Наша романтическая прогулка вдвоем шла великолепно, пока не зарядил донельзя своевременный дождь. Путеводитель по Гластону, купленный Ханной в первый же день, уверял, что летом дожди в городе и окреностях очень редки, а вот осенью ветер приносит с Альп целые табуны туч. Видимо, наш приезд так испортил настроение богам-альпийцам, что они решили выразить свой протест, невзирая на время года…

Так или иначе, зонта у нас не было и в помине, а сами мы как-то неожиданно для себя оказались на самой окраине города. Дома здесь стояли редко и, судя по табличкам «Zum Vermieten» на практически каждом, в большинстве своем пустовали. Стоя под жиденькой листвой спасительного деревца, мы затравленно озирались, попутно пытаясь отжать волосы и прочую совершенно не осеннюю одежду. Наконец, Ханна ткнула пальцем в сторону чего-то, что при ближайшем рассмотрении оказалось набором светящихся букв на фоне мрачного неба, великодушно сложившихся в название едального заведения.

Стоило ливню немного утихнуть, как мы звонко зашлепали по лужам в сторону спасительного ресторана, где двух мокрых и продрогших встретила полная тётушка в фартуке, очевидно, хозяйка. Немного задержавшись взглядом на волосах Ханны, она радушно поприветствовала нас с едва различимым южноевропейским акцентом:

— Добрый день! Столик на двоих?

Ханна попыталась ответить, но лишь клацнула зубами от холода и кивнула. Тетушка провела нас вглубь помещения, усадив за небольшим столиком в компании двух махровых полотенец. У столика было два неоспоримых достоинства — во-первых, с него через окно открывался изумительный вид на Бодензее, а во-вторых, он располагался в шаге от электрического обогревателя, который тут же оккупировала Ханна. Глядя на нее, я вдруг заметила, что совершенно нагло кутаюсь в ее куртку, которую она мне, оказывается, отдала еще под деревом. Нет, я, конечно, понимаю, что рассеянная, но это не повод давать Ханне простужаться!..

— Глупости, — фыркнула та, для пущей неубедительности опять клацнув зубами — но куртку забрала. — Это ты у нас оранжерейная лилия, Гретхен, а мы и не такие непогоды видали.
— Негодяйка, — только и могла ответить я, ибо крыть было нечем. Увы, именно Ханне всегда приходилось откачивать меня от очередной заразы, а не наоборот. Ей это нравилось, а я, к своему глубочайшему стыду, млела как котенок, видя ее бесконечную заботу в ее глазах. Она вообще была первой, кому оказалась нужна именно я, а не деньги и титулы моей семьи, с которой я, кстати, вдрызг разругалась перед уходом.

А еще был Шварцвальд — я не помнила почти ничего, но таинственная Лючия твердила, что там Ханна спасла мне «больше чем жизнь». Я подняла на нее глаза — она как раз вытирала свои белоснежные волосы полотенцем. Они поседели за одну ночь и больше не восстановились. Теперь Ханна стригла их покороче, несмотря на мои протесты. Не слишком осознавая, что делаю, я подняла руку и прикоснулась кончиками пальцев к седой прядке над ее ухом. Ханна замерла. Я тоже. После той ночи она стала болезненно нервной. Хорошо хоть просыпаться со слезами в четыре утра перестала…

— За счет заведения, — тактичное покашливание первало нашу немую сценку, и я отдернула руку. Тётушка-хозяйка поставила на стол две чашки какого-то восхитительно пахнущего горячего напитка. — Хотите что-нибудь уже заказать?

Мы с Ханной переглянулись. Есть нам не хотелось, но ввалиться в ресторан и ничего не заказать было бы невежливо, тем более после того, как нас уже угостили…

— Тарелку картошки фри на двоих, пожалуйста, — Ханна выбрала самый нейтральный вариант. Она любила картошку, я к ней была вообще-то равнодушна, но то, что нравилось ей, нравилось и мне… Тётушка с улыбкой кивнула и исчезла на кухне.

Какое-то время мы умиротворенно молчали, глядя на дождь за окном и неспешно поглощая чай со специями, которым оказался принесенный напиток. Потом принесли картошку, за которую я тут же расплатилась, дав щедрые чаевые. Задумчиво глядя на принесенное блюдо, мы решали, что с ним делать — голода мы по-прежнему не испытывали. Наконец, Ханна решительно ухватила пальцами одну палочку с тарелки и строго велела:

— Скажи «Ааа!»

Я повиновалась, после чего картофелина, как по мановению, оказалась у меня во роту. Чуть не подавившись от внезапно накатившего хохота, я нашла в себе силы прожевать и проглотить, и только тогда заметила в руках Ханны новую порцию. Мне оставалось только контратаковать — надо признать, она почти не сопротивлялась… Картошка исчезла с тарелки куда быстрее, чем мы рассчитывали.

Дождь кончился, но мы это сообразили, только когда из-за далеких уступов Альп слева блеснуло закатное солнце. Вымыв руки и пожелав приятного вечера хозяйке — именем которой я так и не поинтересовалась, — мы, все еще посмеиваясь друг над другом, вышли на пустынную улицу.

Оглядываясь на необжитые домики по сторонам, я не заметила, как и когда появилась она. Первой ее увидела Ханна, застыв, как вкопанная. У меня отвратительная память на лица, но это лицо, вернее, обстоятельства нашей встречи, я запомнила навсегда — непостижимая Лючия Рован, наша с Ханной одна на двоих спасительница в очках и белой пелерине, с кривоватой улыбкой ожидала нас в десяти шагах на тротуаре.

— Что случилось, Лючия? — охрипшим голосом спросила Ханна.
— Добрый вечер, девочки, — вместо ответа она укоризненно поздоровалась. — Я гляжу, ты постриглась?
— Уже давно, — буркнула Ханна, но немножко расслабилась.
— Фрау Рован, почему вы здесь? — наконец, нашлась что спросить и я.
— Я хочу предложить вам обеим одно небольшое приключение на троих…
— А если мы откажемся? — быстро уточнила Ханна.
— То я уйду, — кажется, Лючия смотрела на нас сочувственно. — Но я бы на вашем месте не стала отказываться. Вы обе уже мечены тайным миром, и ничего с этим не поделаешь…

У меня закружилась голова, как в тот вечер, когда я прыгнула в машину Ханны и велела гнать, пока не кончится бензин… Мы обменялись отчаянным взглядами, потом она со вздохом произнесла:

— Хорошо, мы слушаем.