Нет ничего ужаснее выдуманного самим собой страха. Нет ничего страшнее выдуманных самим собой страшных историй. Собственное воображение дает гораздо больше, чем глаза, уши, пальцы. И достаточно легкого пунктира сюжета, чтобы понять и оценить – все, что было.
Это была страшная история; это история покинутой женщины, пережившей свое счастье; больной, измученной и оставленной всеми…
И дальнейшее удлинение черточек пунктира лишь добавляет яркости и объема. Все, что можно, уже было представлено и…

И чего так восхищаются его "Метро 2033"? Тема избита, язык слаб, для экшена много философии, для романа-размышления много экшена, да и философия страдает. Одни только претензии на что-то, ничего больше. Нет в романе глубины. И даже основну его – "станции-государства" Московского Метрополитена имени Ленина – можно было сделать гораздо интереснее. Что-то новое в жанре можно было сказать. Не сказал.
И вообще. На кой бес все эти мейнстримовцы лезут в область неизведанного, м? Получилось только у Горалик (здорово получилось, да) – но и только. Тьфу

из-за спамеров удалил не коммент, а всю запись. восстанавливаю.

Синявский решительно и окончательно разрывал столь неизбежную
в советской литературе связь между искусством и прогрессом.
Развернув культуру лицом к прошлому, он предлагал ей любоваться
не вершинами грядущего царства разума, а той "божественной
истиной, которая лежит не рядом и не около искусства в виде
окружающей действительности, но позади, в прошлом, в истоках
художественного образа".
Внеисторический анахронизм Синявского способен вселять надежду:
если искусство умеет идти вперед только обернувшись назад, то
шансов дойти до цели у него сегодня не меньше, чем всегда.
А. Генис

Ну конечно, раньше и небо было голубее, и трава зеленее, и старики моложе. И даже если прогресс оставить в покое (ну какое новое содержание дала НТР искусству, м?), останется ощущение: это меня сразу насторожило (с).
Если двигаться спиной вперед по извилистой дорожке (а вовсе не по широкой автостраде, ведущей в светлое будущее), есть большая вероятность оступиться и упасть, а то и вовсе сверзиться с обрыва, не заметив резкого изменения внешних условий.
Пятиться назад - конечно, интересный прием, но только на ограниченное количество времени/пространства. Не на всю жизнь.

И чего в этом Мураками находят, объясните мне. Нуднейшая трилогия Крысы, правда, к Охоте на овец переходящая в более-менее смешную самопародию. Обычный Норвежский лес, который прочитал и забыл. Отвращения, как во время чтения Пинбола, нет, но и восторгов, как от недавних Иванова (Географ глобус пропил) и Гуцко (Без пути-следа) не наблюдается. Как не наблюдается и катарсиса.
Собираюсь снова восторгаться Воннегутом, да. Колыбель для кошки давно пора перечитывать. И Утопию-14. И Балаган. И вообще :)

А еще на майские мы идем в поход. Меня интересует 2 вопроса: насколько сильно мои впечатления от попыток внести хоть какую-то упорядоченность совпадают с ощущениями вожатых, работающих с 12-13-14 летними детьми, и если я не принципиально не буду класть денег на телефон, меня отключат в пятницу или я дотяну до субботы? )

Самым первым и до сих пор самым любимым его произведением был для меня "Четвертый ледниковый период" в переводе Бориса Натановича Стругацкого. Эта книга оказалось первой и в другом ряду - ряду "умного страха перед будущим": описаний экологических катастроф, войн за ресурсы, планетарного тоталитаризма. Только "Четвертый..." был вовсе не антиутопией, а размышлением.
Размышлениями оказались и другие его романы: "Женщина в песках", "Сожженная карта" (который я, честно говоря, не очень понял), "Чужое лицо". Последний, как мне кажется, самый злой, первый - самый философский.
В "Чужом лице" - наш мир, мир нематериальных масок, в который вторгается герой, сначала оказавшийся под маской из язв, оставшихся от контакта с жидким воздухом, а затем, в отчаянии, сделавший себе материальную маску, которую нельзя было отличить от настоящего лица. Но он сделал себе не свое лицо, а лицо чужое, и это лицо захватило над ним контроль. И в борьбе с маской герой теряет интерес к работе, жизни, теряет любимую женщину - и лишь тогда понимает, какое же лицо его - настоящее.

Я понял, что меня настораживало во всяких виртуальных мирах типа всяких Лабиринтов, Зеркал, Витражей и прочих Горячих стартов вкупе с Сетями и Хакерами: когда пользователь вводит свое сознание в Виртуальную Сеть, он больше не имеет возможности запустить еще парочку браузеров (или страничек в Опере) и ходить по сайтам не последовательно, а параллельно, переключаясь Alt+Tab'ом. А ведь это очень удобно! И реализуется довольно просто - аналогом Lloyd's Beakon из Might & Magic - карманным телепортом то бишь.
Ламеры эти авторы

Еще в "Записках психопата" есть две вещи, настолько мне близких, что даже скнировать и распознавать, не то что перепечатывать, не хочется. Про скорбь и любовь они. Про то, что, скорбя по умершему, мы скорбим по тому, что больше не будет этот человек принимать участия в нашей жизни, что не будет больше его слов, действий, поделок..
И с любовью то же. Где грань между любовью и желанием любви? Тонка она чересчур для того, чтобы ее поймать.
В общем, все это правильно, здорово и очевидно.
Так что просто - Ерофеев хороший.

У Олега Овчинникова есть short novell "Ушелец", напечатанная в нескольких номерах безвременно покинувшего наш мир "Арт-Города". Сюжет там такой. Любитель собирания мозаик-паззлов встречает на улице странного мужика, предлагающего ему купить загадку из 10.000 кусочков и собирать ее не по картинке, а "лицом вниз" - только по форме паззлинок. И вот любитель просит жену перевернуть все кусочки "ко мне задом, к лесу передом", и принимается за дело. Сначала все очень мило - он долго выстраивает "рамку", еще реагируя на жену и окружающий мир. Потом, после первой сотни собранных кусочков, все становится хуже: любитель забивает на работу, понимает, что жена его куда-то ушла, с трудом прерывается на еду и сон, а после 5000-го кусочка забывает и про эти потребности. Ему звонят с работы - он говорит, что заболел. К нему стучится вернувшаяся от "подруги" жена - он не пускает ее. Его терзают соседи на лестничной клетке - он не обращает на них внимания. А когда любитель собирает последние десять кусочков, к нему уже ломится милиция. Любитель настолько ослабел от недосыпания и едания, что еле встает с пола, чтобы перевернуть паззл. А менты уже в квартире! Они уже бегут к нему, чтобы спасти!
*тут я сделаю лирическое отступление. когда я это все читал, у меня было две версии: либо на другой стороне все будет таким же черным - либо там будет alter ego любителя со всеми вытекающими. и очень не хотелось думать, что ОО пошел по проторенной дорожке...
Однако, это случилось.

А это я к тому, что я опять прошел не только первый, но и второй Fallout

Current mood: ill

"Магия повседневности", заявленная в аннотации, в полной мере проявилась в "Крупной рыбе". Здесь же бОльшую роль играет форма - жизнь от смерти к рождению через эпизоды, идущие в нормальном порядке. Такая прерывающаяся контрамоция.
Но язык хорош. Переводчику слава

... Тускло освещенная спальня, стеллажи для журналов у камина, бесконечные хождения Джима по кругу, от одного гостя к другому. И самое главное - его превращение в типичный образец конченного человека. Именно тоску, а не воспоминания о Джин они пытались изгнать, собираясь на эти вечеринки: если достаточно громко смеяться и достаточно много пить (думали все они), возможно, сам дом исполнится радости и ужасный призрак сломанной жизни покинет друга. Но пока что этого не произошло и, похоже, не предвиделось в обозримом будущем...
-- Об этом еще Брэдбери писал. А толку никакого. И сам-то, сам..

Очень качественная добрая реалистическая проза. Сочетание редкое.

И даже после Саши Соколова отношения у меня с РСП сложные.
Вот кстати.
1. Что такое вообще русская современная проза?
2. Чем она отличается от зарубежной прошлых веков?
3. Верите ли вы в мессианскую роль России?
4. Верите ли вы в право наций на самоопределение?

А вообще, Саша Соколов - это изящная словесность, а не РСП, вот