ситуации. Его волосы уложены гелем, словно он персонаж из фильма про крёстного отца, который обанкротился и теперь шатается по городу, чтобы прячась от криминальной расправы, отойти от дел. Он похож на ворону с крупным носом и чёрными глазами, которые исподтишка ищут чем бы поживиться этим холодным утром и не запачкать крылья, когда придётся опуститься в телефонный бак с мусором поглубже. Парень сменил окрас оперения пуховика с синего на ярко-красный, когда ударили февральские морозы и можно было выделиться из стаи, чтобы почувствовать себя новоявленным вожаком, который всего-то пытается не переохладиться и не следит за внешним видом, как могли бы подумать особи по бледнее. Но я потерял из поля зрения этого пассажира, когда ступил на переход, чтобы не оборачиваясь идти к светофору. Каждодневное ожидание зелёного человечка на циферблате у кромки тротуара, который шагая по точкам, остаётся в пределах светофора и только даёт понять, что переходить дорогу можно не боясь и больше не обращая внимания на происходящее топтание за экранчиком. Тут же меня начинает донимать усталость, потому что передо мной простирается путь к университету, который поутру кажется недосягаемым. На первом курсе бывало, я приходил к занятиям раньше всех и шаркая кроссовками между парт, слушал плеер, который осенью был мне подарен. Я не был рьяным любителем точности в науке и предпочитал литературу, но по настоянию отца стал готовиться к мучительной схватке с физикой, которая никак не могла описать в одной формуле все мои переменчивые кошмары. Я всячески пытался подстроиться под ритм толпы, которая коллективно налегала на экраны, чтобы принюхиваться к программному коду в поиске ошибок. Но внутри меня уже проявлялась жизнь с другими несвойственными чувствами, которые невозможно запереть в логике и сдать вместе с контрольной в стол экзаменатора, чтобы пойти по зачётке дальше. Трудной задачей в семестре для меня становится весна с недомоганиями, которые я пытаюсь приглушить интересом к психологии, потому что ещё наивно полагаюсь на себя и свои ответы, где все чувства ползут по цветущим швам учебника, чтобы закрыть сердце от пересдачи. Я ещё люблю похохотать в коридоре университета, пока вся группа ждёт преподавателя у двери, откуда уже выходят студенты из параллели, чтобы освободить для нас аудиторию. Волнуясь перед лекцией, я нервно достаю тетрадь из ещё школьного портфеля, чтобы не успевая за лектором, пачкать страницы в клеточку неожиданно подтекающими из стержня чернилами, которые невозможно в ручке остановить. Преподаватель увидит мои неловкие мучения и также нервно попросит приостановить ход слёз, которые будут по шарикам катиться из ртути глаз, чтобы меня обесточить в ручье и оставить болеть на академически отдалённом берегу. Первый курс ещё кое-как собирался надо мной в солнце, чтобы соответствовать погоде отвалившегося от кислорода шара, который дуясь на луну, теряет повязанную нить из губ. Я ненавидел черчение и всю грязную работёнку с циркулем, брала на себя моя мама. Это были тусклые вечера, когда кухонный стол пододвигался к центру так, чтобы люстра прямо освещала лист и тени от ладоней не закрывали в чертеже точки, когда нужно было соединить их в одну линию и не промахнуться. Иногда к кухне подтягивался брат, чтобы молча пройдя мимо напряжённого действия, войти на балкон за обувью и стеснить меня в выборе карандаша для перерисовки только-только затёртой мазни. Мама прикрикивала на меня, когда видела мой бестолково собранный конспект, который не отличался аккуратностью и больше походил на путевые записки с колен задыхающегося в подлодке студента. Но я старался выдерживать перенапряжение металла, который кромсали на глубине, всеми способами давки чувств в толпе метрополитена. Приходя после пар домой, я ложился в спальне и крепко засыпал в сумеречной темноте до прихода матери - причём не мог растормошить себя на родительской кровати, даже когда в коридоре и кухне вовсю уже полыхал семейный светильник. Вечер вручения зачёток и приглашение от девушки в ночной клуб после поздравлений ректора. Опереться на себя и засыпая на груди, вхолостую вертеть педали велосипеда, скатываясь с ночного склона без попытки затормозить у дверей закрывающейся цепью лужи. Перемахнуть в каникулярные будни и оставшись дремать у подоконника, приоткрыть ненадолго глаза, чтобы следить за звёздами, которые прикоснувшись к освежающей белизне рамы, не могут оторваться лучами от липких капель на стекле. Весь ковровый угол вместе с кроватью, где спит брат, покрывается лунным квадратом, куда тенями помещаются все близко подставленные к сиянию предметы. Ночь обворожительна и все цветочные кусты под тёплыми окнами оставляют кривящиеся лепестками узоры между рам. Сладко засыпать на длинной в теле кровати, которая принадлежала маме, когда та была ещё девочкой и не знала города. Дисковый телефон в фиолетовом корпусе надоедливо позванивает в шкафчике за стеклом, пока я справляюсь с головной болью и жаром от температуры, которая стала терзать меня в полевом лагере, где жители пережидали ливень, чтобы не опускаться на мокрую землю с пыльными клубнями картофеля внутри. Воскресный день ускоряет наши ленивые движения ладоней, которые перебирая картофелины по размеру, стараются по ловче достать до корзины у грядки, где надорвавшись покоятся мешки. У стола раздражительно действуя мне на нервы своими обострёнными голосами, беседуют женщины, которые вернулись из полевого рейда, чтобы не обращать на мою болезнь никакого внимания и делать головную боль внутри меня ярче обычного. Прижаться к мягкой стенке с отстающим к низу ковром, чтобы пережидать шум из кухни и постараться сбросить волнительную усталость с шеи и плеч под напряжением лихорадки. Вдавить свою щёку в наволочку, чтобы мучительно выйдя из себя, заставить ночь покинуть меня и убрать с собой все нестерильно пробитые в мочке звёзды. Держаться крыльями у горячего кафеля печки, чтобы с пола смотреть телевизионный фестиваль с закрытием сцен до утра. Зрители взявшись за руки, станут сидя раскачиваться ручейком, чтобы поддержать исполнителя ветров, которые взлетят в первую строчку дождливого хит-ада.
Разукрашивая траву кровью из сердца, которое вырывается из серости парка, чтобы стать с телом одним целым светилом над врезающимися в контур перилами мостовой.