Солнце в вечерней лености лучей, обовьёт всеми своими кольцами чернеющие по углам сосны, чтобы поддержать ими свой вытекающий из парка берег. Река будет ударяться о ложку залива, пока к алюминию не приблизятся вороны, чтобы собрать с ложки узоры из водорослей и скошенной по берегу травы. Дом из кирпича под бегущей луной, делился на светящиеся прямоугольники, которые сливаясь в один розовый муравейник, оживали среди огородного пустыря. Мы же продолжали сидеть на скамейке и не замечая пятен смущения в темноте щёк, целовали свои придуманные облака в оборот мишени для притяжения пуль. Растрескавшееся в простреле яблочко, стало с соком подтекать на орбите подноса, который со звоном упал на серебряные рельсы планеты, чтобы планету раскрутить на снег. В аудитории зажёгся ветер, чтобы ласкать световые льдинки лампочек, которые не успели после занятий растаять. Студенты шли к паре неохотно и противно улыбаясь у стола преподавателя своими синеватыми зачётками с незаполненными до отличия глазами, которые вечно терялись в туманном ответе. Деревня пролегла через болото, которое ночью с дороги впадало в бездну. Кто-то стонал у тел луны от холода, чтобы суметь собрать кистями все драгоценные отпечатки и не скатиться в свинец мыслей, которые отравят душу своими озерами из пара. Солнце уже не показывалось из заснеженного мрака полей, когда мы вприсядку жгли высоченный костёр между рёбер елей, которые желая подойти к нам своими тенями, обжигались о разогретые пеплом камни по окружности дровяной ямы. В голубой пустыне мерцали пристыженные волны лучей, которые проникая сквозь песчаные миражи морей, поднимались над бездной словно корабли из звёзд, когда те тонули в луже с ползущим к небу парусом. Я остался на городском острове, чтобы беззвучно провожая с берега суетливое зеркало из людей в автомобильной стене, ловить на струну только-только нырнувшую к отражению свечу, которая станет искриться на поверхности словно купающаяся в ладошке луны звезда. Мост за окраинами был могущественен и колонны в архитектуре берега пугали своей преувеличенной бледностью. Надписи на мраморе то и дело исчезали с дуг, чтобы через месяцы проявляться с дождём вновь. Молодой ещё человек сложив свои рыбацкие крылья в рюкзак, не мог удержать свой пьяно летящий сустав в расстёгнутом до крючков равновесии, чтобы идти под мостом прямиком к небу. Город в месячном жале болящего по рельсам вокзала, сшивался к центру скоростными поездами, чтобы собирать юбку солнца между перронами в один железнодорожный свёрток. Сидеть на скамейке в углублении тревожного круга, который укрыт постельными листьями и не может быть перерисован с бессонной страницы на выжатую до переплёта снов или кошмаров луну. Девочка прошла по снегу босиком и не затронув ран в исколотой ступеньке своей нежной лесенки, поднялась за крыльями к петле в своём невредимом танце с табуреткой. Этажи в жидкости никотинового дождя пухли от нехватки форточек, которые могли бы впустить в пролёты стеклянные сорняки лучей от шиповников за окраинами луны. Кладбище окуталось туманом из еловой канавы, которую на рассвете облюбовали вороны, чтобы сложившись крыльями пить из неё траурный сок. Жёлтый в днище песок с приближением к свету становился почти розовой кашей, которую нужно было унести в корзине к памятнику и обложить ею щели в плите. Лёд на ступеньке мерцал, когда фонари уже во всю полыхали при тротуаре, который был перекошен над асфальтом и от этого вся площадка у центральной двери уродливо растрескалась. Женщина пройдёт мимо моей теплящейся фигуры и не соприкоснувшись с геометрией пуховика, проскользнёт в фойе, где без света возбудит своим присутствием коридорные паутины в запертом лабиринте моего оторвавшегося от земли этажа. Листья на остановке стали белы от тумана и алкоголик с вывернутым носом, спал у знака, чтобы прижечь о холодный тротуар свои горящие от бутылки в кармашке пальцы. Куртка в обороте любви почти выветрилась и все её слёзы затухли у сердца, чтобы вечером перестать молиться за химическую пробирку и смешаться с грустью вновь, когда девочка услышит из-за окон тернистое пение от реакции двух горизонтов. Лечебница стояла на возвышенности и не падая в облака, тянулась своими фундаментами к парку, чтобы вдыхать из хвойного пакета все самые заостренно затягивающие иглы. Печка была пуста и в серости стенок водились жуки, которые цепляясь за створку дверцы, карабкались к кафелю, чтобы греть чёрные крылышки. Пластиковая бутылка с дождём и льдинками, которые ютились на горлышке, была холодна в этикетке и горяча на дне в цветке основания, которое прилегало к печной полке и плавилось с запахами своими объёмными лепестками от горения ночи. Я усну лишь под утро, когда картинки за спиралями люстры станут затуманиваться и рассыпаться до звёзд в повязке млечного пути, который пестря всеми палитрами темнеющего серебра, сольётся с черепичной волной вверх уносящегося по карнизам с голубями океана крыш. Луна после отравления устало касалась дырявого ведра у колодца, чтобы забрать оставшуюся влагу к белеющему языку своего покашливающего в подземелье луча. Лечебница чернея в оловянном ковшике хвойной возвышенности, уже закрывалась на ночь и все больные выбирая только свои тропы к этажам, возносились к сцене леса, чтобы вертеться у ширмы на посту и не касаясь декораций из ветвей и сучьев, выворачивать свои не трезво смоченные крылья в сторону койки или пыльного телевизора. Я вновь улягусь на кровать соседа, чтобы попытав снотворное счастье на его подушке и не получив ни секунды в приз, опять пытаться замедлить солнце, которое меня просто убьёт эти утром одним только лучом, когда постучится из бессонной мглы в подоконник. Ампула на тумбочке станет светлеть с подъёмом линии рассвета, который будет стремительно взращивать свои голубые углы в почве горизонта, чтобы забросать ими улицы и дороги. Битые двери в душевой, кое-как защёлкнутся, но пациент ещё будет с опаской поглядывать на замочек, чтобы не быть уличённым в струйке откровенности из вибрирующего позвоночника. Женщина обернёт после душа сердце и направленным потоком фена пересушит в левом берегу ручьи, которые ещё вчера пропускали из источников чью-то жадную любовь и заставляли ветер в груди молчать от прикосновений холода. Палаты остынут в утреннем столпотворении звёзд у лестницы, которая для каждой звезды забронирует свою ступеньку, чтобы приподнять к высотке небес по степени яркости и глубины. Болезненные черты в голубом треугольнике давно позабытого лица стали портиться и стираться по скулам, чтобы превратить глаза в прячущиеся за веки тюльпаны, которые скрываются от чувств и света.
Заниматься любовью в двухме...
[Print]
jmot