Сесть на диванчик в большом и высоком зале одного из этажей театра, когда по паркету носятся вспотевшие дети из студии. Я всё время пытаюсь скрыться от звуков, которые сотрясают всю хрустальную атмосферу этого субботнего вечера. Я невидно под предлогом отлучаюсь из пары и выбравшись за пределы путаницы лестниц и ходов театра, становлюсь серым холодным пешеходом, который вышел из такой же не яркой роли, но всё ещё боится быть светлее. Теперь можно гулять вдоль Немана и уворачиваясь от пристальности взглядов встречной женщины, касаться пальчиками перчаток холодного синего бортика, который окружает выступ площадки над рекой, чтобы защитившись, видеть перед собой лишь уносящуюся с листьями и водорослями от глаз коричневатую гладь. Идти к возвышенности и видеть у криволинейного подъёма деревом обитую стену церкви, которая так высока ещё и неприступна, когда один только молодой ангел смотрит на меня или на реку из-за ограды, чтобы я слёзно смутился от своей низости, но всё же поднял ладонь до черты для приветствия всего неба. Вновь оказаться на тропинке в парке, когда холод ещё не так силён, чтобы на бегу потерять сердце. Санитар подойдёт к открытому окну и плотно прижав раму к коробке рукой, совершит один поворот отмычкой в боковом замке, чтобы грянувший ливень не затопил общую палату. В тёплой летней атмосфере я буду с койки наблюдать за движением сумасшествия одного разговорника, который будет клянчить сигареты из сейфа у санитара, когда выйдет из глубокого монолога. Хромая на прямой высокой ноге от койки в сторону выхода ринется крепкий мужчина и с чёрными возгласами, оттолкнёт от себя рядом к плечу прижавшегося до безумия подростка в розовом после самоубийства венке. Ночью в палату, куда падал лишь общий свет, притащили мужчину, который не подавался на крепкие увещевания белобрысого санитара с бинтами и поэтому был в конечном итоге зафиксирован по рукам к балкам кровати, а на утро проснулся в панике, потому что не мог пошевелиться, чтобы дотянуться к стакану воды на тумбочке. Ещё одна красная пилюля на указательном пальце дежурного врача села мне на губы и была проглочена с водой, чтобы связно наконец прекратить мою бессонную агонию в реанимационной комнатке. Где-то рядом суетился больной с абсолютно зелёным лицом и чёрными дутыми губами, которые тёрлись о ложку с клочком жёлтой каши. На меня свысока смотрели незнакомые голубые лица в масках и видя, как долго сопротивляется ситуации моё сердце, готовили в мисочке с ватой шприц, чтобы меня разбудить. Я специально остановлюсь у решётчатой калитки от которой вниз к дворику отходят знакомые ступеньки, чтобы мама вечером могла удобно спуститься в сад и забрать меня домой. За столиком дремлет воспитательница, когда о её спину из-за крыш беседки ударяется дневной луч греющего лифчик света. В спальню не стесняясь входит иногда подменяющая воспитательницу женщина, чтобы снять с груди чёрное бельё стоя спиной и оставить блузку на открытой дверце шкафа, пока с вешалки не будет снят посменный бюстгальтер. Продолжить верить в приход матери и для этого врать с коврика санитарке, когда та уже попытается провести меня в прохладную спальню, чтобы уложить щекой в простынь. Ждать пока в полном окне померкнет луна и мне не придётся привставать с подушки, чтобы луну осматривать на предмет травм и ожиданий увидеть её утром свеженьким цветком, который стянется под каким-нибудь больничным деревом в маленькую беленькую салфеточку. Мне приятно после температуры наблюдать за лучистыми птицами, которые не боясь садятся на инфекционные ветви или голубые баки с объедками, чтобы устраивать перекличку над вчерашней лужей дождя. Один больной, который впервые встретил меня на входе, теперь с мягкой пачкой сигарет бродит между деревьями с женщиной, чтобы дотрагиваться до её сухого плеча своей почти подростковой бородкой. Эта женщина выбирает себе прогульщика каждое утро и однажды я вижу её со стадиона в компании мужчины с пигментными разводами по всему натянутому перед дракой лицу. Я торчу на ночном стадионе среди холодов ноября, который всё не подтягивается к моему празднику и только сеет воспалённые до желтизны звёзды по ровно разорванному кругу небосвода, чтобы отвлекать моё томное внимание от болезни. Старик крошит по миске хлеб и сосед по столику подзывает санитара, чтобы старика увести голодным в палату, где привязать к койке на углу. Мальчик с битой по уголкам передней челюстью уже готов укусить меня за нос, но санитар быстрым шагом ставит между нами свою черту, которая не даёт нам сцепиться. Кто-то кинет последнюю карту на покрывало, пока я буду проходить мимо койки вслед за таблетками, которые ссыпаны уже в мою глотку. Шаг этого больного только кажется свободным - внутри же он сильно напряжён и скован от надвигающейся злости, которую только пытается сдержать или контролировать. Множество домов разной высоты и дизайна, открывались передо мной, когда взгляд уже был готов охватить всю стену, чтобы только суметь заснуть на несколько отжатых секунд у вечности. Подушка растает с уходом солнца и влажные растения в горшке покроются чёрным налётом от подоконника, который вовсе исчезнет ночью, чтобы только утром показаться тенью с оранжевым пятнышком на растущей бровке. Мило чирикающий из радиоточки воробушек, вечером сядет на волну в зале и тогда я не проснувшись открою глаз, чтобы пальцами ладони отогнать бессонный звук от звенящей подушки. Огород в темноте будет застукан струями дождей, которые станут посменно выворачивать до корней высокие цветы, чтобы обложив лепестки в лужу, играть переливаясь змейками в прятки под крышами домов или улиц.
Заниматься любовью в двухме...
[Print]
jmot