Смотрела сегодня фильм производства Иран-Ирак. Режиссер Хобади.
«Черепахи могут летать».
Детишки в начале фильма напоминают детей из фильмов Кустурицы, из «Времени цыган», например. Главный герой сильная личность лет 12-ти, яркий, смелый. Убожество окружающей обстановки только еще больше дает это понять. Понять сколько приходится преодолевать изо дня в день разных забот и нести ответственности за тех, кто ему доверяет.
Когда проступают мало по-малу все детали быта, ассоциация с Эмиром Кустурицей слетает мгновенно! Постепенно понимаешь, что там не просто очень бедная страна и как и во многих таких странах там постреливают, понимаешь что там нет взрослых людей. Только старики и дети. Дети работают. Они ходят на работу каждый день как взрослые. Они собирают товар, который можно продать. Это мины. Мины на минном поле.
Ключевые фигуры. Мальчик лидер, мальчик пророк, искалеченный миной и беженец, с ним беженцы – девочка, очень красивая. И малыш, родители которого убили родителей девочки. Малышу года 4-5. Он не видит, завет маму и папу. Мамой и папой называет тех, кто его подобрал и нес собой. Его очень любил искалеченный мальчик, его очень не любила красивая девочка. Во время, когда все маленькие взрослые должны были быть едины как никогда, чтобы выжить девочка хочет отомстить крошке, который зовет ее «мама». У нее не сразу, но получается. Ценой того, что когда маленького спасли в первый раз, мальчик, который вел в повседневности всех за собой, подорвался на мине.
Одно пророчество было добрым. Надо упомянуть, что они все до одного сбылись.
Яркое солнышко осветило однажды тех, у кого все отняла тьма.
Они получили надежду. Без рук, без ног, без папы и мамы. На встречу солнышку зазвенел детский смех.
Режиссер пожалел зрителей в конце фильма. Он дал им стакан с валерьянкой и положил в него солнечный свет. Только очень страшно, от того, что где-то так больно. Так жестоко, так безнадежно. Необратимо.

P.S.
Я пересмотрела по одной минуте наконец-то всю видеотеку, теперь точно отмечено, где есть русский перевод, а где нет.
Жаль, что фильмы Альгимайтиса Пуйпы я еще не могу смотреть пока что в полном составе.
Зато Гринуэй, зато Хитилова, зато очень многие не смотренные фильмы для меня, здесь.
В ближайшее время.

После фильмов Алексея Германа «Хрусталев, машину!» и «Мой друг Иван Лапшин» третьим по счету увиденным мной его фильмом стал «Седьмой спутник» по одноименной повести Бориса Лавренева.
В 1918 году после покушения на Ленина, в Петербурге арестовывают часть дворянства, и помещают заключенных жить в зале бывшего дома бывших богачей. Вобщем то с ними сначала поступают довольно мягко, это почти как домашний арест. Родственники задержанных по подозрению в том, что они дворяне, приносят им поесть в бумажных свертках, что все же имеют любезность передать им красные комиссары.
Собрался микросоциум, во всей красе какую из себя представляло дворянство на тот самый момент: Благородные, воспитанные, образованные, умные, и так же не далекие, но преданные «правильной власти», а так же и те, кто с признаками вырождения. Типажи.

читать подробнее

В воскресенье мы посмотрели фильм Яна Шванкмайера "Конспираторы наслаждений". Чешский архитепический образный ряд как всегда удивителен и жуток. И, вдобавок гениален сам режиссер.

режиссер - Рустам Хамдамов.

В главной роли Жанна Моро.

Эмигрантка, дочь эмигрантки, которая вернулась в родной город Петроград в никакую эпоху из никакой страны. Она казалось бы имеет к реальности весьма сомнительное отношение. Как бы, стоя на одной ноге, в идеально подтянутом разодраном чулочке посреди расхрыстанного бардака, она не нуждается ни в сне, ни в еде, ни в элементарном комфорте. Безупречный силуэт, свободная и гордая походка, небрежная в своей гордости. Но иногда свет падает так на ее лицо, что видно сколько дорог в своей жизни она прошла и как сильно она устала, но только когда особым образом падает свет.
Поиски-странствия, странствия-поиски. Им нет конца и края – замкнутый круг. Героиня как бы видит сон, но сон - это ведь перевернутое отражение реальности.
Если человек голоден, он видит во сне еду… Если считает, что секс это стыдно, он видит во сне секс, как сладострастный кошмар. Инверсия, негатив забытых мыслей и образов. Фантазии как сны – ожившие в сознании проявления того, о чем мы забывали, но порой были очень взволнованы при этом. Их явная болезненность при непроизвольности выброса в доступный восприятию буфер говорит о том, что нам снится то, о чем мы хотели когда то забыть… и забыли. Непроизвольность фантазий. Она пугает, затягивает, испытывает. Норовит обмануть, затянуть в иллюзорную трясину.

Она много пишет в блокнот, она собирает все вместе, сравнивает, изучает, осмысливает одно, сопрягая с уже осмысленным другим. Пытается отыскать логическую цепочку. Картина распадается на мелкие кусочки, и собирается в целый образ. И так до бесконечности. Нервный хаотичный калейдоскоп, сквозь который как сквозь сумрак проглядывает нечто, что не оставляет лично у меня сомнений, что оно настоящее, самое главное, но не разрешенное еще пока для реальности.

Но есть не вывернутое на изнанку само ощущение, что что-то забыла, чувство, что не нужна здесь, непонятно где именно, или достаточно смутно понятно. Знание, что ты играешь по усложненным правилам, одевает на тебя саму невидимые доспехи, ты всегда прямо держишь спину, и никогда не опускаешь подбородок, сама того не замечая. И пусть ты отвечаешь лишь сама за себя, это так не мало. Это космически не мало. Чувство вины, за то, что это они, эмигранты, бросили свою страну, прощелкали не что-нибудь, не медный пятак, а Ро-ди-ну. Не иметь права обращать внимание на грязь. Не иметь права самой становится грязью.
Обладать даже не мыслью, что ты возьмешь эту едва достижимую мыслью, пониманием высоту, а чувством, что это так, чувством спинного мозга. Дети людей круга ее матери замкнулись в своем мирке, живут в хаосе, который они считают свободой. Они обрубили тросы связующие с реальностью системой и обществом и плавно парят над землей. Они могут разбиться при этом, но им не страшно. Но как испугалась тогда Анна!
Может и можно, ночуя на кладбище оставаться такой же как и всегда, но из-за левого плеча как всегда, неизбежно подглядывает смерть.
На помощь у края гибели, приходит похожий на Есенина, розовощекий, белозубый молодой человек. Он гораздо моложе своей (союзницы?) примерно так же как Сергей был моложе Айседоры. Он открыт своей авантюрной жилкой навстречу любым новым возможностям причем не важно чего, у него нет никаких правил. Главное схватить вовремя журавля, который, потом, привыкнув к руке, станет синицей.
Сны эмигрантки. До совершенства настроенный вестибюлярный аппарат чувства реальности в первую очередь самой себя.
В основе лежит тоска по родине. Главный символ ее сна – бесприютность, невыполненная (проваленная) миссия. Облапошенные романтики - покупатели бухарского ковра из немого кино о судьбе России, наделенного таинственной магией древнего предсказания. Рядом с наивным аристократом – вор. Притаился в самих вытканных узорах и ухмыляется. Нагло, безлико, неотвратимо.
Я вдруг отчетливо подумала, смотря этот фильм:
Гламур – пародия на аристократизм.
В фильме бы интересно смотрелась Рената Литвинова следующая по пятам за Жанной Моро, когда та в вечернем платье спускалась по обветшалой лестнице (большого?) театра. Причем было бы хорошо заметно, что первым идет оригинал, а вторым – копия. Хорошая гротескная копия аристократки в своем контексте, в фильмах Киры Муратовой. Но насколько чужой и… нелепой она была бы здесь.
Но действий и деталей уже и так слишком много. Казалось бы, обретя баланс и уравновешенность в бешенной загрузке кадра линиями и скрытыми смыслами, фильм, подобно тому как судно бывает начинает кренится над поверхностью моря, начинает утомлять… Еще немного и утомил бы окончательно, но вот мачта опять стала прямо – конец фильма.

Мы часто ходили с Наташей в «Дом ученых» в одиннадцатом классе. Это было удивительное время. Я потом вспоминала его много раз в разные периоды жизни, и однажды описала его так: синий шар с золотыми прожилками.
Школа в архитектурном классе не одним уроком не была в тягость. После нее мы переходили дорогу, и по извилистым коридорам строительного института попадали в заветную, большую, светлую комнату, где до поздней ночи рисовали Сократа, Николо Дзаутсатти, Апполона, Венеру, Диану. Кубик. Шарик. Призма.
Перед вступительными экзаменами нас освободили от школы на два месяца. И мы рисовали с утра и до ночи. С удовольствием, забывая, что бывает по ту сторону дня другая жизнь. Мы могли уходить куда хотели, и сколько нам нужно проводили времени где хотели. Главное создавать конечный результат. И мы создавали, и выходили на улицу редко и с удовольствием возвращались назад. Как птицы в гнездо.
По четвергам в «Доме ученых» шли разные хорошие фильмы. В один такой четверг я услышала для себя новое имя: Александр Адабашьян.

читать подробнее

Посмотрела сегодня во второй раз фильм Николая Губенко «Подранки». Послевоенные времена, приморский город. Если быть точнее 49-й год.
Голодные, чумазые мальчишки в поисках еды, попрошайничают и воруют у мирных благополучных граждан с сытыми лицами и со здоровым цветом лица. Воруют, оглашают радостными криками после удачной охоты синее небо, разбегаются врассыпную, попадают в детские дома. А в небе чайки, а в детских домах уроки, воспитатели и такие же как ты мальчишки, которые остались без родителей после войны.

Звуки танго. Солнечные пятна разбегаются по деревьям, стенам домов, уличной пыли. Как будто из невидимого зеркала, невидимая рука пускает яркие и радостные солнечные зайчики. Стены детского дома мрачные и угрюмые. Глядя на скорбные, худые фигурки вновь прибывших, ощущаешь на себе весь мрак ситуации, в которой оказались эти дети.
Столкнулись после пестрого и страшного хаоса с этим всем мрачным, холодным и серым.

Но вот круг очерчен, маленький микросоциум начинает жить внутри себя. Здесь все становится уже не угрюмо, а строго. Человеческой теплотой и любовью обживается это место. По ту сторону остаются злобные домохозяйки, приходящие в бешенство от того, что «Коля, ты привел в наш дом какую-то шантропу!»
И сюда начинают проникать лучи солнца, проходя через линзы границы, отделяющей детдом от окружающего мира. Проникнув во внутрь, свет становится особенным, как будто с другими свойствами, чем были до этого.

Набор преподавателей на работу в детский дом продолжается. В основном это милые, интелегентные, и просто хорошие люди. Жизнь идет своим чередом, в головы детей проникают так же и лучики новых знаний. Первые эротические переживания дарит красивая учительница по биологии. Она похоже, к тому же и восполняет смутно хранимый в душе мальчишки-сироты образ матери.

Мягким контурам склоненной головы нежной голубки противопоставляется жесткая черная тень от шляпы воспитателя (ворона?), который все время ходит в черных кожаных перчатках и элегантен, и зол. И не то, чтобы влюблен, но так… Берет свое, свое по праву.

Детский дом похоже – это бывшая усадьба. Там неподалеку есть заброшенный флигель, с разбитыми стеклами на полу. Туда никто не приходит кроме главного героя по имени Алеша. Хрупкий и бледный мальчик с пронзительными серьезными глазами, проходя из стороны в сторону по просторному залу сочиняет стихи.
От того, что там никогда никого нет, свет иногда играет удивительным образом.

Там же остаются все переживания и страхи, и ревность и обида.
Туда же приходит друг погибшего отца и дарит вещь, бесценную для мальчишки – кортик его отца.

Но ключевым моментом в фильме пожалуй была смерть товарища Алеши – Валентина, у которого фашисты убили его отца, особенно зверски. У которого не было ничего детского во взгляде. Только ангельская утонченность черт лица, только беспросветная тоска в больших и темных глазах. За забором детского дома был лагерь немецких военнопленных.
Мальчик, желая отомстить, принес припасенный динамит, поджег фитиль, но запутался в веревках и взорвался сам. За секунду до взрыва он медленно поднимал глаза к небу, и в них не было страха, только боль.

Детский дом был обескуражен. Дети, учителя, воспитатели, решили принять меры по отношению к остальным. Воспитатель в черных перчатках важно прохаживался вдоль шеренги одноклассников Алеши, и менторским тоном просил, а потом требовал сдать все оружие, которое у них есть. Очередь дошла и до Алеши…

Черная тень спускается с неба на ягненка, а в итоге коса находит на камень. Так сходятся, казалось бы, дуэлянты, но проза жизни бьет перчаткой по лицу, наглой, грубой ручищей.
И ты ничего не можешь сделать, пока одной рукой тебя держат за волосы, а другой дают пощечины. Все что ты можешь – это не сломаться, не отдать кортик, и всей своей детской яростью тихо выплюнуть слово «фашист».

Собрание учителей долго не приходило к консенсусу, но казалась бы уже ничья… И все бы разошлись, но простой и добрый, такой человечный военрук (Ролан Быков), произносит короткую и грандиозную по силе речь, заставившую плакать воспитателя в черных перчатках.

В фильме так же проводится параллель со взрослым Алешей, который по очереди находил своих выросших братьев. Но это тема для отдельного рассказа.

P.S. Оператор фильма «Подранки» - Александр Княжинский. Он так же снимал фильмы вместе с Андреем Тарковским.

Перед выходными посмотрела фильм, который очень любила одна моя подруга, которую в силу внезапности исчезновения из моей жизни, около 14 лет назад, так и не поварачивается что-то, чтобы назвать бывшей.
С первых кадров удивило хорошее качество и яркие цвета, достаточно старой киноленты. Но это пустое. Вычурные движения форм, загадочное, очень контрастное освещение, атмосфера серебрянного века в каждой завитушке любой детали.
Состояние трансвера, ранняя смерть объекта, на которого спроецировали аниму, через много лет подходящий новый объект, который принимают за ту, умершую. Трагедия несоответсвия между образом и не той. Появляется трещина, которая выростает в пропасть, сквозь которую беззубо, зияющей пустотой, улыбается мистика. Которую не то, что страшно осознавать и главному герою и зрителю, но страшно подумать что за этим стоит. Но режиссер не гладит по головке, он подталкивает дальше. Иди! Идем, смотрим, забываем про страх и видим смерть. В прореху между анимой и не той девушкой заглянула смерть.
Михаил Козаков, Виктор Авилов. Какие удивительные штуки играют с ними тени, падающие с завитушек серебрянного века, они играют, играют тени.
Только взгляд героя Авилова, художника, заглянувшего туда, куда запрещено, живой и настоящий, человеческий взгляд.

Все же у фильма смоей точки зрения есть один недочет. Актриса, сыгравшая собственно объект, двойник умершей Анны. В ней чувствовалось, что-то картонное и пошловатое как если бы, на роль Офелии, вместо Вертинской пригласили продавщицу овощей, например, разговаривающию с южным акцентом.
На роль двойника Анны бы Веру Холодную или на худой конец Елену Соловей (ирония). "Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль" (с)
Но вот пока я все это писала, мне в глову пришла мысль, что может фильм настолько идеален, что мне кажутся недочеты, там где их нет. Например некоторая топорность исполнения образа главной героини нужна была чтобы подчеркнуть пропасть между Анной и ей. Точнее между тем, что спроецировалось на Анну, а затем так неудачно на нее. Пропасть.

Мою подругу, рассказавшую мне об этом фильме, я не видела много лет. Два с половиной года назад, я встретила человека, внешне отдаленно напоминающего ее, только лучше. Мы стали с ним встречаться, а потом жить вместе. Про нее тоже, оказалось, дошли вести. Их передал тот самый мужчина, про которого я ей сказала в последний наш разговор с ней, что я влюблена в него. Она за него в последствии вышла замуж. Когда он случайно оказался у нас дома, случился телефонный звонок, во время которого ему запретили у нас бывать. Приказали забирать свои вещи и под любым предлогом покинуть нашу квартиру.
Так же выяснилось что все эти годы она испытывала ко мне исключительную личную неприязнь.
А зря, любовь к Стасу у меня прошла через 3 дня. В 18 лет со мной такое часто случалось.

А до злополучных трех дней мы провели прекрасные три года дружбы. По крайней мере с моей стороны...

Да и еще: в роли Анны Сергеевны, сипатичной старушки с хорошим вкусом и изящными манерами - Алла Демидова! Я смотрела фильм иногда думая "Ну кто же, ну почему такое лицо знакомое, и этот бездонный взгляд и красота под маской увядания?" И вот увидела в титрах ее имя, паразительно. Не узнала.

Режиссер Кира Муратова

Слушав одноименный альбом группы Pink Floyd в течении 10 лет, я ждала как чуда встречи с этим фильмом. И вот, когда наконец-то он попал в мой компьютер, и я смотрела кадр за кадром, мне стало как то обидно, что вот это он и есть тот самый, легендарный фильм. Видимо достаточно культовый для своего времени, фильм беден идеями образами и характерами персонажей. Сцена любви в карьере великолепна, но это единственно что в фильме здорово, и в чем чувствуется почерк великого режиссера, снявшего этот фильм.
Но если движение хиппи и было вот таким в Америке в 60-е, то что ж... жаль тогда. Хотя, если когда слушаешь Моррисона и Тома Вейтса можешь видеть такие образы и так представлять жизнь этих людей, как я себе их представляю, наверное, очень может быть,все было очень чудесно и необычайно привлекательно.
Просто не стоит, надеюсь, судить об этой удивительной эпохе по фильму ZABRISKIE POINT.

.