Среда, 14 Мая 2014 г.
17:42 Алиса
Алиса давно не сходит с ума.
Сидит на игле и не видит снов,
В норе у Кролика вновь тоска,
Валету плетей подавай, оков.
Алиса не смотрится в зеркала,
Вслепую с утра подходит к окну,
За ним Королева стоит у столба,
Шалтая Болтая ведут к костру.
Алисе не нужно сходить с ума.
Безумный Шляпник возвел эшафот,
Чеширу для подати сшита сума,
И к аутодафе готов Бармаглот.
Алиса смеется и пьет абсент
В саду не от снега белым бело.
Она красит розы и курит Кент.
Алисы не стало давным давно.
Сидит на игле и не видит снов,
В норе у Кролика вновь тоска,
Валету плетей подавай, оков.
Алиса не смотрится в зеркала,
Вслепую с утра подходит к окну,
За ним Королева стоит у столба,
Шалтая Болтая ведут к костру.
Алисе не нужно сходить с ума.
Безумный Шляпник возвел эшафот,
Чеширу для подати сшита сума,
И к аутодафе готов Бармаглот.
Алиса смеется и пьет абсент
В саду не от снега белым бело.
Она красит розы и курит Кент.
Алисы не стало давным давно.
Группы [ оно само из-за угла ]
Четверг, 10 Октября 2013 г.
12:29 Осень с корицей
Ее осень пахла корицей. Она всегда так говорила.
Каждый год наступал день, когда она стоя на одной ноге в прихожей очень по-собачьи принюхивалась и задумчиво говорила самой себе:
- Корицей пахнет… - и стягивала надетую было босоножку.
А он снимал с обувной полочки закрытые туфли и клал в портфель зонт. Осень же.
Его осень пахла городским смогом и свежим асфальтом, палыми листьями и бродящими ягодами, сушеными грибами и мокрой собачьей шерстью. Его осенью в доме поселялись пироги с ревенем и измазанные зеленкой сбытые коленки, шорох страниц в проверяемых тетрадках и быстрый цокот когтей по паркету. Ему нравилась его осень, он ее почти любил. Но она никогда не пахла корицей.
Ее осень уводила ее прочь из города, прятала ее в горах, куда невозможно было дозвониться, укрывала в непроходимых лесах, брызгала в лицо ледяными ручьями и плескалась в глазах стылыми озерами. Каждый раз, когда она после очередной своей экспедиции наведывалась к ним в дом, он оставлял ее на кухне чаевничать, а сам украдкой пробирался в прихожую, чтобы зарыться носом в меховой воротник ее куртки. И злился, что за запахами леса, кострового дыма, пригорелой каши с тушенкой и репеллента, он не может услышать тонкий аромат корицы - ее аромат. Ее осень ему не нравилась, от слова совсем. Наверное потому, что он ревновал. И боялся.
Он всегда знал, что рано или поздно ее осень заберет ее себе. И совсем не удивился, когда руководитель экспедиции запинаясь и пряча глаза рассказал о случившемся. Его жена тогда крепко держала его за руку, словно боялась, что он исчезнет. Она хорошо знала, как та важна для него и какое место занимает в его жизни и сердце. А он сидел, слушал и смотрел в окно.За окном была осень.
- Ее осень, - тихо сказал он, когда этот чужой человек замолчал. – Жадная.
Жена так же крепко держала его за руку, пока они шли по парку. Он молчал, вслушиваясь в шорох листвы под ногами, и думал, что с ним что-то не так. Осенний парк не может быть таким - серым и выцветшим, словно поддернутым пеплом.
- Знаешь, - тихо сказал он останавливаясь. – Она всегда меня опережала. С рождения. Казалось бы, что такое десять минут, но… Говорят, у близнецов одна душа на двоих. Сейчас мне кажется, что моя душа умерла вместе с ней. И я не знаю, что мне делать, куда идти. Я так привык видеть впереди ее спину. И не знаю, как мне быть без этого ориентира .
Жена обняла его со спины.
- Осень, - сказала она, уткнувшись лицом в колючее пальто между его лопаток. – Она останется в ней, ты же знаешь. И в тебе.
Он ласково накрыл ее маленькие озябшие ладошки своими - она не носила перчаток. Надо же, а он раньше как-то и не замечал.
- Знаю, - еле слышно ответил он. Поднял голову и задохнулся от стылого октябрьского воздуха и ослепительного, сверкающего на солнце осеннего разноцветья. – Теперь знаю.
Их осень пахла корицей.
Каждый год наступал день, когда она стоя на одной ноге в прихожей очень по-собачьи принюхивалась и задумчиво говорила самой себе:
- Корицей пахнет… - и стягивала надетую было босоножку.
А он снимал с обувной полочки закрытые туфли и клал в портфель зонт. Осень же.
Его осень пахла городским смогом и свежим асфальтом, палыми листьями и бродящими ягодами, сушеными грибами и мокрой собачьей шерстью. Его осенью в доме поселялись пироги с ревенем и измазанные зеленкой сбытые коленки, шорох страниц в проверяемых тетрадках и быстрый цокот когтей по паркету. Ему нравилась его осень, он ее почти любил. Но она никогда не пахла корицей.
Ее осень уводила ее прочь из города, прятала ее в горах, куда невозможно было дозвониться, укрывала в непроходимых лесах, брызгала в лицо ледяными ручьями и плескалась в глазах стылыми озерами. Каждый раз, когда она после очередной своей экспедиции наведывалась к ним в дом, он оставлял ее на кухне чаевничать, а сам украдкой пробирался в прихожую, чтобы зарыться носом в меховой воротник ее куртки. И злился, что за запахами леса, кострового дыма, пригорелой каши с тушенкой и репеллента, он не может услышать тонкий аромат корицы - ее аромат. Ее осень ему не нравилась, от слова совсем. Наверное потому, что он ревновал. И боялся.
Он всегда знал, что рано или поздно ее осень заберет ее себе. И совсем не удивился, когда руководитель экспедиции запинаясь и пряча глаза рассказал о случившемся. Его жена тогда крепко держала его за руку, словно боялась, что он исчезнет. Она хорошо знала, как та важна для него и какое место занимает в его жизни и сердце. А он сидел, слушал и смотрел в окно.За окном была осень.
- Ее осень, - тихо сказал он, когда этот чужой человек замолчал. – Жадная.
Жена так же крепко держала его за руку, пока они шли по парку. Он молчал, вслушиваясь в шорох листвы под ногами, и думал, что с ним что-то не так. Осенний парк не может быть таким - серым и выцветшим, словно поддернутым пеплом.
- Знаешь, - тихо сказал он останавливаясь. – Она всегда меня опережала. С рождения. Казалось бы, что такое десять минут, но… Говорят, у близнецов одна душа на двоих. Сейчас мне кажется, что моя душа умерла вместе с ней. И я не знаю, что мне делать, куда идти. Я так привык видеть впереди ее спину. И не знаю, как мне быть без этого ориентира .
Жена обняла его со спины.
- Осень, - сказала она, уткнувшись лицом в колючее пальто между его лопаток. – Она останется в ней, ты же знаешь. И в тебе.
Он ласково накрыл ее маленькие озябшие ладошки своими - она не носила перчаток. Надо же, а он раньше как-то и не замечал.
- Знаю, - еле слышно ответил он. Поднял голову и задохнулся от стылого октябрьского воздуха и ослепительного, сверкающего на солнце осеннего разноцветья. – Теперь знаю.
Их осень пахла корицей.
Группы [ оно само из-за угла ]
Четверг, 12 Сентября 2013 г.
17:25 До окончания времен
От Белых Охотников нельзя убежать или скрыться, я это знал как никто. Но пусть мое бегство изначально обречено на провал, зато я успел сделать, что хотел. Так что, когда ты выплыла из густых сумерек и ступила на порог снятой мною в придорожной гостинице комнаты, я ждал тебя. И хотя мое лучшее кимоно не успело просохнуть и все еще немного влажное, я готов завершить твою Охоту.
Я сам выбрал тебя из помета, сам растил и воспитывал, сам вылепил из тебя Белую Охотницу – быструю, умную, смертоносную. Лучшую в стае. Но не был готов к тому, что расплачиваться за мою самонадеянность, придется нам обоим. Тогда не был.
Но теперь я готов принять твою тяжесть на грудь, и сам подставлю горло под клыки. Мне не выносима та боль, что плещется в твоих умных, голубых глазах. Кто придумал, что Охотник достигнув совершенства, должен убить своего мастера? Зачем это вообще надо было придумывать? Я не нашел ответы на эти вопросы, как ни старался. И все что я могу – умереть. А тебя потом сможет запечатлеть другой. Надеюсь, он будет тебя любить хотя бы в половину так, как я.
Ты срываешься с места бесшумной, смертоносной стрелой, и я откидываюсь на спину, запрокидываю голову и закрывая глаза. Стоит мне ощутить твое горячее дыхание на открытом, незащищенном положенным мастеру высоким воротом горле, и вся моя жизнь становится просто чередой ярких картинок, сменяющих друг друга.
- Мы были влюблены, - тихо говоришь ты, стараясь не смотреть, как с биением сердца тягуче плещет кровь из рваной раны. В твоих словах столько обиды, что я чувствую ее терпкий, горчащий на языке привкус.
- Не "были", - говорю я и тянусь к твоему лицу непослушными пальцами. – Мы и сейчас. И всегда. До окончания времен и далее.
- Тогда почему? – Пальцы соскальзывают, оставляя на щеке смазанный кровавый след. – Почему Боги выбрали нас?
- Не знаю. Думаю, им стало завидно.
Ты молчишь, и я устало закрываю глаза.
- Обними меня.
Мы в последний раз прижимаемся друг к другу, вдыхаем только наш запах, чувствуем только наше тепло.
- Я найду тебя.
- Я буду ждать.
Вся эта моя жизнь и многие другие, где так или иначе, в том или ином облике, но одному из нас приходилось убивать другого. Каждый раз перед самой смертью вспоминая, кто мы друг другу.
Острые клыки клацают совсем рядом с моим ухом, и я удивленно открываю глаза. Ты стоишь надо мной и всматриваешься в темное небо готовая загрызть любого, кто посмеет вновь разлучить нас. Даже Богов. Без разницы - всех разом или по по отдельности.
И я отвожу взгляд от твоего густого, ослепительно сверкающего белого меха, и смотрю в одну с тобой сторону. Все хорошо, милая. Ты нашла меня. Мы влюблены. Сейчас и всегда. До окончания времен и далее.
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [1]
Четверг, 11 Июля 2013 г.
11:08 Забвение
Если говорить о пристрастиях и личных симпатиях, то более всего мне любы именно такие миры. А вот моя Семья их не любит. Те, в которых обо мне пока – на редкость безнадежное слово – не знают, у них тоже не в фаворе, но не так как те, в которых обо мне забыли. Дескать, даже если и забыли только об одной из нас – это уже пугающая тенденция. И не важно, что миров таких – ничтожно мало.
А мне вот нравиться, когда обо мне забывают. Забывают надежно, так что можно спокойно ходить по узким улочкам, или окунутся в самый гомон и толчею базарной площади, будучи уверенной – тебя не заметят. А если заметят – такие уникумы встречают везде, как бы я не старалась их избегать – так не узнают.
Потом, потолкавшись между людьми и позаглядывав в открытые окна, я люблю уйти в леса, унося с собой запах свежей выпечки, детский смех, и ленивый полуденный сон домашней кошки.
И если в лесной прогулке мне составит компанию мелкий слепой дождик, будет совсем славно. С ним на пару мы побродим между деревьев, попрыгаем через ручейки и обязательно набредем на давно заброшенный храм. Такой вот как этот.
Здесь очень тихо. Так, что я с закрытыми глазами могу различить, когда дождь стучит по широким листьям, когда соскальзывает по травинкам, а когда плюхает в заросшем лилиями бассейне. Здесь я могу немного отдохнуть. Да я вообще много чего здесь могу. Мой храм, в конце-то концов.
Так что я втыкаю меч в землю, снимаю тяжёлый шлем, который иногда натирает мне затылок, стягиваю сапоги и сажусь на край бортика. Мелкие капли ласкают мои плечи, золотые рыбки вьются вокруг моих ног, а в бесконечно глубоком синем небе ласково сияет умытое дождем солнце.
Нет, ничего моя Семья не понимает. Ни в мирах, ни во мне. Там, где никогда не знали Войны, не бывает так мирно, как там, где о ней забыли.
Группы [ оно само из-за угла ]
Понедельник, 1 Июля 2013 г.
16:23 Скамейка
- Моя бабушка очень любила жасмин, - говорю я, подвигая вазу с пышным бело-зеленым букетом на край стойки.
Моя собеседница недовольно морщит очаровательный курносый носик. Я ее даже в чем-то понимаю – сам вот совсем недавно начал любить этот резкий, тяжелый запах, от которого под вечер побаливает голова.
- А дедушка? – спрашивает она и перегнувшись через стойку утаскивает у меня прямо из под рук дольку яблока.
- Дедушка любил дождь, - отвечаю я, наблюдая, как белые ровные зубы погружаются в сочную плотную яблочную мякоть.
- На самом деле, - говорит она и слизывает с губ чуть кисловатую капельку сока, - ты не можешь этого знать. Они же умерли еще до твоего рождения. Совсем молодыми, им ведь еще и тридцати не было?
- Было, - отвечаю я, бросая взгляд за окно.
Там, на мокрой скамейке, под цветущим кустом жасмина сидят двое. Она жмется к его груди, утыкаясь носом в шею, и ласково ероша влажные волосы у него на затылке. А он обнимает ее за плечи и рисует что-то на влажной земле кончиком зонта. А может и не рисует, а решает ту самую теорему, за доказательство которой получит Нобелевку. А потом она приподнимает голову, а он чуть поворачивают свою, и они смотрят друг на друга. И я точно знаю, что ни снующие под зонтами нахохленные прохожие, ни сам дождь - косыми струями пронизывающий их насквозь и делающий очертания их фигур зыбкими – для них не существует. Для них вообще ничего не существует, кроме сияющих, вечно молодых и навсегда влюбленных глаз напротив.
- Им было около сорока, - говорю я и отворачиваюсь от окна. – Просто никто не мог дать им больше тридцати. Хотя, и тут ты абсолютно права, откуда мне знать?
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [1]
Вторник, 25 Июня 2013 г.
10:21 Удушье
Сколько себя помню, мне было душно. Душно от скучной жизни по неустановленным мною правилам, в которой я как-то незаметно для себя оказался по уши в долгах. Это «должен» сопровождало меня всю мою душную жизнь. Должен слушаться взрослых и быть хорошим мальчиком, должен хорошо учиться и быть примерным студентом, должен выполнять свои обязанности и быть незаменимым работником. Должен, должен, должен… Кому? Кто так распорядился? И только мои сны спасали меня от этого чувства «жизни в долг», которое свинцовым покрывалом волочилось за мной, прижимая к земле и поднимая пыль, от которой першило в горле и серело в глазах.
Каждую ночь я засыпал в красочный, волшебный мир, где не было планерок и дедлайна, не было долгов, но было Предназначение. Именно такое, с большой буквы. Я был нужен.
Вчера я дошел, наконец, до замка, нашел затянутую паутиной банку, и прозрачный хрусталь треснул, когда я прикоснулся к нему ладонью. А сегодня я довершу начатое и останусь в мире той кому я нужен. Навсегда.
От газа ведет голову, а все вокруг расплывается в сгущающихся сумерках, но впервые в жизни я свободен от долгов и дышу полной грудью.
Сколько себя помню, мне было душно. Душно от затхлого спертого воздуха этой прозрачной тюрьмы, в которой я должна была провести всю свою жизнь. Потому что так распорядились Старшие и Древняя Магия. Потому что это - моя Судьба. Я была хорошей феей. Я смирилась и не роптала. А потом пришли Сны.
Я снила чужой, огромный и прекрасный мир, где не было Древней Магии и покрытых ее вековой пылью долгов, где я могла сама выбирать свою Судьбу. И в этом мире я нашла того, кто был мне нужен.
Он шел ко мне очень долго, но все же дошел. Сначала я испугалась, что Сон окажется просто сном, но трещина в куполе четко виднеется над моей головой. Поэтому мне надо просто еще немного подождать. Он придет. И я уйду с ним в его мир и останусь там. Навсегда.
Колючие побеги царапают ноги, крылья дрожат, и серебряным блеском с них осыпается магия. Гулко бьется в прижатую к груди ладонь сердце. А я тянусь, тянусь к куполу, к той самой трещине, в которую медленно сочится свежий воздух свободы, который, как мне кажется, я могу пить.
- Слышали? Этот парень из двадцать пятой… Так и не откачали. Девушка что его нашла, так убивалась, что, кажись, умом тронулась. Все руками над его лицом водила, и шептала чего-то, пока ее не увели. Словно ждала чего. Молоденькая совсем. И тонкая такая, легкая. Все казалось, что того и гляди взлетит. Ее ведут, а она плачет. Не удивительно, после такого-то. Мне, говорит, не снится. Душно.
- Слышали? Новенький-то наш, все никак в себя не придет. От его Ключа только засохший розовый куст и остался. А фея она что? Она что огонь свечи. Осветила путь и исчезла, словно и не было ее. Мы ему говорили, так он и не слышит вроде. Третий день уже ни ест, ни пьет, все шепчет чего-то под нос, и на куст этот пялиться. Словно ждет чего. И не спит совсем. Говорит, душно ему. Не заснуть…
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [2]
Вторник, 4 Декабря 2012 г.
19:11 Мандариновое лето
Чехол гитары летит на землю, пакет с мандаринами аккуратно пристраивается на теплый камень. Она присаживается на парапет в каком-то полуметре от него. Он смотрит на нее и думает: какая она нахальная. Вот уже пару месяцев, как это место – только его.
Полы свободной в крупную сине-зеленую клетку рубашки небрежно связаны в узел под грудью. В прореху на линялых джинсах выглядывает коленка. На коленке свежая ссадина. Рыжие короткие кудряшки такие густые, что солнечные лучи застревают в них намертво, не в силах освободиться. Он рисует ее и думает: какая она не складная. На кузнечика похожа.
Бережно обнимая потертый корпус гитары, она играет одну мелодию за другой. Он слушает и думает: какая она шумная. От уже привычной сосредоточенностине остается и следа. Как и от почти привычной тоски.
Тонкие пальцы с короткими ногтями вспарывают оранжевую кожуру. Та расходится с еле слышным треском, и пахнет уже не только морем, а еще и мандаринами. Он смотрит на ярко оранжевые в белых лохмотьях дольки на узкой мозолистой ладошке и думает: какая же она дура. А кто еще будет есть мандарины - летом? Мандарины надо есть зимой, на Новый Год. Когда в доме пахнет хвоей, и мишура поблескивает на пышных елочных лапах, у них совершенно особенный, ни с чем не сравнимый вкус.
- Будешь? – спрашивает она.
Он открывает рот, чтобы отказаться, и она бесцеремонно закидывает в него дольку, легко мазнув по губам кончиками пальцев. Шершавые, думает он и машинально прижимает неожиданное угощение языком к небу. Чувствуя, как растекается по языку сладкий с кислинкой сок, он думает: какая она…
- Вкусно? – она наклоняется к нему, пытливо всматриваясь в его лицо.
Вблизи можно рассмотреть россыпь веснушек на облупленном носу и тонкий золотистый пух на скулах. Он смотрит в ее глаза и думает: какой он дурак.
Ее глаза в обрамлении рыжих ресниц – зеленые. Как хвоя в новогодней мишуре.
- Очень, - отвечает он.
Полы свободной в крупную сине-зеленую клетку рубашки небрежно связаны в узел под грудью. В прореху на линялых джинсах выглядывает коленка. На коленке свежая ссадина. Рыжие короткие кудряшки такие густые, что солнечные лучи застревают в них намертво, не в силах освободиться. Он рисует ее и думает: какая она не складная. На кузнечика похожа.
Бережно обнимая потертый корпус гитары, она играет одну мелодию за другой. Он слушает и думает: какая она шумная. От уже привычной сосредоточенностине остается и следа. Как и от почти привычной тоски.
Тонкие пальцы с короткими ногтями вспарывают оранжевую кожуру. Та расходится с еле слышным треском, и пахнет уже не только морем, а еще и мандаринами. Он смотрит на ярко оранжевые в белых лохмотьях дольки на узкой мозолистой ладошке и думает: какая же она дура. А кто еще будет есть мандарины - летом? Мандарины надо есть зимой, на Новый Год. Когда в доме пахнет хвоей, и мишура поблескивает на пышных елочных лапах, у них совершенно особенный, ни с чем не сравнимый вкус.
- Будешь? – спрашивает она.
Он открывает рот, чтобы отказаться, и она бесцеремонно закидывает в него дольку, легко мазнув по губам кончиками пальцев. Шершавые, думает он и машинально прижимает неожиданное угощение языком к небу. Чувствуя, как растекается по языку сладкий с кислинкой сок, он думает: какая она…
- Вкусно? – она наклоняется к нему, пытливо всматриваясь в его лицо.
Вблизи можно рассмотреть россыпь веснушек на облупленном носу и тонкий золотистый пух на скулах. Он смотрит в ее глаза и думает: какой он дурак.
Ее глаза в обрамлении рыжих ресниц – зеленые. Как хвоя в новогодней мишуре.
- Очень, - отвечает он.
Группы [ оно само из-за угла ]
17:42 Камелии
Под окном кабинета профессора Маргариты Штерн, ведущего специалиста международного центра по изучению вирусов, кто-то посадил камелии. Она много раз говорила, что цветы не приживутся, ухаживать ей за ними некогда, так что затея эта – глупая и бесполезная. Но кто-то не послушался, и теперь они цветут – яркие мазки красного и розового на фоне серого и унылого бетона.
Кто-то приносит ей какао. Она находит его в маленьком термосе на своем столе, возвращаясь из лаборатории после очередного неудачного эксперимента. Марго сотни раз говорила этому кому-то, что она не пьет какао. Она любит кофе. Без сахара. Но этот кто-то только фыркает и говорит, что именно поэтому у профессора Штерн такой мерзкий характер, и его необходимо подсластить. Он смеется и указательными пальцами приподнимает ей уголки губ. Марго не улыбается. Она не умеет.
Кто-то неслышно подходит к ней сзади, садиться на нагретую за день черепицу и мягко обнимает со спины.
- Я подарю тебе звезду, - говорит кто-то, вглядываясь в закатное небо. - Она будет только твоя. Звезда Марго Штерн. Круто, да?
- Нет, - отвечает она и укрывает голые – только в сандалиях, даже носков нет - ноги тонким шерстяным пледом.
- Ну как же, - кто-то дуется и пристраивает свой подбородок ей на плечо. - Я тебе - звезду, ты мне…
- Вирус, - перебивает Марго. – Страшный вирус, пожирающий мозг и доводящий до нервного истощения.
- Вредина, - кто-то вздыхает, но потом улыбается и счастливо жмуриться. - Пусть будет вирус. Главное, чтобы ты меня помнила, когда меня не будет. Ну, хотя бы имя.
Неловко вывернувшись Марго отвешивает кому-то подзатыльник. А у самой в груди холодный ком. От горькой безысходности. От злости на него. От стыда за себя. Полгода. Уже ничего не изменить и не исправить. У них осталось всего полгода.
Через год камелии так же цветут под окном ее кабинета. Марго подслащивает свой характер какао и смотрит на небо. Где-то там есть ее звезда. Звезда Марго Штерн по имени Пит. Она старается привыкнуть к тому, что кого-то рядом нет, но не получается. Она смотрит на цветы и тоскует.
- Профессор, - лаборант просовывает в приоткрытую дверь голову. – Через полчаса будет связь. Все вас ждут.
Марго вздыхает, в один глоток допивает какао и идет в зал конференций. Работать.
- Все готовы? Связь через девять, восемь, семь... - голос мерно отсчитывает секунды, Марго еще раз проверяет гарнитуру. - Два, один. Связь.
Марго поднимает взгляд на экран.
- Привет, Земля! – радостно восклицает кто-то в темно-синем рабочем комбинезоне и подплывает поближе к камере. У него отрасли волосы, немного осунулось лицо и еле заметная щетина на подбородке, но он как всегда омерзительно бодр и весел. – Питер Патерсон, ведущий специалист орбитальной исследовательской лаборатории рад сообщить вам, что...
- Камелии зацвели, - перебивает его Марго.
Она догадывается, о чем он рад сообщить. Результаты последнего предложенного ею испытания в условиях невесомости, видимо, превзошли самые смелые ожидания. Она слышит тихий гул перешептываний мгновенно заполнивших зал. Она прекрасно знает сколько стоит одна минута разговора с орбитальной станцией. Марго плевать. Главное - камелии зацвели.
На нее смотрят. Кто с осуждением, кто с досадой, кто с недоумением. А у кого-то радостно вспыхивают глаза, и улыбка приподнимает уголки губ. На мгновение. Только для нее. И она неуклюже и неловко улыбается в ответ.
Кто-то приносит ей какао. Она находит его в маленьком термосе на своем столе, возвращаясь из лаборатории после очередного неудачного эксперимента. Марго сотни раз говорила этому кому-то, что она не пьет какао. Она любит кофе. Без сахара. Но этот кто-то только фыркает и говорит, что именно поэтому у профессора Штерн такой мерзкий характер, и его необходимо подсластить. Он смеется и указательными пальцами приподнимает ей уголки губ. Марго не улыбается. Она не умеет.
Кто-то неслышно подходит к ней сзади, садиться на нагретую за день черепицу и мягко обнимает со спины.
- Я подарю тебе звезду, - говорит кто-то, вглядываясь в закатное небо. - Она будет только твоя. Звезда Марго Штерн. Круто, да?
- Нет, - отвечает она и укрывает голые – только в сандалиях, даже носков нет - ноги тонким шерстяным пледом.
- Ну как же, - кто-то дуется и пристраивает свой подбородок ей на плечо. - Я тебе - звезду, ты мне…
- Вирус, - перебивает Марго. – Страшный вирус, пожирающий мозг и доводящий до нервного истощения.
- Вредина, - кто-то вздыхает, но потом улыбается и счастливо жмуриться. - Пусть будет вирус. Главное, чтобы ты меня помнила, когда меня не будет. Ну, хотя бы имя.
Неловко вывернувшись Марго отвешивает кому-то подзатыльник. А у самой в груди холодный ком. От горькой безысходности. От злости на него. От стыда за себя. Полгода. Уже ничего не изменить и не исправить. У них осталось всего полгода.
Через год камелии так же цветут под окном ее кабинета. Марго подслащивает свой характер какао и смотрит на небо. Где-то там есть ее звезда. Звезда Марго Штерн по имени Пит. Она старается привыкнуть к тому, что кого-то рядом нет, но не получается. Она смотрит на цветы и тоскует.
- Профессор, - лаборант просовывает в приоткрытую дверь голову. – Через полчаса будет связь. Все вас ждут.
Марго вздыхает, в один глоток допивает какао и идет в зал конференций. Работать.
- Все готовы? Связь через девять, восемь, семь... - голос мерно отсчитывает секунды, Марго еще раз проверяет гарнитуру. - Два, один. Связь.
Марго поднимает взгляд на экран.
- Привет, Земля! – радостно восклицает кто-то в темно-синем рабочем комбинезоне и подплывает поближе к камере. У него отрасли волосы, немного осунулось лицо и еле заметная щетина на подбородке, но он как всегда омерзительно бодр и весел. – Питер Патерсон, ведущий специалист орбитальной исследовательской лаборатории рад сообщить вам, что...
- Камелии зацвели, - перебивает его Марго.
Она догадывается, о чем он рад сообщить. Результаты последнего предложенного ею испытания в условиях невесомости, видимо, превзошли самые смелые ожидания. Она слышит тихий гул перешептываний мгновенно заполнивших зал. Она прекрасно знает сколько стоит одна минута разговора с орбитальной станцией. Марго плевать. Главное - камелии зацвели.
На нее смотрят. Кто с осуждением, кто с досадой, кто с недоумением. А у кого-то радостно вспыхивают глаза, и улыбка приподнимает уголки губ. На мгновение. Только для нее. И она неуклюже и неловко улыбается в ответ.
Группы [ оно само из-за угла ]
Вторник, 14 Февраля 2012 г.
18:15 Отпуск
Внедорожник уверенно катил по старой, давно не езженой дороге, изредка подпрыгивая на поросших травой колдобинах и кочках. Джейн легко придерживала руль одной рукой и почти не смотрела перед собой – этот путь она могла бы проехать с закрытыми глазами даже через сто лет. Заброшенная шахта робко показалась из-за поворота, и Джейн, сбросив скорость, плавно затормозила, останавливаясь перед полуразрушенным входом.
Она вышла из машины – эхо подхватило звук захлопнувшейся двери, многократно ударяя его об стены туннеля и утаскивая все дальше в жадную темноту - потянулась, разминая затекшую поясницу, и пошла открывать кузов. Так, коробок немного, но все они тяжелые и объемные. Надо бы поторопиться с разгрузкой, времени у нее – до утра. Джейн ухватилась за ближайшую к ней коробку и с натужным хеканьем медленно потянула на себя.
- Принцессам не должно таскать тяжести, - с легкой укоризной произнес у нее за спиной тихий, как шелест травы, ласковый голос.
– Она никогда не отличалась терпением, - рокочущим водопадом выразил свое неодобрение другой, и когтистая лапа перехватила ящик, как только он соскочил с днища кузова.
- Привет, Джен, - сказал третий, переливчатый, как птичьи трели на рассвете. – Не ждали тебя так скоро.
Забавно, как по-разному для них течет время. Ей казалось, что она задержалась непростительно долго. С другой стороны, когда они обращали внимание на такие мелочи?
- Я соскучилась, - пожала плечами Джейн. - Книги, бумага, карандаши, ленты для машинки, всякая чепуха. Разгружайте.
Она никогда не могла понять, как они при таком размере умудряются двигаться абсолютно бесшумно и незаметно. Волшебство, не иначе.
Потом, уже сидя в просторной и теплой пещере среди разворошенных ящиков, прихлебывая глинтвейн из жестяной кружки, после долгого разговора под медный стук их машинки, Джен сказала:
- Вы совсем не изменились.
- Ты тоже.
Она верила зеркалам и знала, что изменилась. Ей почти сорок. У нее муж, двое детей и папина компания, которую она все же вывела на международный уровень. Для нее это были очень насыщенные двадцать лет. Джейн фыркнула и сморщила нос.
- Льстец.
Правая голова скептически пыхнула трубкой, а левая, оторвавшись от правки свежеотпечатанного листа, лукаво покосилась на нее желтым глазом.
Во взгляде Джен было то же радостное восхищение чудом, теплое обожание и непоколебимая, по-детски упрямая вера в сказку, что и тридцать лет назад. Впрочем, человек с другими глазами – взрослыми, усталыми и разочарованными – не смог бы его увидеть, как бы ни старался.
- Вовсе нет, - сказал Горыныч, поправляя новую шляпу на третьей голове. Отличная шляпа, он сам бы не смог выбрать лучше. – Почитаешь, Джен?
Она радостно кивнула и жадно потащила тяжелую кипу листов себе на колени. Время остановилось и неспешно начало обратный ход. Принцесса возвращалась в свое королевство.
Группы [ оно само из-за угла ]
Пятница, 10 Февраля 2012 г.
20:24 Шулер
Писалось на заданную тему.
Он сидит напротив тебя, расслабленно раскинувшись по сиденью и уже привычно пристроив свою ступню на твое бедро. Босую ступню. Не в грязном сапоге, и не в пыльном кроссовке, и даже не в носке. Босую. Невероятно мило с его стороны, правда? Мириады нервных клеток были потрачены не впустую, ликуй! Босую и теплую. Ты чувствуешь это тепло даже через плотную джинсу.
Он зевает, склоняет голову к окну, почти упираясь в стекло обесцвеченной, коротко стриженой макушкой, а ты смотришь, как с его правого плеча медленно скользит куртка. Смотришь, как бьется жилка на шее. Пока еще бьется. Он улыбается из-под челки и чуть приподнимает левую кисть, пальцы которой лениво, за самый краешек держат карты. Две последние в колоде, если не считать твою, остальные давно сброшены на пол. Давай, мол, чего ждешь – выбирай.
Твоя рука неуверенно парит над обмусоленными картонками. Ты ему до тошноты завидуешь. Завидуешь его беззаботности. Его умению расслабляться всегда и всюду. Для него ты – друг, а вы - молоды и полны стремлений. Полны жизни. А ты молчишь, завидуешь и знаешь. Знаешь, что один из вас уже мертв.
Туз пик жжет руку, и ты думаешь, что мог назначить мишень еще три круга назад, когда только вытянул эту пакость. А ты медлил и мучительно выбирал. Выбирал и завидовал, что он ничего не знает об Игре.
Вам обоим не повезло. Не повезло познакомиться перед самой Игрой, не повезло подружиться в ее начале, не повезло быть рядом в финале. Не повезло, что об Игре нельзя рассказать. А еще ее не остановить, не отменить и не изменить правил. Но тебе-то не повезло куда больше. Ты – участник. Тебе не повезло выбирать. И времени для выбора у тебя – три минуты до конечной станции. Целая вечность, которая складывается из всем известных четырех букв.
Было бы проще, если бы туз пик пришел ему: ничего не попишешь, правила, Судьба, Игра – как ни назови, но главное не меняется. Выбор сделан не тобой.
- Эй, - его голос мягкий, теплый, обволакивающий. – Решайся уже.
Ты медленно тянешь карту и так же медленно смотришь на нее, не веря своим глазам.
По правилам одинаковые карты нужно скинуть. Два джокера и три туза вышли еще в первом круге, значит…
- Шулер! – карты летят на пол, а вместе с ними и твой мучительный, долгий, невозможный выбор. Ты улыбаешься, ты свободен, тебе легко. – У тебя два туза пик в колоде!
Он качает головой, и вместо глаз у него – две прозрачные льдинки.
- Извини, друг, - последняя карта поворачивается в тонких пальцах картинкой к тебе. – Три.
Ты мерзляк. У тебя всегда холодные ноги, руки и кончик носа. Зато ты везунчик. До конечной станции полторы минуты, но проводник еще успеет быстрорастворить для тебя кофе. Уберет пистолет в сейф – и успеет. Это твоя третья Игра. Тебя можно считать чемпионом и мастером. Ты смотришь в окно и вспоминаешь, каким же теплым было его бедро. Оно и сейчас – пока еще – теплое.
Он сидит напротив тебя, расслабленно раскинувшись по сиденью и уже привычно пристроив свою ступню на твое бедро. Босую ступню. Не в грязном сапоге, и не в пыльном кроссовке, и даже не в носке. Босую. Невероятно мило с его стороны, правда? Мириады нервных клеток были потрачены не впустую, ликуй! Босую и теплую. Ты чувствуешь это тепло даже через плотную джинсу.
Он зевает, склоняет голову к окну, почти упираясь в стекло обесцвеченной, коротко стриженой макушкой, а ты смотришь, как с его правого плеча медленно скользит куртка. Смотришь, как бьется жилка на шее. Пока еще бьется. Он улыбается из-под челки и чуть приподнимает левую кисть, пальцы которой лениво, за самый краешек держат карты. Две последние в колоде, если не считать твою, остальные давно сброшены на пол. Давай, мол, чего ждешь – выбирай.
Твоя рука неуверенно парит над обмусоленными картонками. Ты ему до тошноты завидуешь. Завидуешь его беззаботности. Его умению расслабляться всегда и всюду. Для него ты – друг, а вы - молоды и полны стремлений. Полны жизни. А ты молчишь, завидуешь и знаешь. Знаешь, что один из вас уже мертв.
Туз пик жжет руку, и ты думаешь, что мог назначить мишень еще три круга назад, когда только вытянул эту пакость. А ты медлил и мучительно выбирал. Выбирал и завидовал, что он ничего не знает об Игре.
Вам обоим не повезло. Не повезло познакомиться перед самой Игрой, не повезло подружиться в ее начале, не повезло быть рядом в финале. Не повезло, что об Игре нельзя рассказать. А еще ее не остановить, не отменить и не изменить правил. Но тебе-то не повезло куда больше. Ты – участник. Тебе не повезло выбирать. И времени для выбора у тебя – три минуты до конечной станции. Целая вечность, которая складывается из всем известных четырех букв.
Было бы проще, если бы туз пик пришел ему: ничего не попишешь, правила, Судьба, Игра – как ни назови, но главное не меняется. Выбор сделан не тобой.
- Эй, - его голос мягкий, теплый, обволакивающий. – Решайся уже.
Ты медленно тянешь карту и так же медленно смотришь на нее, не веря своим глазам.
По правилам одинаковые карты нужно скинуть. Два джокера и три туза вышли еще в первом круге, значит…
- Шулер! – карты летят на пол, а вместе с ними и твой мучительный, долгий, невозможный выбор. Ты улыбаешься, ты свободен, тебе легко. – У тебя два туза пик в колоде!
Он качает головой, и вместо глаз у него – две прозрачные льдинки.
- Извини, друг, - последняя карта поворачивается в тонких пальцах картинкой к тебе. – Три.
Ты мерзляк. У тебя всегда холодные ноги, руки и кончик носа. Зато ты везунчик. До конечной станции полторы минуты, но проводник еще успеет быстрорастворить для тебя кофе. Уберет пистолет в сейф – и успеет. Это твоя третья Игра. Тебя можно считать чемпионом и мастером. Ты смотришь в окно и вспоминаешь, каким же теплым было его бедро. Оно и сейчас – пока еще – теплое.
Группы [ оно само из-за угла ]
Четверг, 14 Января 2010 г.
02:02 Лимонная зима
Они встретились промозглой серой зимой. Ей было все равно, где жить. Ему было все равно с кем жить.
Все что он о ней знает – она любит лимоны. Ест их как яблоки. У него от одного вида сводит скулы, а она только улыбается и, довольно жмурясь, слизывает с губ кислые капельки.
Все что она о нем знает – он любит зиму. Окно в его спальне всегда открыто. У нее от одного вида занесенного снегом подоконника начинают стучать зубы, а он может сидеть на нем часами, в одной рубашке, и улыбаться, закрыв глаза.
Наверное, все началось с любопытства. И, наверное, было легкое разочарование. Его тело оказалось обжигающе жарким и пахло солнцем. Ее тело было пряным на вкус и пахло ромашками.
Они не знают, сколько это будет продолжаться. Они даже не знают имен друг друга. Просто он по пути с работы покупает лимоны. Просто она, просыпаясь утром, натягивает теплый свитер и открывает окно в их спальне.
Пока за окном зима, им все равно.
14.01.2010
Все что он о ней знает – она любит лимоны. Ест их как яблоки. У него от одного вида сводит скулы, а она только улыбается и, довольно жмурясь, слизывает с губ кислые капельки.
Все что она о нем знает – он любит зиму. Окно в его спальне всегда открыто. У нее от одного вида занесенного снегом подоконника начинают стучать зубы, а он может сидеть на нем часами, в одной рубашке, и улыбаться, закрыв глаза.
Наверное, все началось с любопытства. И, наверное, было легкое разочарование. Его тело оказалось обжигающе жарким и пахло солнцем. Ее тело было пряным на вкус и пахло ромашками.
Они не знают, сколько это будет продолжаться. Они даже не знают имен друг друга. Просто он по пути с работы покупает лимоны. Просто она, просыпаясь утром, натягивает теплый свитер и открывает окно в их спальне.
Пока за окном зима, им все равно.
14.01.2010
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [3]
Четверг, 3 Декабря 2009 г.
23:43 Мы будем жить с тобой в маленькой хижине… (с)
Пальцы вцепились в жесткую гриву, колени бережно сжимают гнедые бока. Наклонившись вперед она шепчет прямо в мохнатое ухо:
- Быстрее, Ветер! Мы опаздываем, нам давно пора домой.
Жеребец согласно фыркает и прибавляет ходу. Разлетаются из под копыт мокрый песок и соленые брызги.
Вперед, по узкой песчаной косе, к извилистой тропке ведущей к маленькому аккуратному домику, утопающему в сиреневых кустах.
Черный Ветер легко перепрыгивает штакетник, выкрашенный ярко-желтой, солнечной краской, и останавливается у самого крыльца, предварительно встав на дыбы.
- Опаздываешь, - стоящий на пороге молодой мужчина, одетый в белые легкие брюки и цветастый фартук негодующе взмахивает деревянной ложкой. – Стыдно в столь почтенном возрасте, дорогая! Тридцать лет, а ума…
- Прости! – она легко соскальзывает на землю. – Сейчас, позабочусь о Ветре…
- Алекс позаботится о Ветре. Должна же быть от него хоть какая польза? А ты марш, переодеваться! Если мы еще хоть капельку задержимся, моя вторая половинка вместо торта закусит мои прекрасным телом!
- Можно подумать, ты будешь против? – подначивает она поднимаясь по певучим ступеням.
- Я-то не буду, но не в такой день! Сегодня я полностью принадлежу тебе, моя дорогая женушка!– он обнимает ее за талию и плавно притягивает к себе. - А ты принадлежишь мне!
От него пахнет ванилью и кленовым сиропом. А еще у него нос в муке. Или в сахарной пудре, не разберешь. Все-таки у нее очень забавный муж. У нее вообще на редкость забавная семья. Муж, любовник и любовник мужа. И самое удивительное, что они все прекрасно уживаются.
- Да, - покладисто соглашается она и утыкается носом ему в шею. – Сегодня мы принадлежим только друг к другу. Залезем на крышу и будем смотреть на звезды всю ночь. А эти пусть нам завидуют!
Он ехидно хмыкает ей в волосы и еле слышно, на выдохе шепчет:
- С годовщиной, Лу.
- С годовщиной, Эдзи.
27.06.2009
- Быстрее, Ветер! Мы опаздываем, нам давно пора домой.
Жеребец согласно фыркает и прибавляет ходу. Разлетаются из под копыт мокрый песок и соленые брызги.
Вперед, по узкой песчаной косе, к извилистой тропке ведущей к маленькому аккуратному домику, утопающему в сиреневых кустах.
Черный Ветер легко перепрыгивает штакетник, выкрашенный ярко-желтой, солнечной краской, и останавливается у самого крыльца, предварительно встав на дыбы.
- Опаздываешь, - стоящий на пороге молодой мужчина, одетый в белые легкие брюки и цветастый фартук негодующе взмахивает деревянной ложкой. – Стыдно в столь почтенном возрасте, дорогая! Тридцать лет, а ума…
- Прости! – она легко соскальзывает на землю. – Сейчас, позабочусь о Ветре…
- Алекс позаботится о Ветре. Должна же быть от него хоть какая польза? А ты марш, переодеваться! Если мы еще хоть капельку задержимся, моя вторая половинка вместо торта закусит мои прекрасным телом!
- Можно подумать, ты будешь против? – подначивает она поднимаясь по певучим ступеням.
- Я-то не буду, но не в такой день! Сегодня я полностью принадлежу тебе, моя дорогая женушка!– он обнимает ее за талию и плавно притягивает к себе. - А ты принадлежишь мне!
От него пахнет ванилью и кленовым сиропом. А еще у него нос в муке. Или в сахарной пудре, не разберешь. Все-таки у нее очень забавный муж. У нее вообще на редкость забавная семья. Муж, любовник и любовник мужа. И самое удивительное, что они все прекрасно уживаются.
- Да, - покладисто соглашается она и утыкается носом ему в шею. – Сегодня мы принадлежим только друг к другу. Залезем на крышу и будем смотреть на звезды всю ночь. А эти пусть нам завидуют!
Он ехидно хмыкает ей в волосы и еле слышно, на выдохе шепчет:
- С годовщиной, Лу.
- С годовщиной, Эдзи.
27.06.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:37 Бремя славы
Я сидела и вдумчиво ковыряла ногтем стол. Джефри, зараза эдакая, куда-то смылся, пообещав вскоре вернуться и взвалив всю тяжесть выбора на мои хрупкие плечи. Что-что, а озадачивать он умеет. А ведь как дома то было хорошо. В теплых носках у камина и с кружкой горячего шоколада… Так нет же! Вытащил на холод, завел черт знает куда и позорно бежал! Я, мол, полностью на твой выбор полагаюсь. И ведь знает же, как я не люблю выбирать! Тем более за других.
- Извините, что отвлекаю, но… это вы?
Голос принадлежал парню лет пятнадцати. Он стоял напротив меня, немного навалившись на стол, и воодушевленно тыкал пальцем в разворот журнала. На развороте была моя фотография. Та самая, сделанная год назад, но до сих пор заставляющая меня краснеть. Отрицать очевидное было глупо, все что оставалось – обреченно согласится.
- Клево! – просиял он и выудил из кармана огрызок карандаша. – А можно автограф?
Отступать было некуда, и я покорно поставила свою закорюку. Парень, прижимая журнал к груди, поспешил ретироваться. Видимо опасался, что передумаю, догоню и отберу. И ведь правильно опасался, должна сказать. Если бы не необходимость сделать выбор и дождаться Джефри…
- Ну что, выбрала? – Джефри плюхнулся на соседний стул и пододвинул к себе меню. – Говядина или свинина?
Перед внутренним взором отчетливо проявилась злополучная фотография. Я в розовом купальнике и белой ленте через правое плечо, на которой золотыми буквами выведено «Мисс Пятачок», сжимающая в руках позолоченную фигурку поросенка.
- Говядина, – буркнула я, чувствуя, как горят уши. – Кажется, на свинину у меня аллергия...
22.05.2009
- Извините, что отвлекаю, но… это вы?
Голос принадлежал парню лет пятнадцати. Он стоял напротив меня, немного навалившись на стол, и воодушевленно тыкал пальцем в разворот журнала. На развороте была моя фотография. Та самая, сделанная год назад, но до сих пор заставляющая меня краснеть. Отрицать очевидное было глупо, все что оставалось – обреченно согласится.
- Клево! – просиял он и выудил из кармана огрызок карандаша. – А можно автограф?
Отступать было некуда, и я покорно поставила свою закорюку. Парень, прижимая журнал к груди, поспешил ретироваться. Видимо опасался, что передумаю, догоню и отберу. И ведь правильно опасался, должна сказать. Если бы не необходимость сделать выбор и дождаться Джефри…
- Ну что, выбрала? – Джефри плюхнулся на соседний стул и пододвинул к себе меню. – Говядина или свинина?
Перед внутренним взором отчетливо проявилась злополучная фотография. Я в розовом купальнике и белой ленте через правое плечо, на которой золотыми буквами выведено «Мисс Пятачок», сжимающая в руках позолоченную фигурку поросенка.
- Говядина, – буркнула я, чувствуя, как горят уши. – Кажется, на свинину у меня аллергия...
22.05.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:35 Четыре часа до утра
В кладовой громыхнуло. Винни вздрогнул и боязливо высунул нос из-под одеяла.
«Или что-то случилось, или одно из двух…»
Он откинул одеяло в сторону и спустил лапы на пол. Прислушался. Тишина…
«Показалось», - подумал Винни Пух и задумчиво поскреб затылок. В последнее время ему все чаще казались всякие подозрительные вещи.
Он огляделся. Единственным источником света была заглядывающая в окно луна, и комната, такая уютная днем, казалась зловещей и недружелюбной. Винни еще раз поскреб в затылке и решил вернуться под одеяло.
Дверь кладовки с грохотом ударилась о стену. Винни подпрыгнул от неожиданности. На пороге стоял Пятачок.
- Вииииинни…. – зловеще прошипел он и половчее перехватил топор. – Виииинниии… Я знаю… Знаааю, что вы сделали прошлым летом.
-П-пят-точок? – Винни медленно пополз по кровати спиной вперед. – Ты чего это, а? Ты не заболел?
Пятачок ухмыльнулся, оскалив редкие прокуренные клыки, и начал выходить из кладовки. Его шаги были неторопливыми и четкими, блестело в лунном свете лезвие топора, зловеще шуршал черный дождевик.
«И что только Кристофер Робин нашел в этих американских триллерах?» - подумал Винни Пух вжимаясь в спинку кровати и бросая затравленный взгляд за окно. До утра было еще долгих четыре часа.
20.04.2009
«Или что-то случилось, или одно из двух…»
Он откинул одеяло в сторону и спустил лапы на пол. Прислушался. Тишина…
«Показалось», - подумал Винни Пух и задумчиво поскреб затылок. В последнее время ему все чаще казались всякие подозрительные вещи.
Он огляделся. Единственным источником света была заглядывающая в окно луна, и комната, такая уютная днем, казалась зловещей и недружелюбной. Винни еще раз поскреб в затылке и решил вернуться под одеяло.
Дверь кладовки с грохотом ударилась о стену. Винни подпрыгнул от неожиданности. На пороге стоял Пятачок.
- Вииииинни…. – зловеще прошипел он и половчее перехватил топор. – Виииинниии… Я знаю… Знаааю, что вы сделали прошлым летом.
-П-пят-точок? – Винни медленно пополз по кровати спиной вперед. – Ты чего это, а? Ты не заболел?
Пятачок ухмыльнулся, оскалив редкие прокуренные клыки, и начал выходить из кладовки. Его шаги были неторопливыми и четкими, блестело в лунном свете лезвие топора, зловеще шуршал черный дождевик.
«И что только Кристофер Робин нашел в этих американских триллерах?» - подумал Винни Пух вжимаясь в спинку кровати и бросая затравленный взгляд за окно. До утра было еще долгих четыре часа.
20.04.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:13 Трудоголики
Тишина бывает разная. Звонкая, нервная, как натянутая струна, готовая лопнуть. Глухая, еле слышно поскрипывающая, как медицинская вата, сминаемая пальцами. Холодная, давящая, как могильная плита, которую невозможно разбить, даже громким звукам. Они лишь ее подчеркивают. И тогда начинаю казаться странные вещи.
Картина на стене. Изображенная на ней женщина следит за тобой. Вернее, рассматривает. Со смесью легкого такого любопытства и нескрываемого голода.
Разводы дождя на оконном стекле. Они похожи на отпечатки ладоней. Шестипалых, с длинными узловатыми пальцами. Если присмотреться, то можно разглядеть на стекле засечки и царапины.
Тихое потрескивание за обоями. Словно кто-то, или что-то, неторопливо скользит по стене от одного угла к другому.
А в ванной комнате протекает кран. Как его не закручивай, холодные капли разбиваются о белую раковину. Оглушительно звонко, сводя с ума своим мерным «кап-кап-кап».
Сойти с ума так просто. Слишком много странного кажется. Слишком тихо. Слишком холодно.
Джин все равно. Она не верит в приведения. Она хочет дописать статью.
Приведениям тоже все равно. Они не верят в Джин. Они хотят кушать.
01.12.2009
Картина на стене. Изображенная на ней женщина следит за тобой. Вернее, рассматривает. Со смесью легкого такого любопытства и нескрываемого голода.
Разводы дождя на оконном стекле. Они похожи на отпечатки ладоней. Шестипалых, с длинными узловатыми пальцами. Если присмотреться, то можно разглядеть на стекле засечки и царапины.
Тихое потрескивание за обоями. Словно кто-то, или что-то, неторопливо скользит по стене от одного угла к другому.
А в ванной комнате протекает кран. Как его не закручивай, холодные капли разбиваются о белую раковину. Оглушительно звонко, сводя с ума своим мерным «кап-кап-кап».
Сойти с ума так просто. Слишком много странного кажется. Слишком тихо. Слишком холодно.
Джин все равно. Она не верит в приведения. Она хочет дописать статью.
Приведениям тоже все равно. Они не верят в Джин. Они хотят кушать.
01.12.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:12 Своя цена
Я люблю возиться с твоими волосами.
Зарыться в густой мокрый шелк пальцами и осторожно помассировать. Ты жмуришься, и я вижу, как волоски на шее приподнимаются.
Осторожно разделить пряди пальцами, а потом, вооружившись частым гребнем начать их распутывать. Ты стараешься не показать виду, но я вижу, как напрягается твоя спина. Я ласково провожу по твоим плечам и рукам, и ты расслабляешься. Ты знаешь, что я не сделаю тебе больно. По крайней мере, нарочно.
Ну вот. Зубья гребня наткнулись на особенно упрямый колтун, и ты тихонько шипишь сквозь зубы. Утыкаюсь носом в твою спину, обхватываю за талию, прижимая к себе. Я не могу сказать тебе этого, но ты чувствуешь движение моих губ кожей. «Прости». Твои прохладные руки успокаивающе касаются моих ладоней, наши пальцы переплетаются. Больше всего мне хочется, чтобы время сейчас остановилось. Но ты недвусмысленно просишь продолжать.
Твои волосы в лунном свете похожи на серебро. Невесомое, прохладное, текучее. Сегодня я заплету его в косу. Холодные пряди скользят между пальцами. Единственная ласка, которая нам доступна. Я, как могу, тяну время. Ведь стоит мне закончить, ты уйдешь. Вернешься в море, махнув на прощание чешуйчатым хвостом.
Когда-то, одна русалочка отдала свой голос, за возможность быть рядом со своим принцем. Я отдал свой, за возможность раз в месяц возиться с твоими волосами. Большего нам не дано. Но большего нам и не нужно. Пока.
01.12.2009
Зарыться в густой мокрый шелк пальцами и осторожно помассировать. Ты жмуришься, и я вижу, как волоски на шее приподнимаются.
Осторожно разделить пряди пальцами, а потом, вооружившись частым гребнем начать их распутывать. Ты стараешься не показать виду, но я вижу, как напрягается твоя спина. Я ласково провожу по твоим плечам и рукам, и ты расслабляешься. Ты знаешь, что я не сделаю тебе больно. По крайней мере, нарочно.
Ну вот. Зубья гребня наткнулись на особенно упрямый колтун, и ты тихонько шипишь сквозь зубы. Утыкаюсь носом в твою спину, обхватываю за талию, прижимая к себе. Я не могу сказать тебе этого, но ты чувствуешь движение моих губ кожей. «Прости». Твои прохладные руки успокаивающе касаются моих ладоней, наши пальцы переплетаются. Больше всего мне хочется, чтобы время сейчас остановилось. Но ты недвусмысленно просишь продолжать.
Твои волосы в лунном свете похожи на серебро. Невесомое, прохладное, текучее. Сегодня я заплету его в косу. Холодные пряди скользят между пальцами. Единственная ласка, которая нам доступна. Я, как могу, тяну время. Ведь стоит мне закончить, ты уйдешь. Вернешься в море, махнув на прощание чешуйчатым хвостом.
Когда-то, одна русалочка отдала свой голос, за возможность быть рядом со своим принцем. Я отдал свой, за возможность раз в месяц возиться с твоими волосами. Большего нам не дано. Но большего нам и не нужно. Пока.
01.12.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:11 Мифология. Скандинавская и не очень.
По заявке: Скандинавская мифология. Фрейя/валькирия (имя валькирии - на усмотрение автора). Ключевые фразы: "А зачем это валькирии молодильные яблоки?", "Я приду к тебе даже сквозь стену огня"
- Я приду к тебе даже сквозь стену огня...
- Ты что, с Ясеня рухнула? – прервала Фрейя речь Скёгуль и раздраженно отложила именное зубило. Закончить годовой отчет под заунывный речитатив не получалось. – Давай ближе к делу.
- Я все с тем же, - мрачно буркнула валькирия и выгрузила на стол три массивных булыжника.
- Отказано, - сказала Фрейя скучным голосом, просматривая поданный, как и положено, в трех экземплярах запрос. – Поставщики бастуют, склады стоят пустые.
- Они уже сотню лет, как пустые стоят. А нам что прикажешь делать? Наши запасы подходят к концу. Еще пара лет, и мы умываем руки.
- Давай так. Я не могу выдать запрашиваемое вами количество сырья. Но могу предоставить доступ к личному саду одного из поставщиков. Все, что успеете вынести, пока не сработает тревога, ваше. Идет?
Скёгуль задумчиво пожевала нижнюю губу, что-то мысленно прикидывая и подсчитывая.
- Идет. На первое время должно хватить, а там, может, и перебои с поставками прекратятся.
- Свежо предание... – безнадежно вздохнула Фрейя, взяла зубило и принялась высекать на запросах резолюцию. – И помните – листочки не трогать!
- Помним. Не в первой.
- Интересно... – хозяин сада рассматривал обнесенные под чистую личные владения. – А зачем это валькирии молодильные яблоки? Тем более, в таком количестве?
- Сидр гнать, - ответил молодой снабженец. - Но вот почему именно молодильные?
- А что, другие бывают?
Удивление Кощея Бессмертного было неподдельным. Иван-царевич невольно задумался: а бывают ли?
28.11.2009
- Я приду к тебе даже сквозь стену огня...
- Ты что, с Ясеня рухнула? – прервала Фрейя речь Скёгуль и раздраженно отложила именное зубило. Закончить годовой отчет под заунывный речитатив не получалось. – Давай ближе к делу.
- Я все с тем же, - мрачно буркнула валькирия и выгрузила на стол три массивных булыжника.
- Отказано, - сказала Фрейя скучным голосом, просматривая поданный, как и положено, в трех экземплярах запрос. – Поставщики бастуют, склады стоят пустые.
- Они уже сотню лет, как пустые стоят. А нам что прикажешь делать? Наши запасы подходят к концу. Еще пара лет, и мы умываем руки.
- Давай так. Я не могу выдать запрашиваемое вами количество сырья. Но могу предоставить доступ к личному саду одного из поставщиков. Все, что успеете вынести, пока не сработает тревога, ваше. Идет?
Скёгуль задумчиво пожевала нижнюю губу, что-то мысленно прикидывая и подсчитывая.
- Идет. На первое время должно хватить, а там, может, и перебои с поставками прекратятся.
- Свежо предание... – безнадежно вздохнула Фрейя, взяла зубило и принялась высекать на запросах резолюцию. – И помните – листочки не трогать!
- Помним. Не в первой.
- Интересно... – хозяин сада рассматривал обнесенные под чистую личные владения. – А зачем это валькирии молодильные яблоки? Тем более, в таком количестве?
- Сидр гнать, - ответил молодой снабженец. - Но вот почему именно молодильные?
- А что, другие бывают?
Удивление Кощея Бессмертного было неподдельным. Иван-царевич невольно задумался: а бывают ли?
28.11.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:10 Некрасивых невест не бывает
Некрасивых невест не бывает. Я об этом всю ночь думала. Сидела на подоконнике, смотрела на живописный пейзаж за окном, – недостроенный дом и четыре переполненных мусорных контейнера – курила одну за одной и думала. О невестах и их красе неземной. Сморило меня только под утро и, как результат, проспала.
До моей свадьбы чуть больше двух часов, а я вся помятая, с затекшей от неудобной позы шеей и тихо ненавидящая весь мир. До ЗАГСа ехать на другой конец города, прямой маршрутки нет, а троллейбусы ходят очень неохотно и очень неторопливо. Если опоздаю – такое позорище!
И ведь сама виновата. Будущий счастливый супруг предлагал заехать на машине, но я гордо отказалась, мотивируя тем, что смогу самостоятельно добраться, не маленькая. И вот теперь, не маленькая я, судорожно мечусь по комнате, пытаясь одновременно почистить зубы, втиснуться в джинсы и майку – единственное мое нарядное платье я хотела погладить с утра пораньше, перед выходом – и собраться.
После борьбы с входной дверью, категорически отказывающейся закрываться, я припустила по лестнице вниз, придерживая на плече широкий ремень сумки и пытаясь расчесать копну соломы на голове и превратить ее в некое подобие прически. Лифт категорически отказался подниматься на мой четырнадцатый этаж.
Троллейбус подошел минут через пять, я уж было подумала, что удача решила повернуться ко мне лицом, а не той частью тела, которой обычно повернута. Но как же медленно он ехал! Я даже успела нарисовать себе глаза и губы. Немного кривовато, но сойдет и так. По крайней мере, я на это искренне надеялась.
На удивление, я не опоздала. Почти. Упершись ладонями в колени и пытаясь отдышаться после десятиминутной пробежки от остановки, я увидела, как к ЗАГСу подъезжает моя свадьба – три машины, украшенные не броско, но стильно, без рюшей и устрашающих пупсов (или, Боже упаси, лебедей или сердец из цветов) на капоте.
Из первой машины вышел молодой мужчина в светло-сером костюме. Он совсем не походил на того парня, который сделал мне это, во всех смыслах выгодное, предложение. Мы тогда оба чувствовали себя немного неловко, и обоим было немного страшно. Ведь это наша первая свадьба. Единственное различие - он уверен, что она первой и останется, а я – что это только начало. Я, наконец, поняла, как можно зарабатывать на жизнь, не изменяя своему призванию.
Затвор тихо щелкал, оставляя на пленке первые шаги к новой и, я уверена, счастливой жизни. Мои руки, когда я наводила фокус, совсем не дрожали, и я, не задумываясь, находила наиболее выгодный для съемки угол. Это только начало. Впереди у меня еще много свадеб, и я смогу снять много счастливых, и поэтому особенно красивых, людей.
Жених был непривычно торжественен и неприлично счастлив и влюблен, невеста… Невеста была прекрасна.
А некрасивых невест не бывает.
21.11.2009
До моей свадьбы чуть больше двух часов, а я вся помятая, с затекшей от неудобной позы шеей и тихо ненавидящая весь мир. До ЗАГСа ехать на другой конец города, прямой маршрутки нет, а троллейбусы ходят очень неохотно и очень неторопливо. Если опоздаю – такое позорище!
И ведь сама виновата. Будущий счастливый супруг предлагал заехать на машине, но я гордо отказалась, мотивируя тем, что смогу самостоятельно добраться, не маленькая. И вот теперь, не маленькая я, судорожно мечусь по комнате, пытаясь одновременно почистить зубы, втиснуться в джинсы и майку – единственное мое нарядное платье я хотела погладить с утра пораньше, перед выходом – и собраться.
После борьбы с входной дверью, категорически отказывающейся закрываться, я припустила по лестнице вниз, придерживая на плече широкий ремень сумки и пытаясь расчесать копну соломы на голове и превратить ее в некое подобие прически. Лифт категорически отказался подниматься на мой четырнадцатый этаж.
Троллейбус подошел минут через пять, я уж было подумала, что удача решила повернуться ко мне лицом, а не той частью тела, которой обычно повернута. Но как же медленно он ехал! Я даже успела нарисовать себе глаза и губы. Немного кривовато, но сойдет и так. По крайней мере, я на это искренне надеялась.
На удивление, я не опоздала. Почти. Упершись ладонями в колени и пытаясь отдышаться после десятиминутной пробежки от остановки, я увидела, как к ЗАГСу подъезжает моя свадьба – три машины, украшенные не броско, но стильно, без рюшей и устрашающих пупсов (или, Боже упаси, лебедей или сердец из цветов) на капоте.
Из первой машины вышел молодой мужчина в светло-сером костюме. Он совсем не походил на того парня, который сделал мне это, во всех смыслах выгодное, предложение. Мы тогда оба чувствовали себя немного неловко, и обоим было немного страшно. Ведь это наша первая свадьба. Единственное различие - он уверен, что она первой и останется, а я – что это только начало. Я, наконец, поняла, как можно зарабатывать на жизнь, не изменяя своему призванию.
Затвор тихо щелкал, оставляя на пленке первые шаги к новой и, я уверена, счастливой жизни. Мои руки, когда я наводила фокус, совсем не дрожали, и я, не задумываясь, находила наиболее выгодный для съемки угол. Это только начало. Впереди у меня еще много свадеб, и я смогу снять много счастливых, и поэтому особенно красивых, людей.
Жених был непривычно торжественен и неприлично счастлив и влюблен, невеста… Невеста была прекрасна.
А некрасивых невест не бывает.
21.11.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:04 Рыжик будет скучать
- Знаешь, Ленка, я уезжаю. Папину часть переводят в другой город.
- Значит, мы больше не увидимся?
- А это тебя расстраивает?
- Вот еще! Это все Рыжик. Он будет скучать по Шарику.
- Ну, раз Рыжик будет скучать, обещаю, что мы еще увидимся.
За последние годы двор дома ничуть не изменился. Это было удивительно. Город изменился, почти до неузнаваемости, а двор нет. Те же пять лавочек, стол, песочница и две качели. Только тополя стали выше, продолжая тянуться в небо зелеными свечками.
Двор пустовал, и это тоже было удивительно. В нем всегда было очень шумно. Скрипели качели, унося радостно визжащую малышню в небо, громко стучали о стол костяшки домино, тихо разговаривали пенсионерки, вспоминая свою молодость. Он не помнил, что бы в его дворе никого не было.
Скорее всего, он просто выбрал неудачное время. Нужно было еще походить по городу и прийти ближе к вечеру, когда взрослые уже вернулись с работы, дети из школ, а малышню забрали из садиков бабушки. Да, нужно было. И тогда бы не было этой давящей тишины и неприятного, скребущего чувства, что его здесь никто не ждет.
Ее окно он нашел сразу – оно было, как всегда, открыто. Но не видеть на подоконнике знакомую фигуру читающую книгу было немного дико.
А чего он, собственно ждал? Что она сидит и ждет его? Глупо. Столько времени прошло, многое могло измениться. Она тоже могла переехать, как и он когда-то.
В ладонь толкнулся холодный нос.
- Что, Шарик, не по себе, да? Кажется, не надо было нам сюда приходить.
Пес посмотрел на своего хозяина, а потом на вход во двор. Лохматый хвост заходил ходуном.
Он повернулся. Она стояла у ворот, держа в руке авоську, кажется, с яблоками (нет, точно с яблоками, с яблоками и чем-то еще). Она очень изменилась. И не изменилась совсем.
Надо было что-то сказать. Например, «Привет, отлично выглядишь». Или «Привет, а я вот поступил в ваш институт и решил зайти в гости». Или «Я же обещал, что мы увидимся». Но мысли разбежались, как яблоки из выпавшей авоськи, и все что он мог – смотреть, как она медленно идет к нему. А в голове – пусто и тихо. Совсем как во дворе.
Она остановилась близко-близко. Так близко, что он смог увидеть в ее глазах свое отражение.
- Дурак, - сказала она и уперлась лбом ему в грудь. – Рыжик весь извелся.
И ему стало легко-легко. Он бережно обнял худые трясущиеся плечи, уткнулся носом в темно-русую макушку.
- Привет, Ленка, я вернулся.
Странные они – люди. И чего, спрашивается было так нервничать? Он вот всегда знал, что они вернутся и их ждут. Пес повернулся к дому и негромко гавкнул.
На подоконник вспрыгнул рыжий кот с черной мордочкой и радостно дернул угольным ухом.
«Кто меня звал?»
06.11.2009
- Значит, мы больше не увидимся?
- А это тебя расстраивает?
- Вот еще! Это все Рыжик. Он будет скучать по Шарику.
- Ну, раз Рыжик будет скучать, обещаю, что мы еще увидимся.
За последние годы двор дома ничуть не изменился. Это было удивительно. Город изменился, почти до неузнаваемости, а двор нет. Те же пять лавочек, стол, песочница и две качели. Только тополя стали выше, продолжая тянуться в небо зелеными свечками.
Двор пустовал, и это тоже было удивительно. В нем всегда было очень шумно. Скрипели качели, унося радостно визжащую малышню в небо, громко стучали о стол костяшки домино, тихо разговаривали пенсионерки, вспоминая свою молодость. Он не помнил, что бы в его дворе никого не было.
Скорее всего, он просто выбрал неудачное время. Нужно было еще походить по городу и прийти ближе к вечеру, когда взрослые уже вернулись с работы, дети из школ, а малышню забрали из садиков бабушки. Да, нужно было. И тогда бы не было этой давящей тишины и неприятного, скребущего чувства, что его здесь никто не ждет.
Ее окно он нашел сразу – оно было, как всегда, открыто. Но не видеть на подоконнике знакомую фигуру читающую книгу было немного дико.
А чего он, собственно ждал? Что она сидит и ждет его? Глупо. Столько времени прошло, многое могло измениться. Она тоже могла переехать, как и он когда-то.
В ладонь толкнулся холодный нос.
- Что, Шарик, не по себе, да? Кажется, не надо было нам сюда приходить.
Пес посмотрел на своего хозяина, а потом на вход во двор. Лохматый хвост заходил ходуном.
Он повернулся. Она стояла у ворот, держа в руке авоську, кажется, с яблоками (нет, точно с яблоками, с яблоками и чем-то еще). Она очень изменилась. И не изменилась совсем.
Надо было что-то сказать. Например, «Привет, отлично выглядишь». Или «Привет, а я вот поступил в ваш институт и решил зайти в гости». Или «Я же обещал, что мы увидимся». Но мысли разбежались, как яблоки из выпавшей авоськи, и все что он мог – смотреть, как она медленно идет к нему. А в голове – пусто и тихо. Совсем как во дворе.
Она остановилась близко-близко. Так близко, что он смог увидеть в ее глазах свое отражение.
- Дурак, - сказала она и уперлась лбом ему в грудь. – Рыжик весь извелся.
И ему стало легко-легко. Он бережно обнял худые трясущиеся плечи, уткнулся носом в темно-русую макушку.
- Привет, Ленка, я вернулся.
Странные они – люди. И чего, спрашивается было так нервничать? Он вот всегда знал, что они вернутся и их ждут. Пес повернулся к дому и негромко гавкнул.
На подоконник вспрыгнул рыжий кот с черной мордочкой и радостно дернул угольным ухом.
«Кто меня звал?»
06.11.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:00 Звонок
Знаешь, я даже не удивляюсь, что ты пришел раньше меня и спишь. В моей комнате. На моей кровати. В пыльных кроссовках на чистом покрывале! А вот свинству этому твоему я удивляться не устаю. Неужели так трудно оставить кроссовки в прихожей? И маму я тоже не понимаю. Вернее, не понимаю, почему тебе пыльные кроссовки прощаются, а мне нет.
А ты изменился. Знаешь, меня всегда умиляло выражение нежности и беззащитности, которое появлялось на твоем лице, пока ты спал. Сейчас ты хмуришься и упрямо поджимаешь губы. А еще раньше ты во сне улыбался, а сейчас плачешь – ресницы потемнели и склеились стрелочками. Сомневаюсь, что ты оплакиваешь погубленное покрывало, а по другому поводу я тебе реветь не позволю. Сейчас вот спущусь на кухню, наберу в кувшин холодной воды и вернусь тебя будить. Покрывало жалко, но хуже ему все равно не будет. А я не дам тебе знать, что видел твои слезы. Захочешь – расскажешь сам.
- Да, у нас. Спит в комнате Майкла. Разбудить? – мама стоит, прислонившись к окну, и тихо разговаривает по телефону.
Видимо, разговор серьезный, раз она даже не заметила моего появления. Нет, при маме приступить к своему коварному плану я не могу. Вряд ли она одобрит мою гениальную идею. Надо переждать. Сейчас она договорит, уйдет с кухни, и можно будет продолжать.
– Извините, что сразу не позвонила, но сами понимаете… Да, завтра… нет, я в порядке. – Мама печально усмехается. – Знаете, мне кажется, он переживает гораздо сильнее, чем я. Да, конечно, как только проснется, я отправлю его домой. И еще… вы не будете против, если я отдам ему кое-что из вещей Майкла? Мне кажется, он будет рад, что они у него.
Интересный поворот сюжета! Что значит, будет рад? Мои вещи – это мои вещи, и я был бы рад, если бы они остались моими! Нет, он, конечно, мой лучший друг и все такое, но… Но всему же есть предел!
- Нет, вряд ли… Это наш дом, понимаете? У меня кроме него ничего не осталось… Нет, не нужно, это будут очень скромные похороны. Знаете, Майкл не любил суеты… но спасибо, что предложили. До завтра.
Мама выключает трубку и выходит в прихожую, так и не заметив, что все это время я стоял в дверях. Только зябко ежится, когда проходит мимо.
Джонни, я, кажется, понял, с чего это ты ревел. И, кажется, я не смогу тебя разбудить.
21.04.2009
А ты изменился. Знаешь, меня всегда умиляло выражение нежности и беззащитности, которое появлялось на твоем лице, пока ты спал. Сейчас ты хмуришься и упрямо поджимаешь губы. А еще раньше ты во сне улыбался, а сейчас плачешь – ресницы потемнели и склеились стрелочками. Сомневаюсь, что ты оплакиваешь погубленное покрывало, а по другому поводу я тебе реветь не позволю. Сейчас вот спущусь на кухню, наберу в кувшин холодной воды и вернусь тебя будить. Покрывало жалко, но хуже ему все равно не будет. А я не дам тебе знать, что видел твои слезы. Захочешь – расскажешь сам.
- Да, у нас. Спит в комнате Майкла. Разбудить? – мама стоит, прислонившись к окну, и тихо разговаривает по телефону.
Видимо, разговор серьезный, раз она даже не заметила моего появления. Нет, при маме приступить к своему коварному плану я не могу. Вряд ли она одобрит мою гениальную идею. Надо переждать. Сейчас она договорит, уйдет с кухни, и можно будет продолжать.
– Извините, что сразу не позвонила, но сами понимаете… Да, завтра… нет, я в порядке. – Мама печально усмехается. – Знаете, мне кажется, он переживает гораздо сильнее, чем я. Да, конечно, как только проснется, я отправлю его домой. И еще… вы не будете против, если я отдам ему кое-что из вещей Майкла? Мне кажется, он будет рад, что они у него.
Интересный поворот сюжета! Что значит, будет рад? Мои вещи – это мои вещи, и я был бы рад, если бы они остались моими! Нет, он, конечно, мой лучший друг и все такое, но… Но всему же есть предел!
- Нет, вряд ли… Это наш дом, понимаете? У меня кроме него ничего не осталось… Нет, не нужно, это будут очень скромные похороны. Знаете, Майкл не любил суеты… но спасибо, что предложили. До завтра.
Мама выключает трубку и выходит в прихожую, так и не заметив, что все это время я стоял в дверях. Только зябко ежится, когда проходит мимо.
Джонни, я, кажется, понял, с чего это ты ревел. И, кажется, я не смогу тебя разбудить.
21.04.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
И снова, здравствуйте!
[Print]
Вишневая