Я вышел на связующую и ощущения с пробуждениями после отпуска вполне себе знакомы по школьной поре, когда утром ещё не погасли звёзды и темнота не убралась за горизонт, чтобы осветлить крыши и дороги перед заездом к свободно катящейся до гаражей луне. Мы спали с братом на одном диване, который нужно было ещё разложить надвое и разгладить простынь к центру, чтобы не пробуждаться от зуда плеч ночью и не сбегать в душ, когда необходимо хотя бы смыть все точки маркеров на теле и с мокрой спиной забраться вновь рядом к брату под мягкое крыло на краю. Перед школой в зале загорался телевизор и спешно идущие клипы не давали вновь погрузиться в сорванный сон с подушек, которые ссохлись в паре и не давали разъединить братьям крылья, когда они при случае встречались в школе и стесняясь сближения разбегались по разным лестницам. Углубляясь в почву аудиторий и не находя себе твёрдого угла для зависания треугольника над доской, я сбегаю с первой пары, чтобы уцепиться за ветвь дерева и раня пальцы о лепестки, срываться с этажа в одуванчики фундамента. Я больше не нахожу слов, чтобы оформить своё катание подо льдом вверх ногами, где нет воздуха и слишком скользко, чтобы расслабить уравновешенные крылья. Я замкнут и все ключи остались у лифтёра с женщиной, которая всю ночь смотрит не отрываясь в монитор и в позе спящего не может увидеть моего прыжка над кабинкой и последующей попытки забраться к светильнику туалета. Стыдно остаться здесь и потом стучать в пластиковую дверь, чтобы вызвать панику и разбить себе кулак в кровь на виду девушки. Мост повис над парком и я мог увидеть, как хозяин с собакой карабкался на склон так, что листья кипами валились в ручей на линии излома. Мы собираемся у сеней этой девушки и мне так хочется быть её братом, чтобы подобраться к её груди поближе и вдыхать головокружительный аромат спелого яблока. Я и сейчас поглядываю на эти просевшие в фундамент стенки и давно не мытые квадратики окон с серыми измятыми занавесками, которые не заслоняют окна полностью, а кое-где отстают от белизны стёкол. В болоте по грудь засели феи в джинсе и мы проходя мостиком смотрели на красивые лица и пыльцу на щеке одной из русалок, которая ещё вчера была сестрой одного знакомого нам парня с тонущей окраины деревни. Хочется довести себя до усталости к концу дня, чтобы лечь в каморке и уснуть под не потухающей до полноты линейкой со светом. Я становлюсь несерьёзным юнцом с немного хмельной извилиной, которая выскакивает порой в виске и пульсирует ночью так, что приходится будить маму, чтобы искать на холодильнике мокрую таблетку от давления. В школе я был так лёгок и мне не требовались замечания и таблетки, чтобы уснуть за минуту у стенки носиком, который к утру изомнётся от твёрдого бортика и в зеркале я увижу вмятину над морщинистой переносицей. Я не очень то люблю ситуацию, когда отец опускает глаза в траву и я больше не могу продолжать делиться именно важной для меня информацией, потому что чувствую отстранение вроде бы близкого человека, который устал от нелепого проигрыша моей бессонницы на её же кровати. В детстве я любил лепить зелёным пластилином всякие рожицы с припухшими носами на кухонном столе, который был после лепки испачкан острыми писаками. Я мял податливый брусок с удовольствием и в ходе процесса рождались новые и новые формы из сказок или просто выдуманные в жаре портреты. Это была симпатичная девушка с фигуркой и заметно чёрными глазками, которые при свете лампы в беседке переливались магическим сиянием, когда она отходила от озера и беззвучно приближалась к нам. Я стал совсем серьёзным хозяином своей запуганной жизни, которая не может высвободиться изо рта в сдавленном крике от сердца матери. Груда одежды на стандартном стуле и первым делом голубые рубашки сползли своими полосками на пол со спинки. И тут же рядышком груда одежды брата к летним каникулам, которые не дадут примерять и половины этой стопки. Люблю заглядывать в парк и проникая на подходе к ступенькам, я увижу свою ударившуюся о крону клёна тень с вываливающимися из плеч руками. Собачонка увяжется за моей штаниной и хозяйка с улыбкой не выхватит её руками, чтобы снизить напряжённость этого путевого момента. Мне надоело описывать луну и где-то пристроенные звёзды, которые вновь надоедливо ускользают от битья хлопушкой и не дают себя обвалять в стеклянной муке после продолжительного голодания. Коты выберутся из норки в многоэтажной плите, чтобы подойти к целлофану с объедками, которые собраны в школе после обеда в столовой и теперь с жирком разбросаны по траве. Я выношу из класса белый лист опустошённой бумаги, которую мне выдали перед уроком и заставили вольно вырывать из строчек слова со смыслом. В жизни уже нет смысла и остаётся только хохотать с задней парты на весь класс, который собирается одним потоком влиться в университет и забиться между зачёток красным фонтанчиком. После бессонницы в больнице я стучусь в компьютерный класс и заметив приятеля подзываю его в коридор на разговор. Я очень рад, что приятель отзывается и даже готов прислушаться к моим бредням перед выносом сердца из реальности. Я гнусь у стенки и он недоумевая остаётся при мне, чтобы всё ещё держаться рядом.
-
Я выхожу из этой несчастной больничной среды не отмытым и ещё с бессонницей на плече, которая обогревается на ключице с улыбкой преступницы, когда та притягивает к себе жертву за шею, чтобы промахнувшись поцеловать в подбородок. Я затаюсь на диване, чтобы избегая света в темноте открыть книгу с коричневатыми иллюстрациями, которые умещаются на плотной бумаге журнала без обложки. Где-то за деревней в футбол играет брат и ещё один слегка мешковатый парень с широкой шеей и стойко укреплённой на ней головой. К полю сбегаются крестьянки с распущенными майками и дутыми на воздухе губами. Сильный испуг и меня выносят из парка с окровавленным лицом вместо цветущей внешности, когда к городу с весенним сквозняком подбираются звёзды, чтобы высматривать утро за дверью ещё сумеречного подготовительного класса. Я так мерзок и так устал от всей этой ночной встречи с собой, которая не состоялась в юности, когда я отринул свою внешность и наспех разбитый нос, чтобы стать в угол с постером у кровати. Зашёл в тупик и все слова подходят к завершению сеанса на кушетке с твёрдой подушечкой, которая весь вечер сползает к шее и не даёт расслабленно углубиться в давно высверленное насквозь сердце в металлической стружке. Неман прилежно расступается, когда наш катер ударяется о волну и всё же мчится по детски дальше не обращая внимания на пасмурную погоду или обиды родителей, которые и не считали, что чем-то затронули моё сердце. Притормаживаться у зеркала, чтобы посмотреть себе в глаза и в кепке ринуться без оглядки дальше по ступенькам и не поднимаясь к солнцу, которое и не подпустит меня к себе без сопротивления или болезненного удара к ночи с головной болью вместо ласк по щекам от взволнованной матери. Башня всё ещё сверкала над Неманом и волны разбежавшись бились о фундамент, чтобы башню опрокинуть в центрифугу реки. Слабенький ветер не сбавлял мощи лучей своего вектора, который выстрелив из сердцевины луны, разрывался перед окном в сиянии преувеличенного круга. Лагерь утром был пуст и только дворник простаивал у стадиона с телефончиком, чтобы не сметать пыльцу с дорожек и с совком забирать к урне под корпусом. Описывая одни и те же дороги с биением струн о звёздную струю при первом же бордюре, я услышал позабытую мелодию из стопки компакта, который забирался проигрывателем в маршрутке и сглотнув шевелил ноты до полного протирания материала перед вынужденной остановкой бессонницы. Отодвигаясь от назойливого зеркала в прихожую войдёт мать, чтобы меня обругать за какую-то мелочь в поведении, которое напрягает отца, но при этом не может ему дать раскрыть карты и только молча смявшись у телевизора обивать ложкой кастрюльку холодного молочного супа. Папа частенько замолкает внутри себя, чтобы не испустить и звука в присутствии нас с братом, когда нам так необходима беседа. Вовсе не холодный луч взялся за мой воротник и к концу рабочего дня я ощутил горечь в тесноте горла, которое стянули солнечным ободом и склеили пуговицей, чтобы разрешить пропускать через себя струи креплёного воздуха. Вновь попытаться пройти мимо всей этой тяжёлой глыбы с выражениями, которые присохли к асфальту и сделались препятствием для аварии. Добираясь до этажа, я встречу ещё несколько воинов с болезнью, которые и не используют оружие во время схваток, а только впускают дым мимо сердца, чтобы проспать или отсидеться до луны в тумане. Он проклинает себя с изрядной долей алкоголя в желудке, пока я кидаю карту мимо табуретки и откидываюсь к прямой стенке палаты, которая уже не может держать себя в желтизне не теряясь на общем фоне. Пролёт уже пуст и сумасшедший вопль старшеклассника стих, когда он сбежал к отсеку с кабинетами труда, где пахло опилками и пыль поднималась до потолка или оседала на теннисном столе, который приволокли сюда утром. Жертвуя своими лучшими словами, пассажир с кашлем мчался на пустом сидении маршрутки к университету, чтобы уже раздумывать над первыми строками и волей с которой он возьмётся за письмо у монитора. Я предпочитал идти к центру пешком и уже видя оранжевые стенки с автоматическими створками дверей, приближался к магазину из стекла, которое не сияло сейчас, потому что тёмное облако над крышей не давало надежды на удар пронзительного луча, который мог бы преломляться о точку граней. Посетителей внутри можно было пересчитать по пальцам, но по залу сновали молоденькие продавцы с небритыми щёчками, а на кассе переговаривались девочки и только, когда я стал над стойкой замолчали, чтобы меня с покупкой рассчитать. Мне захотелось улыбнуться и заговорить о чём угодно, чтобы только сбросить с плеч подгоревший во время молитв воск, который вилкой пришлось соскабливать ночью на балконе, когда бессонница кинула свои верёвки мне на шею, но мне всё же хотелось подняться над многоэтажкой и осмотреть просторы улиц. Прикасаясь к своей закрытой тетради, я предполагал, что мне выйдет тройка за диктант и весенняя четверть вслед вывалится с тройкой из череды четвёрок за год. Мой брат придёт и мать со стыдом накинется на меня за неряшливость конспекта, который брату продемонстрирует та же преподавательница по языку, когда наши уроки совпадут, чтобы укор был во всей чистоте передан почтой. Теперь мне всё равно и я продолжу свои поиски где-нибудь за пределами этой тайной лечебницы, которая угнетая все выстроенные линейкой нервишки, плюёт в грудь с долго несмываемым пятном под сердцем. Она пристыдит меня, когда заметит под глазом пудру из маминой косметички, которую придётся достать перед линейкой, чтобы скрыть ссадину с синяком поставленный братом во время игры на полу. Я, как девочка закружусь у зеркала и не отрывая взгляда от новёхонькой черты лица, буду ждать прихода уставшей на заводе матери, которая нервничая отругает брата и весь вечер будет дуться на кухне. Я не смогу подавить тревоги после экзамена и поэтому соскочу с дивана, чтобы по примеру бабушки помолиться на одном колене и попросить не меньше шестёрки по окончании проверки. Вечное одиночество на стойке балкона, который потрескивает своими карнизами во время ночного шторма и моей бессонницы в кресле, когда то плавится под моими ненужными крыльями и не слипающимися глазами. Мой каменеющий к утру мозг даже не даёт мне защёлкнуть глаза и одна его чуть более сонная часть закрывается ненадолго, чтобы вновь пустить луч к рассвету поупражняться в ручье извилин и удержать все мысли на плаву, когда желе массы задрожит после снятия зелёной ёмкости с полок холодильника. Кто-то застучит в стенку и не обращая внимания на ночь со скрипом откроет общий кран в душе, чтобы смыть побелку с поверхностей раковины. Я изогнусь со щёткой под зеркалом, чтобы не глотнуть жидкую пасту через горло и вовремя сплёвывать остатки в трубу, чтобы не оставить на кафеле подтёков, которые нервирую маму и заставляют присматриваться к цветовой гамме слива в неровном сиянии лампочек по всему квадрату потолка. Раскрываясь на уроке и давая себе волю к продолжению мазни, я беру из словаря новую жвачку, чтобы расклеить её по мокрым узорам и оторвать с клубничным клочком координат от чертежа. Мама вздыхая сидит под серым плафоном кухонной лампы и я вообще не соображая, как соединить все эти отмеченные точки, откидываюсь на диван с конспектом, где тускнеющие линии неаккуратно изломаны и не могут выдержать натиска маминой критики. Я пытаюсь следить за сюжетом и ещё на паре обдумывать перечитанное ночью, когда после бессонницы беру купленный братом роман с полок, чтобы отвлечь свой угасающий в мелком почерке без сновидений спутник души и оформить небо всеми цветами ночной розы, которую прижали к подушке ногой. Я иду под дулом пистолета в полотенце к подвальчику бассейна и уже созерцая женщин в белом крахмале из пара, я прихожу в оцепенение от окриков и словечек, которые они адресуют неожиданно ко мне и я теряюсь уже оголившись в раздевалке, чтобы прижаться к плитке угла и поскорее скрыться за чертой душа, где меня вновь после пересмотра клеток тела развернут обратно под дождик. Я хочу остаться в классе и после уроков не входить в воду с ароматом хлора, который делает меня уязвимым и потерянным в лабиринте школы зверьком, который и не собирается огрызаться после обморочного утопления соседом по парте. Сегодня в жаре транспорта и пене этажей, мне вспомнились провокационные наклейки чуть ниже побелки, которые я останавливался созерцать, чтобы выбрать себе более возбуждающую. Обломав проволоку крыльев и не желая больше поднимать их над взлётной дорожкой из белого на столике порошка, я выбрал себе ветку покрепче и уснув в листве табака, проснулся с головной дрожью между глаз, которые и не открылись, когда повеял ветер и тлеющий карандаш потух в одной точке ночного рисунка. Я не боюсь оставаться наедине с литературой, которую фальшиво замочили салатовым соком из-под прорвавшейся трубы с деньгами на обложке, которая провалилась в кассу с потрескиванием монет и скрежетом пластинок.
*Тоннель
[Print]
Horizon