- Что вам? - глуховато спросил Быков.
- Это триста шестой номер? - неуверенно спросил Юра.
- Да-а, - бархатно и раскатисто ответил человек с породистым лицом. - Вам кого, юноша?

Да ведь это Юрковский, вспомнил Юра. Планетолог с Венеры. Про них есть кино...

- Я... я не знаю... - проговорил он. - Понимаете, мне нужно на Рею... Сегодня один товарищ...
- Фамилия? - сказал Быков.
- Чья? - не понял Юра.
- Ваша фамилия!
- Бородин... Юрий Михайлович Бородин.
- Специальность?
- Вакуум-сварщик.
- Документы.

Второй раз за последние два часа (и вообще в жизни) Юра полез за документами. Быков выжидательно глядел на него. Юрковский лениво потянулся к бутылке и налил себе вина.

- Вот, пожалуйста, - сказал Юра. Он положил рекомендацию на стол и снова отступил на несколько шагов.

Быков достал из нагрудного кармана огромные старомодные очки и, приставив их к глазам, очень внимательно и, как показалось Юре, дважды прочитал документ, после чего передал его Юрковскому.

- Как случилось, что вы отстали от своей группы? - резко спросил он.
- Я... Понимаете, по семейным обстоятельствам...
- Подробнее, юноша, - пророкотал Юрковский. Он читал рекомендацию, держа ее в вытянутой руке и отхлебывая из бокала.
- Понимаете, у меня внезапно заболела мама, - сказал Юра. Приступ аппендицита. Понимаете, я никак не мог уехать. Брат в экспедиции... Отец на полюсе сейчас... Я не мог...
- Ваша мама знает, что вы вызвались добровольцем в космос? - спросил Быков.
- Да, конечно.
- Она согласилась?
- Д-да...
- Невеста есть?

Юра помотал головой. Юрковский аккуратно сложил рекомендацию и положил ее на край стола.

- Скажите, юноша, - спросил он, - а почему вас... э-э... не заменили?

Юра покраснел.

- Я очень просил, - ответил он тихо. - И все думали, что я догоню. Я опоздал всего на сутки...

Воцарилось молчание, и было слышно, как на проспекте Дружбы вразноголосицу орут "варяжские гости". Не то заливавшие горе, не то спрыснувшие радость. Возможно, у старого Джойса.

- У вас есть... э-э... знакомые в Мирза-Чарле? - осторожно спросил Юрковский.
- Нет, - сказал Юра. - Я только сегодня приехал. Я только познакомился в кафе с одним товарищем. Иваном его зовут, и он...
- А куда вы обращались?
- К дежурному по пассажирским перевозкам и к администратору гостиницы.

Быков и Юрковский переглянулись. Юре показалось, что Юрковский чуть-чуть отрицательно покачал головой.

- Ну, это еще не страшно, - проворчал Быков.

Юрковский сказал неожиданно резко:

- Совершенно не понимаю, зачем нам пассажир.

Быков думал.

- Честное слово, я никому не буду мешать, - убедительно сказал Юра. - И я готов на все.
- Готов даже красиво умереть, - проворчал Быков.

Юра прикусил губу. Дрянь дело, думал он. Ох, и плохо же мне. Ох, плохо...

- Мне очень надо на Рею, - сказал он. Он вдруг с полной отчетливостью осознал, что это его последний шанс и что на завтрашний разговор с заместителем начальника рассчитывать не стоит.

Во какой диалог! Есть на кого равняться. Наверное поэтому Лукьяненко удалось так блестяще "продолжить" "Понедельник начинается в субботу". Но у Стругацких глаголы "сказал", "спросил" - выглядят и подменяются более эмоциональными глаголами. Более личностными по отношению к персонажам. И от этого персонажи Стругацких выглядят более цельными, объемными, выглядят личностями. А у Лукьяненко что Гесер, что Светлана - как будто говорят с одной и той же интонацией. А это невозможно.

А вот как надо:

Юрковский протянул руку и выключил прием.
- Вниз, Миша, вниз... Только вниз... И поскорее.
- Что ты, Володенька! Нельзя же - приказ! Что ты! - Михаил Антонович повернулся к рации. Юрковский поймал его за руку.
- Посмотри на экран, Михаил, - сказал он. - Через двадцать минут будет поздно... - Михаил Антонович молча рвался к рации. - Михаил, не будь дураком... Нам выпал один шанс на миллиард... Нам никогда не простят... Да пойми ты, старый дурак!

Михаил Антонович дотянулся-таки до рации и включил прием. Они услыхали, как тяжело дышит Быков.

- Нет, они нас не слышат, - сказал он кому-то.
- Миша, - хрипло зашептал Юрковский. - Я тебе не прощу никогда в жизни, Миша... Я забуду, что ты был моим другом, Миша... Я забуду, что мы были вместе на Голконде... Миша, это же смысл моей жизни, пойми... Я ждал этого всю жизнь... Я верил в это... Это, Пришельцы, Миша... - Михаил Антонович взглянул ему в лицо и зажмурился: он не узнал Юрковского. - Миша, пыль надвигается... Выводи под пыль, Миша, прошу, умоляю... Мы быстро, мы только поставим радиобакен и сразу вернемся. Это же совсем просто и неопасно, и никто не узнает...
- Ну вот, что ты с ним будешь делать? - вскричал Быков.
- Они что-то нашли, - сказал голос Жилина.
- Нельзя ведь. Не проси. Нельзя. Ведь я же обещал. Он с ума сойдет от беспокойства. Не проси...

Серая пелена пыли надвинулась вплотную.

- Пусти, - сказал Юрковский. - Я сам поведу.

Он стал молча выдирать Михаила Антоновича из кресла. Это было так дико и страшно, что Михаил Антонович совсем потерялся.
- Ну, хорошо, - забормотал он. - Ну, ладно... Ну, подожди... - Он все никак не мог узнать лица Юрковского, это было похоже на жуткий сон.
- Михаил Антонович! - позвал Жилин.
- Я, - слабо сказал Михаил Антонович, и Юрковский изо всех сил ударил по рычажку бронированным кулаком. Металлическая перчатка срезала рычажок словно бритвой.
- Вниз! - заревел Юрковский.
Михаил Антонович, ужаснувшись, бросил космоскаф в двадцатикилометровую пропасть. Он весь содрогался от жалости и страшных предчувствий. Прошла минута, другая...

Лукьяненко своих учителей пока не обгоняет.

Попрошу не напоминать о том, что Лукьяненко - свершившийся, продаваемый писатель. Знаю. Но претензия появилась не из-за того, что он продает свои книги, а... кто-то - не продает.

Я читал, и во мне крепло раздражение по данному поводу - интонации диалогов. Я и высказался.

отредактировано: 16-08-2004 19:41 - Эль Ноэль