- Я ведь говорила ей правду, понимаешь? Одни согревают и освещают, другие - сжигают и ослепляют. Это ведь не я придумала. Еще Бальмонт...
- Да черт с ним, с Бальмонтом, - говорила она и зябко ежилась. Августовская ночь повисла на ее плечах и не желала отпускать свою черноглазую добычу.
- Ладно, не о нем речь. Но ведь я не виновата, согласись? Одни создают, другие разрушают. Ну, какая уж тут моя вина?
- Никакой, - усмехнулась она с видом человека, который совершенно не вникает в суть вопроса, а просто сидит, мерзнет и пьет шампанское.
А впрочем, я восхищалась ей, обмазанной лунным светом. Ее любили звезды и целовали в лоб, оставляя на нем серебряные росчерки. А она до кончиков ногтей была земной. Еще одна история несчастной любви.
- Любить того, кто сжигает, значит быть мотыльком. Тебе нравятся мотыльки?
- Они скучны.
- Они романтичны.
- Это одно и то же.
Она коньячная: ее хочется согревать в руках и наслаждаться ее ароматом. Особенно когда она хитро улыбается своими чайными бархатными томными глазками. Она не хочет, чтобы я уезжала.
- Безысходность, безмолвие, бездействие, безбрежность, беззащитность.
- Да, это написано на твоем лице, - она совершенно серьезна. Наверное, это правда. Она вплетает в мои волосы зеленую ленту. Хорошо, что не руки связывает. - А стихи ты о ней пишешь?
- Бывает.
- А обо мне напишешь?
- А хочешь?
- Нет.
- Тогда чего ты хочешь?
- Не уезжай.
Ночь умерла. Шаги. Шорох. Шелест. Шепот. По-бег.
P.S. [Эпилог.]

- Алло.
- А у меня твоя лента в волосах.
- Сентиментальная ты, жуть.
- ...И пахнет от нее тобой.
- А хочешь, я приеду?
- Нет.
- А чего хочешь?
- Писать стихи.