— Я не понимаю! — едва слышно из-за рёва ветра крикнул Ланс.

Волны бились о скалистый берег с такой силой, что казалось, земля вздрагивает именно из-за них. Недалеко от берега стояли две фигуры в бело-синих и тёмно-серых одеяниях, развевающихся несмотря не секущий ливень. Их разделяло несколько десятков шагов, равномерно усеянных какими-то бесформенными пятнами.

— Я не понимаю, — громко повторил Ланс. — Не понимаю, как ты это делаешь?..

Фигура в тёмном не ответила, но одно из пятен вдруг зашевелилось и поднялось, оказавшись молодым человеком в порванном камзоле и с растрёпанной светлой шевелюрой. Губы на красивом лице беззвучно зашевелились, но Ланс не глядя махнул рукой, и светловолосая голова покатилась по камням.

«Прости, Дирк… так лучше… поверь… правда…» Убеждения про себя не помогали. Ланс не умел раз за разом убивать друзей детства без угрызений совести.

— Как? — в отчаянии опять воззвал он к противнику.

И неожиданно получил ответ.

— Ты хороший элементалист, Ланселот, — насмешливый голос Морина легко перекрыл шум бури, хотя он его почти не повышал. — Но знание врачевания и некромантии настолько чуждо тебе, что мне лень даже пытаться что-либо объяснить…

Ещё одно «пятно» задёргалось и вдруг взмыло вверх по причудливой дуге, но Ланс в последний момент успел ударить по нему электрическим разрядом. Он не смотрел, кого убивал, но знал, что молния на миг осветила тонкое, похожее на птичье лицо Карен. Его первой настоящей любви. Мёртвое тело швырнуло на камни, но Лансу показалось, что швырнули его.

— Бог свидетель, я пытался! — крикнул он врагу, стараясь скрыть от него свою боль. — Я пытался много раз!
— И не получилось? — глумливо поинтересовался Морин, и сквозь коротенький просвет в дожде стало видно, что он уже не стоит, а сидит на обточенном волнами обломке скалы. — И почему это я не удивлён?
— Ты не можешь быть сильнее меня, Морин, и ты не можешь знать больше, чем узнал я. А я был в библиотеке Древних и Зеркальном Гроте, я спускался до таких глубин, что ты там даже дышать не смог…
— Твоя беда, Ланс, в том, что ты свято веришь в самодостаточность разума,.. — посерьёзнел Морин.

Три распростёртых на скале тела разом вскинулись и протянули к светлой фигурке руки. Это были люди Морина, их он прикончил безо всяких сожалений — двух мужчин и одну женщину, — залив их яростным потоком первозданного огня. В глубине души он надеялся, что пламя сожжёт их дотла или хотя бы дотянется до Морина, но рождённый буйством стихий ливень не дал этому сбыться.

— …склонён критически недооценивать возможности альтернативных подходов, — с видимым удовлетворением завершил Морин, и Ланс понял, что он ничего не скажет.

Его враг просто водил его за нос, тянул время, чтобы его вымотать. Морин ещё в школе отличался недюжинным аналитическим даром, и теперь вероятно, заранее соотнёс свои силы с его и понял, что опять победит. В этом отношении ему всегда можно было верить. Даже когда он окончательно съехал с катушек и стал причиной… того, о чём Ланс старался не вспоминать. Того, за что он, Карен, Дирк, Мишель, Юки и остальные, кого он привёл сюда на погибель, должны были его убить. Но убить его означало навсегда уничтожить тайну магии оживления, и этого он сделать не мог. Он поклялся вернуть брата, а теперь ещё Карен, Дирк…

— Ты подозрительно молчалив, Ланс, — к Морину уже вернулась его насмешливость. — Всё раздумываешь, как меня убить? И убивать ли меня вообще? Ты мне отвратителен этой самой своей интеллигентской нерешительностью… Скажу прямо: я хочу тебя убить, ибо ты мне мешаешь в высшей степени, но твоя защита мне пока не по зубам. Подчёркиваю: пока.
— Отвечу откровением на откровение: я тоже очень хочу тебя убить, просто чтобы избавить мир от твоего паскудного присутствия, — куртуазность осталась в прошлом много трупов назад. — И даже придумал как: Зелёное море не менее меня жаждет твоей крови. Меня останавливает только то, что мои друзья заслуживают более приличного погребения…
— И ты всё ещё не оставляешь надежды вернуть их из мёртвых? — проявил ядовитую проницательность некромант. — Даже если ты от природы бессилен это сделать?
— Да, — твёрдо сказал Ланселот. — Они мне дороги… и только ты позволяешь себе пользоваться людьми, как живыми щитами и пушечным мясом разом.

Неожиданно Морин промолчал, и Ланс понял, что сказал что-то очень-очень важное. Что-то…

Капли дождя зависли на полпути к земле, когда искра понимания, наконец, понеслась по синапсам, в свете неожиданно долгой молнии над горизонтом блеснули силящиеся разглядеть его, неверящие глаза Морина. Он разгадал последнюю загадку Бога, загадку возвращённой жизни, над которой бились маги многих поколений, но нашли на неё ответ только двое. И именно ему он не дал ровным счётом ничего… Жизнь человека не поддаётся объективной оценке — и каждый платит за неё ту цену, которую устанавливает за неё сам. Любящий не вернёт возлюбленную, ибо ему он дороже всего. Старший брат не вернёт младшего. Настоящий друг не вернёт друга. Только расчётливые, умные сволочи, ценящие себя выше всего человечества, могут позволить себе играть с чужими жизнями. Таков был Морин. И таким не был Ланс.

И ему было всё равно. Теперь он знал секрет Морина, и мог его убить, но тем самым он лишал мир великого мастера. Перед ним был выбор, а он хотел лишь повернуться и уйти, забиться в какой-нибудь уголок и попытаться осознать открывшееся ему… Капли возобновили своё падение и молния, наконец, погасла. Загремел гром.

— Ну что надумал, Ланс? — поинтересовался Морин.
— Ничего, — прошептал Ланселот, — я ничего не хочу решать…

Он не знал, слышал ли его слова враг, но увидел, как изуродованные тела его друзей и прислужников Морина тревожно подползли к некроманту, закрывая его собой. Ему стало противно, и он отвернулся. Он знал, что Карен, Дирк, Юки и все остальные не были безмозглыми куклами, что вместе с телом Морин возрождал и их души… только ему они были без надобности. Почему только те, кому безразличны судьбы людей, имеет право ими манипулировать? Потому что для него они все лишь инструменты, а Богу уж тем более плевать с высокой башни, что твориться в созданном им мире. Просто и мерзко. Ланс развернулся и зашагал прочь по берегу моря.

— Ланс? — в голосе Морина впервые послышалась неуверенность. — Ты убегаешь?
— Да, убегаю, — тихо сказал Ланселот, не оборачиваясь. — Ухожу от ответственности…
— Не слышу, — сухо сказал Морин, и деловито добавил: — Впрочем, не важно, если надо ударить в спину, мне не жалко…

В ответ Ланс показал ему рукой на море. Вдали от берега уже вздыбилась чудовищная волна.

— Самоубийца, — побледнел Морин, — камикадзе долбанный… Впрочем, элементалисту…

Он каркнул что-то своим «слугам», готовясь отразить удар или хотя бы увернуться, но вдруг понял, что все они по щиколотки вросли в камень — похоже, эта стихия его любила не больше моря. В панике, он попытался вырваться, но не смог, потом взглянул на море и понял, что уже поздно. Волна была уже в метрах от берега. Оставалось только повернуться к ней лицом и сказать:

— Что ж, именно так всё и должно было кончится…

Ланс не слышал последних слов своего давнего соперника. Он был погружён в свои мысли и шёл прочь. Когда гнев стихии обрушился на берег он едва его заметил — к элементалистам его класса все стихии были повышенно благосклонны… Или тут было дело в другом? Мир не мстит никому — он просто забивает торчащие гвозди. Гвоздь Морина торчал выше всех, по нему и пришёлся весь удар. А он, Ланс, миру, по большому счёту, безразличен. Что ему теперь делать? Учиться быть сволочью? Или оставаться, как есть, со всеми своими слезами и соплями? Он не знал, но надеялся, что найдёт решение. Ему нужно было только время…

Дождь, пошедший на убыль сразу после волны, совсем прекратился. Море безразлично наблюдало за крошечной фигуркой, бредущей по берегу в насквозь мокрое бело-синей одежде.