Бьющееся мимо бессонницы сердце разошлось пополам и не собралось, когда нужно было вставать и искать себе подмену. Лучи ложились на клавиши пианино и дети скопившись над инструментом трогали тёплые лакированные плечи, чтобы с острым и дремлющим за оправой взглядом учительницы стать изгнанными за пение птенцами. Добираясь до стрелки весов и уже чувствуя мерку над головой, смотреть на бледное с бордовыми пятнами лицо медсестры, которая вот-вот надорвёт себе халат, когда потянется рукой к застрявшему на полке мелку с пухлым журналом. Я специально иду в медпункт, чтобы вновь оторваться от стайки школьников, которые просятся наружу, но не находят повода для полёта. Учительница встанет на мою сторону и протянув мне руку пожмёт моё сердце с желанием бросить нервный мяч о стену так, чтобы с глаз слетела побелка. Луна подвернёт луч и все звёзды слетятся, чтобы целовать луне отголоски солнечного припева. Вновь головная пружина слетит с морщинистой створки и блок не плюхнется в сон, чтобы печатать кошмары на обложке с бегущим мальчиком. На двойной стороне луны проявились расползающиеся ожоги и смотрящий с крыши чернорабочий осветился, чтобы все рядом смеющиеся замолкли и отошли к горизонту покосившегося дворца. Именно в момент падения, я проснулся и трижды проклятая лечебница закружилась у фонаря, чтобы вечно заострять моё внимание на этой тускло сдержанной мелочи, которая уже почти гасла с малярийными язвами на плафоне и возбуждалась вне ореола. Один только спутник на всей протяжённости непроходимого моста к иномарке с солнцем в перевёрнутом салоне, где обычно на ремне безопасности ещё висят и отекают звёзды. Довершить начатое и взглянув в сероватое, словно газировка лицо грузчика, отнять карточку от банковской платформы, чтобы уйти. Обозлившись и сбежав из кабинета к ряду фонарей, считать позывы лампы к мерцанию и перелёту масляного света к параллельно приложенному подоконнику. Бессонница взяла себе верхушку темно обставленной сосны, чтобы тень пролегала через двор к углу стадиона и притормаживалась перед рассветом у ветвей вышестоящего лабиринта. Человек с умирающими глазами, ещё мог курить и обращать взгляд на грязно выкрашенную стену с подтёками между кирпичей, которые неплотно отставали друг от друга и вваливались в пейзаж за очертанием. Тревога жужжала под ударами молотка близко бьющегося о нечто упруго твёрдое, чтобы напоминать собой судейскую разруху и казнь за пределами развороченной до щепок многоэтажки. Я вовсе затерялся за ночной трагедией с излишками крови и белой обёрткой, которая станет бордовой и соскользнёт с сердца в заплаканные шкафы со стопкой кардиограмм или капельниц. Человек взял себе имя и долго колеблясь перед рождением, глядя в лицо, сменил ещё и глаза, чтобы быть злее и раздражительнее.
Курилка*
[Print]
jmot