Осень 1660-го года от Рождества Христова выдалась в Париже на редкость жаркой. Капитан городской стражи Жан Пети задумчиво ковырялся в зубах, поглядывая через ров на пустую дорогу за воротами Сент-Онорэ и прикидывая, сколько осталось до утренней смены. По всему выходило, что еще не было и полуночи, а скука уже одолевала. Делать было нечего, поэтому Жан посмотрел, сидела ли еще приезжая аристократка.

Сидела, милая, никуда не делась. При неясном свете луны, ее видавшее виды платьице отчетливо серело на фоне темной травы. Жан уже, смилостивившись, послал однажды балбеса Робера позвать ее к ним в сторожку, чтоб уж не совсем под открытым небом ночевать, но та почему-то отказалась. Ну и пусть сидит, гордячка.

Приехала заносчивая мадмуазель на последнем за сегодня дилижансе. Но дилижанс припозднился и к закрытию городских ворот до заката не поспел. Из шести пассажиров только у одного лощеного типа оказалась подорожная из казенной канцелярии, поэтому капитан Жан его, скрепя сердце, пропустил (оброненный чиновником как бы невзначай эку немало помог делу). Остальных старый служака завернул обратно, посоветовав остановиться в постоялом дворе в ста шагах от моста. Старых кабатчик был его кумом, поэтому Жан входил в долю. Повздыхав немного, все опоздавшие отправились в обратную сторону.

Все кроме этой. По тому, как ствеловолосая топталась перед воротами, Жан понял — денег даже на трактир, не то что на взятку, у нее нет. Когда последний из приезжих скрылся всумерках, девочка дрожащим голосом снова попросила ее впустить, но старый капитан был неумолим. В отличие от молодых остолопов вроде Робера и Пьера, уставившихся на симпатичную провинциалку разве что не высунув языки, Жан Пети был человеком старой закалки, хорошо помнящим Фронду, и смазливым личикам с широко распахнутыми карими глазами не верил. И уж тем более не хотел терять хлебное место на таком попущении . Потеребив в руках свой саквояжик, приезжая, видно заметив выражение лиц молодых алебардистов, густо покраснела и, гордо вскинув голову, ушла прочь. Но не далеко — уселась под чахлой вербой на невысоком холмике напротив ворот. Не дать ни взять романтическая героиня под луной из какой-то новомодной пьески.

Так и сидела, малахольная, видимо, намерившись до утра так проторчать. Капитан Жан уже и не рад был своему решению, но утешался мыслью, что тут мадам хоть под их присмотром, а в ночном городе с ней всякое приключиться может. Вместо этого послал Робера, но вишь, отказалась с простолюдинами сидеть, голубая кровь. Как же ее звали-то? Антуанетта? Анна?..

Размышления капитана были прерваны самим их предметом. Светлая фигурка в дорожном платье на той стороне рва поднялась с травы и, вцепившись в саквояж, снова двинулась по мосту к запертым воротам. С Сены потянуло прохладой. Замерзла, злорадно подумал капитан, тот-то же, холод — не тетка, мадмуазель.

До ворот юная дама так и не дошла — замерла опять в пяти шагах от таращащихся навытяжку увальней с алебардами и касками, поэтому капитан вышел сам.

— Мсье стражник, — начала было приезжая, но запнулась по его строгим взкглядом.
— Я вам уже говорил, мадам, — ворота закрыты до утра. Приказ короля.
— Я понимаю, — робко отвечала приезжая, взирая на него снизу вверх честными карими глазами. Были бы у моей дочки такие же, не сидела б в девках, внезапно подумал стражник. — Но видите ли, мсье, я приехала к брату, и если бы он знал, что я здесь, то немедленно бы примчался…

Жан почесал подбородок.

— Если бы да кабы. А кто брат?
— Его зовут Мишель Дубуа, мсье, он работает в королевской канцелярии…
— Да хоть министром, — нахмурил брови капитан, прикидывая. — У меня тут три человека на смене, включая меня, некого на побегушках отправлять.

И столь жалкая картина предстала в этот миг перед глазами старого капитана, столь затравленным был этот взор, что сердце закаленного вояки дрогнуло.

— Эй, Жак! — гаркнул начальник караула.
— Да, ваше благородие! — второй из его подчиненных материализовался рядом так быстро, что приезжая отшатнулась.
— Сбегаешь, куда скажет мадам, и передашь, что велит. На обратном пути купишь нам вина, — Жан протянул ему давешний эку. — И чтоб все донес!
— Так точно, ваше благородие!

Капитан отвернулся, чтобы не видеть налившиеся счастливым светом взор приезжей. Он терпеть не мог совершать бескорыстные поступки — удовольствия от них много, а пользы — ноль. Издалека он наблюдал, как совершенно пунцовая мадам, запинаясь, обхъясняет Жаку адрес, а тот даже вида не делал, мерзавец, что не лапает ее глазами. Тьху, молодежь.

Жак убежал, гремя броней как целая кузница. Перебудит пол-Парижа, недовольно подумал Жан, и оглянулся на аристократку. Та уселась рядом с воротами ниже травы, тише воды, с ожиданием вслушиваясь в звуки по ту сторону ворот. Как же ее все-таки звали? Переспрашивать не хотелось.
Прошел час, а подлец Жак все не появлялся. Заявись с проверкой начальник стражи — ему не сдобровать. Капитан Пети начинал понемногу злиться — и на молодчика, и на разжалобившую камень девчонку, и на себя-дурня, поддавшегося на уговоры. Наконец, ночную тишину разбил приближающийся топот — правда, не человеческий, а конский, и не с той стороны стены, откуда ожидалось.

— Кого еще черти принесли, — пробормотал капитан и перекрестился, отвращая рогатого.

Облачко пыли приближалось по дороге, с которой ранее прибыл дилижанс. Несмотря на тьму, капитан быстро определил, что всадник был один. Курьер, решил он и поднялся. Краем глаза он заметил, как встрепенулась и кареглазая девчонка.

Всадник добрался до моста через ров, удивив стражника чересчур изящным профилем. Чей-то сынок-аристократ, сменил вердикт Жан, вот ведь неймется оболтусу по ночам одному ездить. И снова оказался не прав — при ближайщем рассмотрении всадник оказался одетой в мужское платье для езды женщиной.

Сбруя и одежда с дорогой отделкой выдавали в новоприбывшей богатую даму. Скачка растрепала ее волосы цвета воронова крыла. Глядя сверху вниз, она слегка закидывала голову назад, поэтому шальные черные глаза заманчиво мерцали отблесками факелов из под падающей на лоб челки. Глядя в эти глаза, Пети захотелось перекреститься — от греха.

— Стой, кто идет! — рявкнул он по инструкции.
— И тебя приветствую, Пети, — звонко ответила всадница и залилась хрипловатым хохотом, от которого у немолодого уже капитана стражи в голове зароились совершенно неуместные мысли. А через секунду он вспомнил, что уже видел эту даму.

— Мадам Вентоса! — Жан согнулся в глубоком поклоне — разве что шлем не сорвал, но тот был на ремешке. — Извините дурня, не признал сразу!
— Извиняю, — великодушно улыбнулась всадница. — Сама виновата, не надо было забираться так далеко. Откроешь ворота?
— Сию секунду! Робер!

Пока стражники возились с засовом, всадница заметила на себе восхищенный взгляд девичьих глаз и обернулась.

— Кто ты, красивое дитя? — с интересом спросила она, подпуская коня поближе к приезжей, чтобы получше ее рассмотреть.
— Анастаси Сагран, ваша светлость, — пунцовая до корней волос, она попыталась сделать учтивый книксен, но вышло неубедительно.
— Какая из меня «светлость», — усмехнулась всадница. — Ты из рода Саграннов бретонских?
— Да, ваша светлость.
— Прекрати эти формальности! Я Луциана, так меня и зови.
— Да… мадам Вентоса.
Наездница вздохнула. В этот момент ворота начали со скрипом отворяться.
— Ты не успела проехать до заката? — поинтересовалась всадница.
— Да, мадам Вентоса…
— Ну, это дело поправимое, — оптимистично ответила она.

— Ворота открыты, мадам, — запыхавшийся и раскрасневшийся Жан вернулся с донесением.
— Спасибо, Пети, — сверкнуло золото, и луидор исчез в ладони капитана. — Я еду. И она со мной.

И стражник, и приезжая опешили.

— Но, закат, приказ Короля, мадам… — попытался возразить Жан.
— О, я уверена, что он не будет против, — снова улыбнулась Вентоса, но от этой улыбки Жану стало не по себе. — Разве может быть против любой мужчина, что в славном городе Париже станет на одну красавицу больше?
— Нет, конечно, но инструкция…
— Пети, не будь занудой. Мы едем.
— Да, мадам, — смирился старый стражник, нащупывая в кармане золотой.

Вентоса поманила рукой белокурую приезжую и направила коня между приоткрытыми створками ворот. В покорности, с которой девушка двинулась за ней, тоже была что-то лошадиное. Когда они скрылись за углом, Жан сплюную на доски моста и угрюмо уставился на смотрящего вслед дамам Робера.

— Чего вылупился, остолоп! Давай закрывай ворота. И чтоб не трепался по утру — не было тут всю ночь никого, понял?

Робер кивнул, втянув голову в плечи, и бросился исполнять приказ. Старый Жан еще раз посмотрел на темную улицу и пошел помогать бестолковому подчиненному.