Большую часть пути от Винтертура мы с Гретой проспали. Лючия ушла в себя с момента, как мы устроились в купе, и больше не выходила. Сидела, уставившись в пустоту, и на любые вопросы отвечала односложно. Объяснить толком, за чем мы, собственно, едем через пол-страны она так и не удосужилась. Пошушукавшись с Гретой, мы решили лечь спать, тем более, что за окном все равно была ночь, а сон в поезде был нам не впервой. Часам к трём я проснулась, обнаружив, что крепко обнимаю Грету и что обе мы укутаны в непонятно откуда взявшееся одеяло. Я хотела было поблагодарить Лючию, но та снова уставилась в темноту непроницаемым взором за полироваnными стеклами очков, и мне оставалось лишь снова поддаться убаюкивающему перестуку колес.

Во второй раз я проснулась под утро, когда зашевелилась Грета. Виновато глянув на меня, она отползла причесываться, оставив одеяло в моем владении. Я же, пожелав присутствующим доброго утра, вопросительно уставилась на нашу ведьму. То, что сия необычная дама не чурается нечистой силы, было столь очевидно, что даже она сама не стала этого отрицать, когда Грета поставила вопрос ребром. Меня же после Шварцвальда подобное удивлять перестало совсем. Другое дело, что ничего «подобного» со мной с тех пор не происходило. Что ж, любопытство убивает не только кошек…

— Через полчаса выходим, — коротко сообщила Лючия в ответ на мой вопросительный взгляд и, снова нахмурившись, уставилась в окно. У нее было лицо ученицы, уверенной в своих знаниях к экзамену, но все равно в сотый раз повторяющей про себя ответы. Я невольно залюбовалась — до встречи с Гретой мне нравились именно такие женщины. Смутившись, я кинула виноватый взор на неё, но Грета, слава богам, не заметила, сосредоточившись на спутанных за ночь волосах. Что ж, через полчаса, так через полчаса.

Чем ближе поезд приближался к цели нашего пути, тем явственнее я ощущала возбуждение и… страх. От близости неведомого сосало под ложечкой. Руки Греты нервно подрагивали. Это не было страхом, от которого хотелось бежать — уж я-то знала эту разновидность страха, — а скорее тем, который мы ощущали, когда самолет клуба парашютистов в Ганновере набирал высоту. Ощущения прыжка в пустоту — вот что это было. А наш один на двоих парашют сидел напротив и мрачно глядел в окошко.

На главный вокзал Билефельда мы прибыли в пол-девятого утра. Из окна было совсем не похоже, чтобы он когда-то переставал существовать. Перроны были забиты людьми, спешащими на работу или стоящими в очередях в булочные, все было ярко освещено. Лючия решительно поднялась и двинулась к выходу. Мы вышли вслед на платформу и оглянулись. На платформе царила обычная суета — кто-то выгружался, кто-то загружался, кто-то боролся с чемоданом. Ничего необычного в несуществующем городе пока не наблюдалось.

— Оооччень интересно, — протянула Лючия, и от ее тона мне стало не по себе. — Ну-ка, скажите мне, что вы видите вокруг?
— Вокруг? Ну, всё как обычно, поезд, перрон, пассажиры… — неуверенно начала Грета, но наша спутница остановила ее жестом.
— А так? — прохладные руки ведьмы не секунду накрыли наши глаза, и в следующий миг мы с Гретой дружно охнули от неожиданности.

Перрон был пуст — исчезли пассажиры, исчезли их чемоданы, исчезли даже продавщицы в кондиторских. Вмиг потухли все электрические огни, теперь вокзал освещало только робкое утреннее солнце. Вообще вокзал оказался далеко не таким ухоженным, как казалось сначала — всюду валялся мусор, легкий ветерок гонял неубранные листья, а обвалившаяся штукатурка, казалось, не обновлялась уже лет тридцать. В панике мы оглянулись на наш поезд, но тот был на месте. Пассажиры смотрели на заброшенную, пустую платформу безо всякого интереса… как будто не видели того, что видели мы.

— Куда они все?.. — испуганно спросила Грета, не договорив.
— Здесь никого и не было, — спокойно и сочувственно ответила Лючия, разглядывая нас, будто оценивала. — На этой станции вышли только мы. Остальное — наведенная иллюзия, весьма изощренная, но не сложная.
— Иллюзия? Кем наведенная? — почти одновременно спросили мы.
— Вот именно это я и приехала сюда выяснять, — она выжидательно уставилась на нас.

Я не сразу поняла, что она хотела услышать. Но Грета, еще раз оглянувшись на спасительный поезд, стиснула мою руку и решительно поправила:

— Мы сюда приехали. А… это опасно? Ну, выяснять…

Лючия с уважением посмотрела на нее. Я только хмыкнула — она еще плохо знала Грету. Если той в голову что-то стукнет, переубедить ее уже невозможно… Но надо отдать должное, «стукало» ее обычно весьма конструктивно. За нашими спинами раздался резкий свисток, шумно захлопнулись двери, и поезд двинулся дальше.

— По-моему, тут пусто, — Лючия уклонилась от прямого ответа. — Я не чувствую человеческого присутствия вообще во всем городе…

Мы не стали уточнять — не чувствует, значит, может. В молчании мы двинулись к выходу с вокзала по пустующим переходам. На первый взгляд, тут не никто не бывал по крайней мере с восьмидесятых. Всюду были видны следы запустения. Как будто люди просто взяли и дружно ушли отсюда давным-давно… Только когда мы вышли на обширную парковку, где сквозь потрескавшийся асфальт прорастали сорняки, а от стоявших там когда-то машин остались ржавеющие груды металла, я поняла, что мне напоминает это запустение. Как-то раз я искала в интернете фотографии Чернобыля… Но чтобы такое запустение обнаружилось на окраине Рургебита, было немыслимо. Не было же здесь ядерных реакторов, в самом деле!

По настоянию Лючии мы двинулись к центру. Шли мы клином — впереди атлантическим крейсером рассекала пространство она сама, мы же с Гретой, невольно взявшись за руки, топали следом, стараясь держаться середины улицы. Стены заброшенных домов не внушали нам особого доверия. Совсем рассвело. По левую руку от нас остался то ли парк, то ли просто лужайка, и мы с большим облегчением услышали оттуда чириканье чего-то пернатого. Признаков живых людей по-прежнему не было, только на обочине прикорнул старенький мотоцикл — судя по состоянию, оставлен он там был еще до моего рождения… Меня пробил озноб.

Наконец, мы вышли на большой перекресток с кольцевым разъездом. Здесь стояли останки брошенных машин, но не похоже было, чтобы случилась авария. Просто водители разом остановились, вышли и разбрелись по своим делам.

— Вот что, девочки, — задумчиво произнесла наша проводница. — Похоже, тут действительно никого нет. Давайте-ка разделимся. Вы двинетесь по этой улице дальше на юг, к ратуше, а я пойду окружным путем, проверю пару мест… Вы же не бывали тут раньше?
— Нет, конечно, — буркнула я. Оставаться одной в этом… трупе города, пусть даже с Гретой, меня не прельщало. Перед глазами живо встало мое «приключение» в Шварцвальде, и я помотала головой, отгоняя память. В тот миг я впервые пожалела, что не уехала сразу, когда Лючия предложила нам выбор на перроне…
— Не переживайте, я оставлю вам свой номер мобильного, — от Лючии не укрылось мое недовольство, и она поспешила успокоить нас с понимающей улыбкой.

Новость, что могучая ведьма, мановением руки отводящая иллюзии и изгоняющая темных монстров, пользуется мобильным телефоном, повергла меня в гомерический хохот. Но пока я смеялась, Грета невозмутимо обменялась номерами с Лючией и для надежности ей позвонила. На звонок у нее оказался поставлен какой-то незнакомый мне метал, что рассмешило меня еще больше. Сама ведьма казалась несколько смущенной.

— Двигайтесь по этой улице до следующего большого перекрестка, — проинструктировала она нас, когда я успокоилась. — Потом поворачивайте налево, встретимся у ратуши. И на всякий случай не заходите ни в какие здания, мало ли что…

Дома по этой улице внушали не большего доверия, чем те, мимо которых мы только что прошли, поэтому мы согласно кивнули. Перспектива остаться одним быстро изгнала мою внезапную веселость, но слава богам, Лючия не стала долго прощаться, а просто помахала рукой и исчезла в какой-то подворотне.

Переглянувшись, мы с Гретой двинулись дальше по центру улицы. Ветер шевелил неубранные листья, и, глядя на них, я вдруг поняла, что с объективной точки зрения делаю большую глупость. Еще вчера мы отдыхали на Бодензее, собираясь махнуть дальше в Италию, а сегодня мы опять в Германии, в самом сердце умершего годы назад города, о чем нам не полагалось даже знать, без нашей единственной защитницы, которая нас сюда, собственно, и заманила… Очевидно, Грета подумала что-то подобное, ибо ее рука нашла мою, и наши пальцы переплелись, будто стараясь придать друг другу уверенности в себе.

Улица, по которой мы шли, представляла собой фантасмагорическое зрелище. Асфальт здесь был положен как следует, но тут и там и он дал трещины, сквозь которые прорастала пыльная трава. По тротуарам росли чахлые городские деревья, а под ними, припаркованные много лет назад, ржавели древние автомобили. Я с содроганием подумала, что именно такими найдут наши города инопланетяне, если человечество вдруг вымрет, и удивилась своим мыслям. Людского присутствия не наблюдалось нигде…

Когда улица начала забирать вправо, Грета вдруг завертела головой, будто прислушиваясь к чему-то. Я тоже прислушалась. Показалось? Откуда-то справа доносились всхлипы… Мы остановились. Да, это определенно был плач, причем плач детский. Не сговариваясь, мы ринулись вперед. Кто мог плакать в этом мертвом городе? Я не знала, но один плачущий ребенок мне лично был важнее всех секретов этого проклятого места…

На перекрестке, о котором говорила Лючия, нам открылась примерно та же картина, что и на первом, но нас она интересовало мало. Плач слышался из здания, которое когда-то было рестораном. Двери были распахнуты, и я чуть было в них не кинулась, если бы вцепившаяся в меня намертво Грета не напомнила мне об осторожности.

— Лючия велела не заходить в здания!
— Да, да, ты права, — мне стало неловко за свою оплошность. На ум пришел старый рассказ Шекли, где героев заманили в ловушку необъяснимым на необитаемой планете плачем девушки… Человек, в двадцать семь поседевший за одну ночь, имел право на паранойю.

Плач тем временем прервался.

— Эй, кто там? — неуверенно позвала я внутрь. В темном помещении что-то зашуршало, потом оттуда вынырнуло нечто белое, и мы с Гретой инстинктивно отпрянули, но тут же устыдились, ибо это была всего лишь девочка. Обыкновенная, живая семилетняя девчонка в белом летнем платье, каких в Германии тысячи.

Увидев нас, несчастная бросилась к нам, как к родным, отчаянно рыдая. И повисла, что характерно, на мне — видимо, почувствовав, что я для этого приспособлена лучше, чем Грета… Когда поток слез немного иссяк, мы выяснили, что зовут ее Линда, приехала она сюда вчера вечером из Штуттгарта с отцом — проведать его престарелую бабушку.

— А потом папа пропал, и никого не было, — сквозь рыдания рассказывала Линда. Меня она так и не отпустила. — Мне было страшно, и я побежала к бабушке…

Внятных объяснений, куда «пропал» папа, мы так и не добились.

— Очень хотелось кушать, поэтому я зашла сюда, но тут тоже никого…

Не найдя еды, бедняга не решилась выходить обратно в темноту и заночевала тут. А утром появились мы.

— Что будем делать? — спросила я у Греты, ибо делать что-либо пришлось бы в любом случае ей, ибо мои руки были заняты всхлипывающим ребенком.
— Кормить, — строго ответила та, распаковывая свой рюкзачок. Похоже, в ней проснулся материнский инстинкт… Мне было очень интересно, что произведет на свет ее сумка-самобранка, но это оказались просто вчерашние бутерброды, которые мы не съели, поужинав в безымянном гластонском ресторане.

Какое-то время мы дружно умилялись, глядя на уминающую угощение за обе щеки Линду, но убедившись, что останавливаться она не собирается, переключились на более конструктивные вещи. Грете пришло в голову, что неплохо было бы позвонить Лючии и спросить у нее, что нам делать дальше. Однако трубку та не брала — из ее автоответчика я подчерпнула безусловно полезное знание, что полностью ее зовут «Лючия Рован».

— И что теперь? — на этот раз сакральный вопрос задала Грета.
— Давай двинемся дальше к ратуше, и подождем ее там…
— Фрау Ханна, а кто такая фрау Лючия? — встряла в разговор Линда. Очевидно, утолив голод телесный, в ней проснулось любопытство. Хорошо быть ребенком, когда рядом есть взрослые.
— Ведьма, но хорошая ведьма… наверное, — не слишком внятно объяснила я, но Линда закивала, демонстрируя истовое желание познакомиться с настоящей «хорошей ведьмой». Я вздохнула и поднялась с тротуара, для надежности взяв ее за руку. Грета взялась за другую, и мы двинулись по улице влево.

Линда оказалась болтушкой. Как только мы пообещали, что Лючия найдет ее папу, она выбросила мрачные мысли из головы и принялась развлекать нас историями из своей школьной жизни. Они были бы скучны, если бы не разгоняли столь успешно мрачную атмосферу пустого города. Когда впереди уже показалась старое здание, которое могло быть искомой ратушей, Линда внезапно замолкла на полуслове.

— Бабушка вон там живет, — в ответ на гретин вопрос показала она куда-то вправо. — Давайте к ней зайдем?

Мы неловко переглянулись. Не было никаких причин полагать, что «бабушка» когда-либо здесь существовала… Но площадь перед ратушей пустовала, а девочку было жалко, поэтому мы согласились на крюк. Свернув направо, мы прошли еще один квартал между ветшающими домами и попали в заросший сквер, из-за деревьев которого виднелся готический шпиль церкви. Удивительным образом часы на ней еще шли, хоть и показывали пять часов — то ли утра, то ли вечера…

— Мы с бабушкой сюда ходили, — обрадовалась знакомому месту девочка. — Может, они с папой там?

Мне было сомнительно, но церковь выглядела хорошо сохранившейся — храмы всегда строили на века, что им какие-то тридцать лет… Мы обошли ее по кругу, найдя главный вход незапертым. Несмотря на наши опасения, внутри не оказалось ничего неприятнее многолетней пыли, от которой мы все трое немедленно расчихались, подняв ее еще больше. Наконец, мы прошли между двумя рядами скамей к алтарю, украшенному замысловатым, но выцветшим триптихом. Что делать дальше, я не знала, но Грета и Линда, по-моему, молились, так что я не стала им мешать. В этот миг зазвонил мой телефон.

— Ханна? — я была безумно рада слышать этот голос, но он был явно чем-то озабочен. — У меня плохие новости…
— Что такое?
— Вы где сейчас? Перед ратушей никого кроме меня.
— Мы в церкви напротив ратуши… Лючия, что…
— Стой, — внезапное ледяной спокойствие в ее голосе подействовало на меня, как ушат столь же ледяной воды. — Повтори еще раз: вы находитесь в каком-то здании?
— Да, в церкви, через сквер от ратуши…
— Стойте на месте, — раздался рубленный ответ. Похоже, она говорила на бегу. — Ни шагу.

Мобильник пикнул — конец разговора. Ничего не понимая, я оглядела церковь. Что могло так напугать нашу бесстрашную спасительницу… да и меня, чего таить? Линда еще молилась, Грета рассматривала какой-то листок на стене, но обернулась ко мне, когда я положила трубку.

То, что произошло потом, вспоминается с трудом. Все было не так, как в Шварцвальде — и, тем не менее, чем-то неуловимо похоже. С диким грохотом врата собора распахнулись, и внутрь то ли вбежала, то ли влетела Лючия. Логика подсказывает, что именно она крикнула «ЛОЖИСЬ!!», размахиваясь, как будто кидая невидимый мяч… Мои колени послушно подкосились, но краем глаза я успела заметить, как упала ничком Грета, а из пальцев Лючии выскользнуло что-то вроде стеклянного шара — точно в грудь Линде.

Зато следующую картину я, боюсь, запомнила на всю жизнь. Линда ещё оборачивалась на шум, когда я крикнула «Берегись!», но слишком поздно. «Стеклянный шар» ударил девочку в грудь, разворотив грудную клетку, полголовы и начисто оторвав левую руку. Вопреки всем законам физики, Линда осталась на ногах и даже продолжила разворот. У меня в глазах потемнело, но через миг я поняла, что тьма сгущается только вокруг изуродованного тела девочки. Наверное, эта тьма спасла мне рассудок, ибо я очень не хочу верить, что в последний момент увидела быстро растущие из клокочущий останков детских лёгких коленчатые щупальца то ли насекомого, то ли каракатицы…

Лежа за скамьями, я не видела Лючию, но когда по церкви разнесся грохочущий голос, сотрясая пространство кощунственным речитативом, я с содроганием узнала ее. Мне захотелось зажать уши, но лучше бы я закрыла глаза, ибо в следующий миг тело Линды с чудовищным хрустом развалилось на кровоточащие куски. И все стихло.

Сначала я просто лежала, оглушённая, потом мне удалось встать. Колени дрожали, к горлу подступала тошнота. У противоположной стены на четвереньках стояла Грета и не могла подняться — ее рвало. Я хотела подойти, но между нами лежало то, что минуту назад было Линдой. Обходя это по широкой дуге, я увидела Лючию, безвольно полулежащую в проходе между скамейками, опершись спиной на одну из них. С ее лицом что-то было не так, но завидев меня, она попыталась улыбнуться.

— Что это было? — потребовала я. — Что ты сделала с девочкой?
— Девочкой? Ааа… — она слабо улыбнулась. — Это она вас сюда привела?
— Да, её зовут Линда, и… — я не договорила, пораженная чудовищным подозрением.
— Девочка Линда умерла несколько дней назад, Ханна, — жестко сообщила Лючия. — То, что вы видели, был ходячий труп.
— Неправда! — яростно крикнула Грета, незаметно подойдя с другой стороны. — Она была живая! Ела, плакала, говорила!
— Да, — легко согласилась Лючия. — Когда эти твари завладевают телом человека, они оставляют большинство переферийных функций, но убирают «слабости», по чему их им можно вычислить… Она ведь ночевала в каком-то здешнем доме?
— Да, в ресторане на перекрестке, — теперь соглашалась Грета. Но она еще не верила. — Как ты догадалась?
— Они прячутся в заброшенных домах. Если человек там долго остается, они сначала жрут его сознание, а потом все остальное…
— Они? — я почувствовала себя человеком, запертым в темной комнате с ночным хищником. Как мне было знакомо это ощущение…
— Долго объяснять, — Лючия попыталась встать, но ее руки подломились. — Давайте выйдем отсюда… Помогите мне найти очки, пожалуйста…

Я помогла Лючии подняться на ноги, придерживая за талию. Грета тем временем нашла по скамьей очки и угрюмо подала их ей.

— Мы ее даже не похороним? — язвительно спросила она ведьму.
— У тебя есть, чем копать? — резонно поинтересовалась та, но тут же смягчилась: — Но ты права… Я думаю, лучше всего будет всё здесь сжечь. Вместе с церковью. Не думаю, что Назаретянин будет против…
— У тебя есть какой-нибудь магический огонь? — деловито спросила Грета.
— Я Прометей? — снова огрызнулась Лючия, прежде чем дать нормальный ответ. — Я очень устала, Гретхен… Этот город пережевал меня, и ваше счастье, что вы не видели и трети того, что увидела здесь я. Боюсь, устраивать погребальный костер вам придется без меня…

Устраивать погребальный костер пришлось мне одной. Грета наотрез отказалась снова заходить в церковь, поэтому я оставила ее на лужайке наблюдать за оживающей Лючией. По совету последней я обыскала брошенные перед входом машины, обнаружив в одной плотно закупоренную канистру бензина. Сколько лет она пролежала тут? У меня не было опыта сжигания человеческих останков и церквей, но для первого раза получилось неплохо. Впрочем, в какой-то миг мне показалось, что старая церковь сама подставляет очищающему огню наиболее горючие части себя…

Когда я вернулась к спутницам, они о чем-то ожесточенно спорили, но увидев меня, замолчали. Лючия уже могла идти сама, но ее качало, поэтому нам пришлось ее поддерживать. Возвращались к вокзалу мы окружным путем, а за нашими спинами с мрачным треском занималась пламенем старая церковь. По дороге Лючия тихо рассказывала.

Я не могу утверждать, что поняла ее рассказ правильно, но по ее словам наш мир состоит из сотен, если не тысяч «слоев», наложенных друг на друга и существующих параллельно, хоть и по разным законам. Человек разумный видит только один из них, который и считает реальным миром. Но маги и ведьмы вроде Лючии способны видеть сразу несколько… и существ, которые там обитают. Лючия так и не поняла, откуда и когда появились твари, съевшие Линду, но именно они являлись причиной, по которой Билефельд перестал существовать, хотя иллюзию его существования до сих пор зачем-то поддерживали «они». Кто такие «они» и как выглядят «твари», она так и не объяснила, несмотря на мои настойчивые вопросы.

— Да, я могу их убить, — без энтузиазма ответила она на вопрос Греты. — Но тогда придется убивать всех сразу, ибо на смерть одной со всего города сбегутся остальные.
— Но ты же убила Ли… тут тварь в церкви?
— Нет, — спокойно возразила Лючия, сочувственно глядя на наши напрягшиеся лица. — Я всего лишь уничтожила физический контейнер, через который она пыталась вползти в нашу реальность.
— Но ее же надо убить! — потребовала Грета.
— Не в моем текущем состоянии, — печально покачала головой ведьма.

Грета заплакала. Мы уже сидели на старой скамейке на вокзале, ожидая поезда — никто nне знал, когда он приедет, ибо расписание тридцатилетней давности вряд ли оставалось в силе. Грета плакала, всхлипывая «Несправедливо, несправедливо…» Как мать, подумала вдруг я. Как мать, потерявшая ребенка… Мысль неприятно поразила своей простотой. В ответ я просто прижала ее к себе и не отпускала, пока рыдания не превратились в редкие всхлипы. Потом Грета отстранилась, чтобы высморкаться и вытереть лицо. Мы замолчали, глядя на листья, которые гонял по перрону поднявшийся ветер.

Пришел какой-то поезд. Мы с Гретой уселись у окна напротив друг друга. Над городом разносился черный дым от горящей церкви, но никто кроме нас его не видел, надежно защищенные от жестокой реальности спасительной иллюзией… В Мелле в наше купе подсел пожилой мужчина в дорогой паре, но всю дорогу просидел молча, уткнувшись в свежий номер своей газеты. Только собравшись выходить в Оснабрюке, он внезапно обратился к Лючии:

— Фрау Рован, вы неисправимы, не правда ли? Сегодня мы разойдемся мирно, ибо вы помогли нам — пусть и невольно, я подозреваю, — устранить… нестабильность, но рано или поздно вы попадете в неприятности.
— Жду с нетерпением, — зло бросила в ответ ведьма, не пытаясь, однако, подняться. Непонятный попутчик проигнорировал грубость и повернулся к нам.
— А вам, девушки, я бы лично посоветовал быть поосторожнее. Любопытство убило не только кошку.

Пока я до меня доходил смысл последних слов, он сделал шаг и исчез в коридоре. Но когда я выскочила вслед ему в коридор, он был пуст, как улицы мертвого города Билефельда…