22-08-2011 22:42 Цыгане или сказ о том как мы на Гофмана съездили
Во-первых я хочу поблагодарить всю мастерскую группу за отличную игру и прекрасно составленные замесы!
Во-вторых огромное спасибо всем игрочкам вы были настолько клевые что даже те люди с которыми я практически не взаимодействовал в итоге помогли мне полностью вжится в роль. Отдельная парочка спасибо табору и Элизе - вы очень гармонично доставили мне фантастический обвм!
И в третьих, я хочу извиниться перед всеми, чьи замесы я продолбал, и даже то, что у меня тупо не хватило времени меня не оправдывает.
Дети никогда не думают о смерти…
Я, когда малой был, всего боялся: и чудищ, и темноты, и людей злых, и еще много чего, пока однажды в дождливый день доктор из Розенберга не сказал мне, что болен я чахоткой. Мне четырнадцать было. Тогда-то я и понял, что боятся мне уже нечего, и жить стал так, чтоб годы наверстать упущенные. Никогда подолгу не сидел на месте, везде что-то делал, не унывал и любил женщин. Разных и очень много.
В этот раз мы еле добрались до Розенберга. Не было нам удачи: повозка ломалась раза три. Приехали в город мы почти в ночь. Я решил пройтись по городу, посмотреть, что да как изменилось с прошлого нашего приезда. За мной увязалась Талейта, которая очень уж скучала по своему жениху. Глупая девка, ну вот правда. Зачем замуж-то выходить? Ведь в мире столько женщин прекрасных, которых любить можно, так зачем себя одной-то ограничивать? Ну да не мое это дело… Впрочем Джанко мы не нашли, и, отправив Тальку домой, я пошел еще немного побродить и встретил особу тут одну, местную вдовушку Элизу, которой я в прошлом году чинил крышу. Я тогда с крыши свалился и ногу повредил. Она, из жалости видать, оставила меня у себя, а дальше пошло-закрутилось. У нее бессонница, а я просто хорош собой. Я думал, забыла она меня, ан нет, ждала, обрадовалась. Чуть погодя, лежа с ней под звездами, я вспомнил, почему она мне приглянулась в прошлом году так, что остался у нее на месяц. Но нет, я не могу я оставаться с одной, доверяя остальных женщин другим людям. Женщины ведь, как цветы : они прекрасны, но сорванный цветок быстро увядает, а завядшие цветы выбрасывать надобно.
Позднее я решил снова поискать Джанко, Талька снова увязалась за мной. В этот раз мы наткнулись на прусских гусар. Элиза говорила мне, что город очень плохо относится к цыганам, видно, что-то изменилось в нем за прошедший год. Не так уж и не любят нас горожане, я сумел быстро разубедить гусар в том, что цыгане плохие и, выпив вместе с ними да пригласив к себе на костер, я сумел завоевать их доверие. Гусары двинули к нам в табор, а мы пошли искать Джанко дальше и тогда-то мы наконец-то нашли его, но, заметив нас, он очень быстро убежал. Походив немного, мы нашли его сидящим в речке. Расспросив его, как он там оказался, я оставил Джанко и его невесту наедине, им было что обсудить. Меня же мучила другая беда. Меня скрутило очень сильным приступом кашля, и разболелась грудь. Кажется, я немного помешал своим друзьям этим, но сил волноваться за меня у них не было, потому что Джанко нашел себе другую здесь в городе. Я же прокашлявшись, соврал им, что просто подмерз и пошел гулять дальше, дожидаясь пока мне не полегчает. Никто в таборе не знал, что я болен, и я намеревался оставить все как есть до конца.
Когда мне немного полегчало, я отправился пить со студентами в гостиницу. Сидя с ними, я понимал, насколько я глуп. Но вот актриса, которая пила там же, очень даже ничего, так почему бы нам с ней не поговорить? Оказалось, ей тоже плохо было… Нет, ничего у нас с ней не случилось, но у нее действительно беда стряслась, я попытался помочь ей как смог. Я еще тогда, после доктора, решил, что буду людям помогать, пока не умру. Так правильно будет.
После студентов в табор я еле дополз, а в таборе я услышал, как плачет Талейта.
С утра к нам в табор пришло несколько человек, в том числе Элиза и та актриса - это я им присоветовал сходить к нашей бабке Шанте. Потом много чего произошло: почти всю первую половину дня я разрывался между Джанко и Талейтой, надеясь помочь им.
А когда я снова шел в город, то увидел на улице браслет, который валялся на обочине. Браслет показался мне красивым, и я решил подарить его Элизе. Подарки часто поднимают настроение женщинам, а у Элизы, кажется, случилась большая беда.
После обеда я решил немного подзаработать и починить мост, для этого надобно было найти тролля, как сказал наш барон. А вот чтобы найти тролля, нужно овальное зеркальце в серебряной оправе в виде листьев и с красными драгоценными камнями, изображающими ягоды. Зеркало я надумал искать у ювелира, а помочь мне в этом деле решил некий незнакомец, который хотел, чтобы учеником ювелира стал необычный человек. Нас с человеком этим бахт свела, не иначе. Я, посоветовавшись с бароном, согласился. Этот человек объяснил, что мне нужно сделать, и превратил простую брошь которая у меня была, в произведение искусства. Тут я понял ,что он или колдун или еще кто. Сам он превратился в стакан и наказал мне ни в коем случае его не расплескать. Я поговорил с ювелиром и кажется, убедил его взять меня в ученики, когда оказалось, что я наступил на стакан. Волшебник этот немного обиделся, кажется, на меня. Но золотой, что он дал, он мне оставил и даже не стал сильно ругаться.
Тем временем подошла пора бала маскарада, который устраивали в честь принцессы в княжеском дворце. Давеча я поспорил с горожанкой, кто из нас с ней расскажет ту байку, в которую поверит князь. Проигравший должен был крыть Кирхе. Что ж, на балу я даже умудрился станцевать танец, то ли болонез, то ли полонез, я не разумею этих всех названий дворянских. И, надо признать, хоть и хуже князя с княжной, но совсем не хуже прочих придворных станцевал. Мелочь, а приятно. Так или иначе, байку я рассказал, хотя и не по нраву она мне была, но голова моя уже была забита бедами, которые свалились на табор и на Элизу. Весь день оказывалось, что практически все беды табора так или иначе связаны с Элизой и наоборот. В пору о превратностях судьбы задуматься…
Но вернусь к балу. На балу ко мне подошел человек и попросил у меня маску. Попросить-то он попросил, а меня аж как мешком по голове ударили, маску я ему отдаю, а сам бегом из дворца, и - в табор. Отошел я от этого человека, и в голове прояснилось немного. Прихожу я в свой табор, и что же, думаете, там? Правильно: ищут они Дроссельмайера, долг к которому у нас, и, услышав про человека в зеленом, думают, что это он и есть. Иди, говорят, пригласи его к нам в табор, поговорить с ним надобно, только иди тихо и говори осторожно, соври ему, что в видении он был или еще что. А мне боязно идти. Вот не боялся до сегодня практически ничего, чего же бояться, если уже одной ногой в могиле? А тут страх меня взял. Ну, иду я к нему, значит, и говорю, а приходите к нам в табор, вас старшая видела во сне, опасность вам может грозить. А он так смотрит на меня, и меня снова как мешком по голове. Говорит: «Ну, может, и приду, если случай подвернется». Я от него драпать давай. В таборе рассказываю все это, они сами встают и идут к нему говорить. А я иду позади них и что-то вокруг странное происходит, будто мир разлюбил меня. И ветки все цепляются, и ямы сами под ноги лезут, и ветер злой такой дует, до костей пробирает, и страшно мне стало. Чую, если не расплатимся сегодня с долгом, то сбудется сон Баваль о том, что в таборе кто-то умрет, не зря же мне сегодня весь день не здоровится. Вот и когда мы в дурдом ходили, мне поплохело, так как никогда до этого.
Человек тот, к слову, оказался не Дроссельмайер. Идем назад, и смотрит на меня Талька как-то странно, говорит, что с тобой? А меня аж шатает. Но собрал я силы в кулак и говорю, что нормально все. Не поверила она мне, но расспрашивать не стала. Зато я с ней поговорить захотел, а ну как знает она, что в жизни еще повидать надо перед смертью. Слово за слово, разговорил я ее, и говорит она, что ежели б ей вот оставалось жить недолго, она бы время с табором провела, с теми кого любит. А потом еще долго мне выговаривала, что жениться мне пора и глуп я, что за девками бегаю. А у самой глаза на мокром месте: опять за Джанко переживает. А тут еще девчоночка прибегает, письмо для Джанко несет, а его и нету. Письмецо-то я взял да передать обещал, читаю, хоть и понимаю с пятого на десятое. В письме просьба от возлюбленной Джанко, помочь ей его просит. Я смотрю на Тальку, и так жалко мне ее стало, протягиваю ей письмо, оставляй, говорю, себе, сама решай что с ним делать.
Тем временем я узнаю, что же за проблемы тревожат Элизу. Смотрю я на нее и чувствую что-то странное, жалко мне ее, конечно, но не только, будто еще что-то к жалости примешивается. Странно мне стало, да времени обдумывать у меня не случилось – Джанко пропал. Наказав Элизе еже ли что сразу в табор к нам бежать - там, и Песочник ее не тронет, и меня она найдет, если потребуюсь, - я пошел искать Джанко. Но нет, нету ни его нигде, ни возлюбленной его. Когда мы с ним в прошлый раз говорили, он воровать ее хотел и из города бежать, меня о помощи просил. Я, хоть и против этой затеи был, но отказать в помощи другу не мог. А тут он сам, значится, сбежать решил, и даже со мной не попрощался. Знает же, единственный из табора, что жить мне недолго осталось, а сам решил от табора отбиться. И такая обида меня заела, думаю, ну вернись только, я тебя и за себя и за Тальку в той же речке утоплю, откуда вчера вытаскивал.
Походил я еще, поостыл маленько, возвращаюсь в табор, а там Джанко сидит и лыбится, Талька бегает сама не своя, и взрослые как-то странно на него смотрят, говорят, заколдовали его. Я к нему: «Ты ж гад, где был?», а он мне: «Я влюбился еще раз». Не выдержал я схватил его за грудки и в морду ему дал. Завязалась у нас драка, насилу растащили, Талька аж в обморок рухнула от зрелища такого. Стою я, значится, челюсть болит, куда он мне ударил, в глазах мутно от болезни, а у нас, оказывается, гости, и смотрят так на меня боязливо. Плюнул я, и к костру пошел, рану да обиду зализывать.
Сижу и слушаю, что в таборе творится, а к нам печать оказывается, пришла. Такая, видать, наша бахт, да только толку-то от печати этой, ищут ее все, а нам пользы нету от нее. И решили мы искать того, кому она надобнее всех, а то и потомка Дроссельмейра. Пошел я Элизу искать, ан нет ее нигде, а Баваль еще и приговаривает, вот боялась она Песочника, да сгинула куда-то, меня аж перекосило сам не знаю с чего, побежал я искать ее. Бегаю по городу и, правда нет нигде, тут страх меня взял, такой, какого я лет пять уже не знал, да только не за себя страх, за Элизу. Что не помог, не уберег, хоть и обещал.
Возвращаюсь к табору, а Кхамало наш кирху починить решил, арбуз он уже украл с рынка, так теперь добро хочет городу сделать, да за деньги малые, которые жадный магистрат еле выдавать согласился. Ну, я попробовал с ними починить, да не спокойно мне на сердце, из рук все валится, и пошел я снова Элизу искать. Хожу, хожу и прихожу я в ресторацию, а там все разодетые сидят: бургомистр с женой, ювелир со своей невестой, а жена бургомистра так смотрит на меня и говорит: «Ученик ювелира, и ты садись к нам». Отказаться я было хотел, да заметил за соседним столом Элизу с сестрицей ейной. У меня от сердца отлегло, и я сел за стол к ювелиру. Хотел к Элизе подсесть, да родственники ее цыган не любит очень, и просила меня Элиза не показываться вместе с ней на глаза ее родне, а мне и не жалко тогда было, когда обещал. Сижу я с бургомистром, а они разговаривают разговоры свои, скучные-скучные. Кто какой закон подписал, что мост чинить надобно да денег нет, я им говорю: давайте починю талеров за 150, а они ну ежели за 150 то и лицензия будет 120 стоить. Я ему аж в глаза бесстыдные плюнуть захотел, но не стал. Барона бы опять подставил, а не хочу я ним сейчас ругаться, чего уж там, коли жить мне осталось часов пять. И в ходе разговора узнаю я, что магистрат выделил на починку кирхи не пять талеров, как пастор нам сказал, а целых двадцать. Я аж задохнулся от обиды, но это значит, что я Кхамало переспорил: есть в городе жуликоватый торговец. Хоть и не торговец это был, а пастор, да только не важно это было, и пошел я спор свой разрешать. Заплатил пастор три талера вместо пяти нашему барону, а я Кхамало отзываю и говорю, что от бургомистра слышал, тот кивнул и думать что-то свое стал. А я все-таки решил поговорить с Элизой за нее, да за потомка Дроссельмайерова, она как-то обмолвилась, что знает его. Встретился я с ней, а там же и подруга ее была, которую сон дурной тревожил. Я подругу эту, Кристиной ее звать было, к Шанте то и отправил, а сам с Элизой в табор иду, да чую, снова кашель прихватил меня. И смотрит на меня Элиза и спрашивает, не страшно, что я ней, а то вдруг и мне ее беда повредит. Смотрю я на нее, и врать-то неприятно стало, но тревожить ее больше не хотелось, и говорю, что нет, на нас, цыган, это не работает, и с кем с кем, а со мной-то беды точно не случится. Так и дошли мы до табора, а там уже Шанта с Кристиной разговаривает и говорит Элиза, что это и есть потомок Дроссельмайера. Тут все забегали, засуетились, а мне как-то дурно стало, решил я у костра посидеть. Задала нам задачку Кристина: найти того, кто очень хочет жить и очень боится умереть. Да не любой человек ей подойдет, а кто прямо-таки сверх всякой меры боится этого. Бегает табор, суетится, да удача нам была в тот день. Захотели они в университет идти с ректором говорить, а он тут как тут, к нам сам пришел, захотели потом к принцессе идти, да тут и принц к нам сам пришел.
Я сижу, и что-то нехорошо мне так, и Элиза рядом сидит и боится чего-то. Я смотрю на нее и говорю, а поехали-ка с нами, тут тебя и Песочник не достанет, и люди не обидят. Она и согласилась, говорит главное с тобой рядом быть, мне на сердце тепло стало от слов ее. А табор знай себе суетится. Помогли в конце концов Кристине со сном ее, а вот долг так и не смогли оплатить. Сидят, пригорюнились, да решают, а вдруг Джанко печать поможет? Что тут началось: Талька кричит не смейте, не поможет, старшие ее осаживают. Балаган да и только. Поставили они печать на Джанко в итоге, да только не помогло это, а печать взяла да рассыпалась на мелкие кусочки, а ветер их унес. Талька схватила Джанко и увела куда-то. Говорит проклятие снимать, да, думаю, что уединится они пошли, тем более что Джанко наконец-то снова в нее влюбился проклятию благодаря. Прошлую его любовь звали Гюстав, так что я очень рад за них был, пусть хоть полчаса порадуются.
А тут папенька Элизин пришел, говорит заходи ко мне через полчасика, и меня так в сторону отводит, мол поговорить надобно наедине. И смотрит так странно, меня аж дрожь взяла. Отводит и говорит: «Ты Элизу с собой хочешь забрать?» Я отвечаю: «Да». «А цыгане ведь с Песочником смогут справится если что? А то ты заходи вместе с ней ко мне через полчаса», - и смотрит на Элизу странно так. Я думаю, а не сам ли он Песочник, и не хочет ли он ее побыстрей убить, пока она не уехала отсюда? Я-то ему пообещал, да сам у Элизы тайком спрашиваю, не может ли папенька быть Песочником? Она так отшатнулась: «Нет, что ты, не может!» - а у меня на душе аж кошки скребут.
Посидели мы с ней немного, мне снова нездоровиться сильнее стало, мы до аптеки дошли, купили лекарства хорошего, что мне доктор когда-то прописывал, выпил я его, и полегчало мне немного. Но чую, беда будет в табор, ежели не оплатить долг и лекарство не поможет. А табор уже сел, устали они все, не знают, что делать. Тут-то я и решил, что, ежели не пережить мне этой ночи, то хоть Элизу пускай они защитят, и Кхамало говорю, чтоб забрали ее с собой, а то ей тут беда будет, а тот на удивление и не против.
И мы пошли к ее отцу. Меня уже трясет всего от озноба. А пришли мы, когда там уже народ собрался и обсуждают что-то, эксперимент какой-то, и Элиза должна была в нем участвовать. Я так ножик-то потянул из-за пояса и думаю: нет, не дам я вам ее в обиду. Оказывается, они поймали создание, женщину, Шульцом которую звать было, которое заключало в себе часть души Элизы, часть души Киары и душу матери Элизы, и люди хотели вернуть души обратно и «даже почти уверены в безопасности своего эксперимента». Смотрю я на Элизу, а она стоит маленькая и бледная от головной боли, которая ее каждую ночь вот уже год терзает. Страшно ей было, да и жалко это создание, хоть и повинно оно в смерти матери ее и бедах ее и нянюшки ейной.
-Скажи, если ты не хочешь, чтобы с тобой тут что-то делали, и я уведу тебя, – говорю я ей на ушко.
-Я хочу, чтобы душа моей матери обрела покой, – ответила она.
Я вижу как ей страшно, но вижу, что и не отступится она от дела этого, и в тот момент я понял, о чем говорила мне Талейта. Захотелось мне, чтобы Элиза была счастлива, готов был жизнь за нее отдать, пускай и жизни этой и не осталось почти. И сказал я ей, что люблю ее, она была первой женщиной, которая услышала эти слова от меня, я не говорил такого даже своей матери. Уходя из дома, чтобы эксперименту не мешать, я пообещал всем кто был в доме, что, если с ней что-то случится, я убью их всех до одного. Я не знаю, как описать ту злость и ту уверенность, что поднялись во мне. В тот момент я был готов на все: и убить их, и драться со всем городом разом - и они мне поверили. В тот момент, когда они уже почти начали эксперимент, я вдруг понял, что Шульц, которая стояла и плакала, уже почти ни на что не надеясь, и есть то самое мистическое создание, которое «очень хочет жить и очень боится умереть». Я ворвался обратно, крича, чтобы они остановились и, захлебываясь словами, попытался объяснить им все. Спасибо Элизе, понявшей меня с первого слова, она выбежала на поиски Кристины. В это время я объяснил собравшимся, почему я это сделал и что будет со мной, если они сейчас убьют Шульца. Мне отчетливо запомнился полный отчаянья голос Киары:
-Ты, ну почему это должен быть именно ты?..
Я так и не понял, что они означали.
Кристина пришла и сняла долг с табора. Тогда вышел я оттудова на улицу и стал молить бога, чтобы этим ученым все удалось. В это время к дому подошла еще толпа и даже гусар с ними. Все, кто не участвовал в эксперименте, еле убедили их не входить внутрь. Хорошо, гусар тот поверил мне, что там ничего плохого не делают. А буквально минуту спустя из дома выбежала счастливая Элиза, которой этот эксперимент не навредил, а только помог. Люди разошлись.
А мы с Элизой вернулись к ее отцу. Полный надежды в начале эксперимента, он стоял в темной комнате, у него дрожали руки, и сам он будто постарел лет на десять. Взяв с него обещание, что у него все будет хорошо, Элиза умчалась разбираться со своей сестрой, у которой душа то куда-то переместилась из-за эксперимента, а я решил поговорить с ее отцом. Я рассказал ему о себе и попробовал донести, что от него зависит не только его жизнь, но жизнь его дочери, которая, ежели он чего с собой сделает, за ним уйдет, и даже я не остановлю ее. И что теперь его жена наконец-то попала в рай, наверняка. А что померла она на пару лет раньше, так нам, приговоренным, и не страшно это, главное как прожил ты то время, что тебе оставалось. И как Талька моя мне говорила, так я ему слово в слово и сказал, что ежели жила она с ним вместе в любви, то и умерла она счастливой.. Я надеюсь, что это ему помогло.
Тяжелый дальше вечер был, ходил я с Лизой, уже не отходя от нее ни на шаг, к ее родне ходила она, рассказывала как дело-то у них теперь обстоит, и что уходит она из города, и, слушая ее рассказ, понимаю я, что та женщина Шульц и есть тот самый Песочный человек и тот самый Дроссельмайер одновременно. А назад мы, когда пойти хотели, так на мосту страховидл встретили, еле ноги унесли.
Приходим мы в табор, а там Джанко сидит, и глаз у него нет. Вместо одного дырка обожженная, а вместо другого - механизм странный. Но, смотрю, не плачет Талька, да и остальные не боятся этого, а значит и нормально с ним все будет, значит можно сначала и про долг рассказать. Сидим мы с Элизой, рассказываем, и вдруг говорит она, что маменька ее от чахотки страдала. И стало мне тут так плохо. Что ж за судьба у девки-то тяжелая: сначала маменька у нее умирает от чахотки, теперь вот со мной связалась. И понятен стал мне взгляд отца ее тот странный, что бросил он на меня, когда я ему про свой недуг рассказал. В общем, дорассказал я историю, а сидеть уже не могу, так голову кружит мне и в груди тянет. Встал, чтобы полегче стало, говорю-говорю, а сам земли под собой не чую. И вдруг темно стало.
Прихожу в себя, надо мной пол-табора стоит, да Лиза рядом склонилась. Подняли они меня, усадили, доктора какого-то позвали. Насилу отбился от доктора. Попросил я Джанко увести его, а сам решил табору покаяться, и рассказал про недуг свой. Как они все переживали, а хуже всех Лиза рыдала, и жалко мне ее и обманывать не хотел больше. И думаю, что не хочу судьбы ей я тяжелой. Все в таборе говорят, что пройдет это, и врача найдем, и место где лечится это. А только понимаю я, что не найдем, даже ежели они сейчас и убедят себя в этом. И Элиза понимает это. Ну, я и говорю ей, что ночь то я пережил, значит и правда долг оплачен и поживу еще, но не долго мне осталось все равно, и что, если не хочешь жить с обреченным, то уходи, я желаю тебе только счастья, а со мной тебе счастья не будет, боюсь я. Она упрямо так головой мотает и говорит, что нет, останется она со мной. А мне и хорошо это, и стыдно сразу мне стало, что радуюсь я тому, что она со мной решила уйти.
А тем временем вернулся Джанко и рассказал, что Талька и он наконец-то поженились, а глаза он себе сам выжег, чтоб проклятье снять. И слушаю я его, и думаю, что может и не самый я несчастный человек на этом свете. Отвел я Элизу домой спать, да встретил я пастора по дороге. Ну тряс я его тряс, да вытряс из него те два талера, что зажал он. Он отдавать не хотел, но как я про пятнадцать упомянул, что он зажал, так сдался все же и возвернул их табору.
А на утро проснулся я, и не болит ничего, и голова светлая, выхожу из шатра, а ко мне Лиза уже бежит, говорит папенька у нее совсем с ума сошел, на актрисе с утра женился. Я в смех, а ей и правда обидно: жаль, что папка у нее женился. Ну, пошли мы по городу ходить. Оказывается, крепко я спал. Пастор весь город собрал, да всем миром они мост починили, да пар шесть уже поженил сегодня. Мы с Лизой шли как раз, когда один из гусаров женился. Она идет и говорит мне, что ежели еще одну свадьбу увидит сегодня, так ее потом и в дурдом упекать можно будет. А я снова в смех, и так светло и радостно мне с ней. Поговорила она все-таки с папой, я настоял, а то ведь не дело девке уезжать, с родней не попрощавшись как следует. И может он теперь, оказывается, вместе с другом одним, который вчера тоже эксперимент делал, легкие мне новые сделать или в крайнем случае душу мою в куклу перенести. И иду я уже совсем счастливый, а тут мы нянюшку ее нашли, а она как раз с нами с табором тоже решила уехать, и Элиза так лукаво спрашивает, а детей вы нянюшка моих тоже поможете воспитать? Так что буду жить, наверное, и детишки будут у нас, да и цыган больше стало. К нам несколько человек прибилось вчера, а главное город нас снова стал любить - всё зазывали снова приехать.
Во-вторых огромное спасибо всем игрочкам вы были настолько клевые что даже те люди с которыми я практически не взаимодействовал в итоге помогли мне полностью вжится в роль. Отдельная парочка спасибо табору и Элизе - вы очень гармонично доставили мне фантастический обвм!
И в третьих, я хочу извиниться перед всеми, чьи замесы я продолбал, и даже то, что у меня тупо не хватило времени меня не оправдывает.
Дети никогда не думают о смерти…
Я, когда малой был, всего боялся: и чудищ, и темноты, и людей злых, и еще много чего, пока однажды в дождливый день доктор из Розенберга не сказал мне, что болен я чахоткой. Мне четырнадцать было. Тогда-то я и понял, что боятся мне уже нечего, и жить стал так, чтоб годы наверстать упущенные. Никогда подолгу не сидел на месте, везде что-то делал, не унывал и любил женщин. Разных и очень много.
В этот раз мы еле добрались до Розенберга. Не было нам удачи: повозка ломалась раза три. Приехали в город мы почти в ночь. Я решил пройтись по городу, посмотреть, что да как изменилось с прошлого нашего приезда. За мной увязалась Талейта, которая очень уж скучала по своему жениху. Глупая девка, ну вот правда. Зачем замуж-то выходить? Ведь в мире столько женщин прекрасных, которых любить можно, так зачем себя одной-то ограничивать? Ну да не мое это дело… Впрочем Джанко мы не нашли, и, отправив Тальку домой, я пошел еще немного побродить и встретил особу тут одну, местную вдовушку Элизу, которой я в прошлом году чинил крышу. Я тогда с крыши свалился и ногу повредил. Она, из жалости видать, оставила меня у себя, а дальше пошло-закрутилось. У нее бессонница, а я просто хорош собой. Я думал, забыла она меня, ан нет, ждала, обрадовалась. Чуть погодя, лежа с ней под звездами, я вспомнил, почему она мне приглянулась в прошлом году так, что остался у нее на месяц. Но нет, я не могу я оставаться с одной, доверяя остальных женщин другим людям. Женщины ведь, как цветы : они прекрасны, но сорванный цветок быстро увядает, а завядшие цветы выбрасывать надобно.
Позднее я решил снова поискать Джанко, Талька снова увязалась за мной. В этот раз мы наткнулись на прусских гусар. Элиза говорила мне, что город очень плохо относится к цыганам, видно, что-то изменилось в нем за прошедший год. Не так уж и не любят нас горожане, я сумел быстро разубедить гусар в том, что цыгане плохие и, выпив вместе с ними да пригласив к себе на костер, я сумел завоевать их доверие. Гусары двинули к нам в табор, а мы пошли искать Джанко дальше и тогда-то мы наконец-то нашли его, но, заметив нас, он очень быстро убежал. Походив немного, мы нашли его сидящим в речке. Расспросив его, как он там оказался, я оставил Джанко и его невесту наедине, им было что обсудить. Меня же мучила другая беда. Меня скрутило очень сильным приступом кашля, и разболелась грудь. Кажется, я немного помешал своим друзьям этим, но сил волноваться за меня у них не было, потому что Джанко нашел себе другую здесь в городе. Я же прокашлявшись, соврал им, что просто подмерз и пошел гулять дальше, дожидаясь пока мне не полегчает. Никто в таборе не знал, что я болен, и я намеревался оставить все как есть до конца.
Когда мне немного полегчало, я отправился пить со студентами в гостиницу. Сидя с ними, я понимал, насколько я глуп. Но вот актриса, которая пила там же, очень даже ничего, так почему бы нам с ней не поговорить? Оказалось, ей тоже плохо было… Нет, ничего у нас с ней не случилось, но у нее действительно беда стряслась, я попытался помочь ей как смог. Я еще тогда, после доктора, решил, что буду людям помогать, пока не умру. Так правильно будет.
После студентов в табор я еле дополз, а в таборе я услышал, как плачет Талейта.
С утра к нам в табор пришло несколько человек, в том числе Элиза и та актриса - это я им присоветовал сходить к нашей бабке Шанте. Потом много чего произошло: почти всю первую половину дня я разрывался между Джанко и Талейтой, надеясь помочь им.
А когда я снова шел в город, то увидел на улице браслет, который валялся на обочине. Браслет показался мне красивым, и я решил подарить его Элизе. Подарки часто поднимают настроение женщинам, а у Элизы, кажется, случилась большая беда.
После обеда я решил немного подзаработать и починить мост, для этого надобно было найти тролля, как сказал наш барон. А вот чтобы найти тролля, нужно овальное зеркальце в серебряной оправе в виде листьев и с красными драгоценными камнями, изображающими ягоды. Зеркало я надумал искать у ювелира, а помочь мне в этом деле решил некий незнакомец, который хотел, чтобы учеником ювелира стал необычный человек. Нас с человеком этим бахт свела, не иначе. Я, посоветовавшись с бароном, согласился. Этот человек объяснил, что мне нужно сделать, и превратил простую брошь которая у меня была, в произведение искусства. Тут я понял ,что он или колдун или еще кто. Сам он превратился в стакан и наказал мне ни в коем случае его не расплескать. Я поговорил с ювелиром и кажется, убедил его взять меня в ученики, когда оказалось, что я наступил на стакан. Волшебник этот немного обиделся, кажется, на меня. Но золотой, что он дал, он мне оставил и даже не стал сильно ругаться.
Тем временем подошла пора бала маскарада, который устраивали в честь принцессы в княжеском дворце. Давеча я поспорил с горожанкой, кто из нас с ней расскажет ту байку, в которую поверит князь. Проигравший должен был крыть Кирхе. Что ж, на балу я даже умудрился станцевать танец, то ли болонез, то ли полонез, я не разумею этих всех названий дворянских. И, надо признать, хоть и хуже князя с княжной, но совсем не хуже прочих придворных станцевал. Мелочь, а приятно. Так или иначе, байку я рассказал, хотя и не по нраву она мне была, но голова моя уже была забита бедами, которые свалились на табор и на Элизу. Весь день оказывалось, что практически все беды табора так или иначе связаны с Элизой и наоборот. В пору о превратностях судьбы задуматься…
Но вернусь к балу. На балу ко мне подошел человек и попросил у меня маску. Попросить-то он попросил, а меня аж как мешком по голове ударили, маску я ему отдаю, а сам бегом из дворца, и - в табор. Отошел я от этого человека, и в голове прояснилось немного. Прихожу я в свой табор, и что же, думаете, там? Правильно: ищут они Дроссельмайера, долг к которому у нас, и, услышав про человека в зеленом, думают, что это он и есть. Иди, говорят, пригласи его к нам в табор, поговорить с ним надобно, только иди тихо и говори осторожно, соври ему, что в видении он был или еще что. А мне боязно идти. Вот не боялся до сегодня практически ничего, чего же бояться, если уже одной ногой в могиле? А тут страх меня взял. Ну, иду я к нему, значит, и говорю, а приходите к нам в табор, вас старшая видела во сне, опасность вам может грозить. А он так смотрит на меня, и меня снова как мешком по голове. Говорит: «Ну, может, и приду, если случай подвернется». Я от него драпать давай. В таборе рассказываю все это, они сами встают и идут к нему говорить. А я иду позади них и что-то вокруг странное происходит, будто мир разлюбил меня. И ветки все цепляются, и ямы сами под ноги лезут, и ветер злой такой дует, до костей пробирает, и страшно мне стало. Чую, если не расплатимся сегодня с долгом, то сбудется сон Баваль о том, что в таборе кто-то умрет, не зря же мне сегодня весь день не здоровится. Вот и когда мы в дурдом ходили, мне поплохело, так как никогда до этого.
Человек тот, к слову, оказался не Дроссельмайер. Идем назад, и смотрит на меня Талька как-то странно, говорит, что с тобой? А меня аж шатает. Но собрал я силы в кулак и говорю, что нормально все. Не поверила она мне, но расспрашивать не стала. Зато я с ней поговорить захотел, а ну как знает она, что в жизни еще повидать надо перед смертью. Слово за слово, разговорил я ее, и говорит она, что ежели б ей вот оставалось жить недолго, она бы время с табором провела, с теми кого любит. А потом еще долго мне выговаривала, что жениться мне пора и глуп я, что за девками бегаю. А у самой глаза на мокром месте: опять за Джанко переживает. А тут еще девчоночка прибегает, письмо для Джанко несет, а его и нету. Письмецо-то я взял да передать обещал, читаю, хоть и понимаю с пятого на десятое. В письме просьба от возлюбленной Джанко, помочь ей его просит. Я смотрю на Тальку, и так жалко мне ее стало, протягиваю ей письмо, оставляй, говорю, себе, сама решай что с ним делать.
Тем временем я узнаю, что же за проблемы тревожат Элизу. Смотрю я на нее и чувствую что-то странное, жалко мне ее, конечно, но не только, будто еще что-то к жалости примешивается. Странно мне стало, да времени обдумывать у меня не случилось – Джанко пропал. Наказав Элизе еже ли что сразу в табор к нам бежать - там, и Песочник ее не тронет, и меня она найдет, если потребуюсь, - я пошел искать Джанко. Но нет, нету ни его нигде, ни возлюбленной его. Когда мы с ним в прошлый раз говорили, он воровать ее хотел и из города бежать, меня о помощи просил. Я, хоть и против этой затеи был, но отказать в помощи другу не мог. А тут он сам, значится, сбежать решил, и даже со мной не попрощался. Знает же, единственный из табора, что жить мне недолго осталось, а сам решил от табора отбиться. И такая обида меня заела, думаю, ну вернись только, я тебя и за себя и за Тальку в той же речке утоплю, откуда вчера вытаскивал.
Походил я еще, поостыл маленько, возвращаюсь в табор, а там Джанко сидит и лыбится, Талька бегает сама не своя, и взрослые как-то странно на него смотрят, говорят, заколдовали его. Я к нему: «Ты ж гад, где был?», а он мне: «Я влюбился еще раз». Не выдержал я схватил его за грудки и в морду ему дал. Завязалась у нас драка, насилу растащили, Талька аж в обморок рухнула от зрелища такого. Стою я, значится, челюсть болит, куда он мне ударил, в глазах мутно от болезни, а у нас, оказывается, гости, и смотрят так на меня боязливо. Плюнул я, и к костру пошел, рану да обиду зализывать.
Сижу и слушаю, что в таборе творится, а к нам печать оказывается, пришла. Такая, видать, наша бахт, да только толку-то от печати этой, ищут ее все, а нам пользы нету от нее. И решили мы искать того, кому она надобнее всех, а то и потомка Дроссельмейра. Пошел я Элизу искать, ан нет ее нигде, а Баваль еще и приговаривает, вот боялась она Песочника, да сгинула куда-то, меня аж перекосило сам не знаю с чего, побежал я искать ее. Бегаю по городу и, правда нет нигде, тут страх меня взял, такой, какого я лет пять уже не знал, да только не за себя страх, за Элизу. Что не помог, не уберег, хоть и обещал.
Возвращаюсь к табору, а Кхамало наш кирху починить решил, арбуз он уже украл с рынка, так теперь добро хочет городу сделать, да за деньги малые, которые жадный магистрат еле выдавать согласился. Ну, я попробовал с ними починить, да не спокойно мне на сердце, из рук все валится, и пошел я снова Элизу искать. Хожу, хожу и прихожу я в ресторацию, а там все разодетые сидят: бургомистр с женой, ювелир со своей невестой, а жена бургомистра так смотрит на меня и говорит: «Ученик ювелира, и ты садись к нам». Отказаться я было хотел, да заметил за соседним столом Элизу с сестрицей ейной. У меня от сердца отлегло, и я сел за стол к ювелиру. Хотел к Элизе подсесть, да родственники ее цыган не любит очень, и просила меня Элиза не показываться вместе с ней на глаза ее родне, а мне и не жалко тогда было, когда обещал. Сижу я с бургомистром, а они разговаривают разговоры свои, скучные-скучные. Кто какой закон подписал, что мост чинить надобно да денег нет, я им говорю: давайте починю талеров за 150, а они ну ежели за 150 то и лицензия будет 120 стоить. Я ему аж в глаза бесстыдные плюнуть захотел, но не стал. Барона бы опять подставил, а не хочу я ним сейчас ругаться, чего уж там, коли жить мне осталось часов пять. И в ходе разговора узнаю я, что магистрат выделил на починку кирхи не пять талеров, как пастор нам сказал, а целых двадцать. Я аж задохнулся от обиды, но это значит, что я Кхамало переспорил: есть в городе жуликоватый торговец. Хоть и не торговец это был, а пастор, да только не важно это было, и пошел я спор свой разрешать. Заплатил пастор три талера вместо пяти нашему барону, а я Кхамало отзываю и говорю, что от бургомистра слышал, тот кивнул и думать что-то свое стал. А я все-таки решил поговорить с Элизой за нее, да за потомка Дроссельмайерова, она как-то обмолвилась, что знает его. Встретился я с ней, а там же и подруга ее была, которую сон дурной тревожил. Я подругу эту, Кристиной ее звать было, к Шанте то и отправил, а сам с Элизой в табор иду, да чую, снова кашель прихватил меня. И смотрит на меня Элиза и спрашивает, не страшно, что я ней, а то вдруг и мне ее беда повредит. Смотрю я на нее, и врать-то неприятно стало, но тревожить ее больше не хотелось, и говорю, что нет, на нас, цыган, это не работает, и с кем с кем, а со мной-то беды точно не случится. Так и дошли мы до табора, а там уже Шанта с Кристиной разговаривает и говорит Элиза, что это и есть потомок Дроссельмайера. Тут все забегали, засуетились, а мне как-то дурно стало, решил я у костра посидеть. Задала нам задачку Кристина: найти того, кто очень хочет жить и очень боится умереть. Да не любой человек ей подойдет, а кто прямо-таки сверх всякой меры боится этого. Бегает табор, суетится, да удача нам была в тот день. Захотели они в университет идти с ректором говорить, а он тут как тут, к нам сам пришел, захотели потом к принцессе идти, да тут и принц к нам сам пришел.
Я сижу, и что-то нехорошо мне так, и Элиза рядом сидит и боится чего-то. Я смотрю на нее и говорю, а поехали-ка с нами, тут тебя и Песочник не достанет, и люди не обидят. Она и согласилась, говорит главное с тобой рядом быть, мне на сердце тепло стало от слов ее. А табор знай себе суетится. Помогли в конце концов Кристине со сном ее, а вот долг так и не смогли оплатить. Сидят, пригорюнились, да решают, а вдруг Джанко печать поможет? Что тут началось: Талька кричит не смейте, не поможет, старшие ее осаживают. Балаган да и только. Поставили они печать на Джанко в итоге, да только не помогло это, а печать взяла да рассыпалась на мелкие кусочки, а ветер их унес. Талька схватила Джанко и увела куда-то. Говорит проклятие снимать, да, думаю, что уединится они пошли, тем более что Джанко наконец-то снова в нее влюбился проклятию благодаря. Прошлую его любовь звали Гюстав, так что я очень рад за них был, пусть хоть полчаса порадуются.
А тут папенька Элизин пришел, говорит заходи ко мне через полчасика, и меня так в сторону отводит, мол поговорить надобно наедине. И смотрит так странно, меня аж дрожь взяла. Отводит и говорит: «Ты Элизу с собой хочешь забрать?» Я отвечаю: «Да». «А цыгане ведь с Песочником смогут справится если что? А то ты заходи вместе с ней ко мне через полчаса», - и смотрит на Элизу странно так. Я думаю, а не сам ли он Песочник, и не хочет ли он ее побыстрей убить, пока она не уехала отсюда? Я-то ему пообещал, да сам у Элизы тайком спрашиваю, не может ли папенька быть Песочником? Она так отшатнулась: «Нет, что ты, не может!» - а у меня на душе аж кошки скребут.
Посидели мы с ней немного, мне снова нездоровиться сильнее стало, мы до аптеки дошли, купили лекарства хорошего, что мне доктор когда-то прописывал, выпил я его, и полегчало мне немного. Но чую, беда будет в табор, ежели не оплатить долг и лекарство не поможет. А табор уже сел, устали они все, не знают, что делать. Тут-то я и решил, что, ежели не пережить мне этой ночи, то хоть Элизу пускай они защитят, и Кхамало говорю, чтоб забрали ее с собой, а то ей тут беда будет, а тот на удивление и не против.
И мы пошли к ее отцу. Меня уже трясет всего от озноба. А пришли мы, когда там уже народ собрался и обсуждают что-то, эксперимент какой-то, и Элиза должна была в нем участвовать. Я так ножик-то потянул из-за пояса и думаю: нет, не дам я вам ее в обиду. Оказывается, они поймали создание, женщину, Шульцом которую звать было, которое заключало в себе часть души Элизы, часть души Киары и душу матери Элизы, и люди хотели вернуть души обратно и «даже почти уверены в безопасности своего эксперимента». Смотрю я на Элизу, а она стоит маленькая и бледная от головной боли, которая ее каждую ночь вот уже год терзает. Страшно ей было, да и жалко это создание, хоть и повинно оно в смерти матери ее и бедах ее и нянюшки ейной.
-Скажи, если ты не хочешь, чтобы с тобой тут что-то делали, и я уведу тебя, – говорю я ей на ушко.
-Я хочу, чтобы душа моей матери обрела покой, – ответила она.
Я вижу как ей страшно, но вижу, что и не отступится она от дела этого, и в тот момент я понял, о чем говорила мне Талейта. Захотелось мне, чтобы Элиза была счастлива, готов был жизнь за нее отдать, пускай и жизни этой и не осталось почти. И сказал я ей, что люблю ее, она была первой женщиной, которая услышала эти слова от меня, я не говорил такого даже своей матери. Уходя из дома, чтобы эксперименту не мешать, я пообещал всем кто был в доме, что, если с ней что-то случится, я убью их всех до одного. Я не знаю, как описать ту злость и ту уверенность, что поднялись во мне. В тот момент я был готов на все: и убить их, и драться со всем городом разом - и они мне поверили. В тот момент, когда они уже почти начали эксперимент, я вдруг понял, что Шульц, которая стояла и плакала, уже почти ни на что не надеясь, и есть то самое мистическое создание, которое «очень хочет жить и очень боится умереть». Я ворвался обратно, крича, чтобы они остановились и, захлебываясь словами, попытался объяснить им все. Спасибо Элизе, понявшей меня с первого слова, она выбежала на поиски Кристины. В это время я объяснил собравшимся, почему я это сделал и что будет со мной, если они сейчас убьют Шульца. Мне отчетливо запомнился полный отчаянья голос Киары:
-Ты, ну почему это должен быть именно ты?..
Я так и не понял, что они означали.
Кристина пришла и сняла долг с табора. Тогда вышел я оттудова на улицу и стал молить бога, чтобы этим ученым все удалось. В это время к дому подошла еще толпа и даже гусар с ними. Все, кто не участвовал в эксперименте, еле убедили их не входить внутрь. Хорошо, гусар тот поверил мне, что там ничего плохого не делают. А буквально минуту спустя из дома выбежала счастливая Элиза, которой этот эксперимент не навредил, а только помог. Люди разошлись.
А мы с Элизой вернулись к ее отцу. Полный надежды в начале эксперимента, он стоял в темной комнате, у него дрожали руки, и сам он будто постарел лет на десять. Взяв с него обещание, что у него все будет хорошо, Элиза умчалась разбираться со своей сестрой, у которой душа то куда-то переместилась из-за эксперимента, а я решил поговорить с ее отцом. Я рассказал ему о себе и попробовал донести, что от него зависит не только его жизнь, но жизнь его дочери, которая, ежели он чего с собой сделает, за ним уйдет, и даже я не остановлю ее. И что теперь его жена наконец-то попала в рай, наверняка. А что померла она на пару лет раньше, так нам, приговоренным, и не страшно это, главное как прожил ты то время, что тебе оставалось. И как Талька моя мне говорила, так я ему слово в слово и сказал, что ежели жила она с ним вместе в любви, то и умерла она счастливой.. Я надеюсь, что это ему помогло.
Тяжелый дальше вечер был, ходил я с Лизой, уже не отходя от нее ни на шаг, к ее родне ходила она, рассказывала как дело-то у них теперь обстоит, и что уходит она из города, и, слушая ее рассказ, понимаю я, что та женщина Шульц и есть тот самый Песочный человек и тот самый Дроссельмайер одновременно. А назад мы, когда пойти хотели, так на мосту страховидл встретили, еле ноги унесли.
Приходим мы в табор, а там Джанко сидит, и глаз у него нет. Вместо одного дырка обожженная, а вместо другого - механизм странный. Но, смотрю, не плачет Талька, да и остальные не боятся этого, а значит и нормально с ним все будет, значит можно сначала и про долг рассказать. Сидим мы с Элизой, рассказываем, и вдруг говорит она, что маменька ее от чахотки страдала. И стало мне тут так плохо. Что ж за судьба у девки-то тяжелая: сначала маменька у нее умирает от чахотки, теперь вот со мной связалась. И понятен стал мне взгляд отца ее тот странный, что бросил он на меня, когда я ему про свой недуг рассказал. В общем, дорассказал я историю, а сидеть уже не могу, так голову кружит мне и в груди тянет. Встал, чтобы полегче стало, говорю-говорю, а сам земли под собой не чую. И вдруг темно стало.
Прихожу в себя, надо мной пол-табора стоит, да Лиза рядом склонилась. Подняли они меня, усадили, доктора какого-то позвали. Насилу отбился от доктора. Попросил я Джанко увести его, а сам решил табору покаяться, и рассказал про недуг свой. Как они все переживали, а хуже всех Лиза рыдала, и жалко мне ее и обманывать не хотел больше. И думаю, что не хочу судьбы ей я тяжелой. Все в таборе говорят, что пройдет это, и врача найдем, и место где лечится это. А только понимаю я, что не найдем, даже ежели они сейчас и убедят себя в этом. И Элиза понимает это. Ну, я и говорю ей, что ночь то я пережил, значит и правда долг оплачен и поживу еще, но не долго мне осталось все равно, и что, если не хочешь жить с обреченным, то уходи, я желаю тебе только счастья, а со мной тебе счастья не будет, боюсь я. Она упрямо так головой мотает и говорит, что нет, останется она со мной. А мне и хорошо это, и стыдно сразу мне стало, что радуюсь я тому, что она со мной решила уйти.
А тем временем вернулся Джанко и рассказал, что Талька и он наконец-то поженились, а глаза он себе сам выжег, чтоб проклятье снять. И слушаю я его, и думаю, что может и не самый я несчастный человек на этом свете. Отвел я Элизу домой спать, да встретил я пастора по дороге. Ну тряс я его тряс, да вытряс из него те два талера, что зажал он. Он отдавать не хотел, но как я про пятнадцать упомянул, что он зажал, так сдался все же и возвернул их табору.
А на утро проснулся я, и не болит ничего, и голова светлая, выхожу из шатра, а ко мне Лиза уже бежит, говорит папенька у нее совсем с ума сошел, на актрисе с утра женился. Я в смех, а ей и правда обидно: жаль, что папка у нее женился. Ну, пошли мы по городу ходить. Оказывается, крепко я спал. Пастор весь город собрал, да всем миром они мост починили, да пар шесть уже поженил сегодня. Мы с Лизой шли как раз, когда один из гусаров женился. Она идет и говорит мне, что ежели еще одну свадьбу увидит сегодня, так ее потом и в дурдом упекать можно будет. А я снова в смех, и так светло и радостно мне с ней. Поговорила она все-таки с папой, я настоял, а то ведь не дело девке уезжать, с родней не попрощавшись как следует. И может он теперь, оказывается, вместе с другом одним, который вчера тоже эксперимент делал, легкие мне новые сделать или в крайнем случае душу мою в куклу перенести. И иду я уже совсем счастливый, а тут мы нянюшку ее нашли, а она как раз с нами с табором тоже решила уехать, и Элиза так лукаво спрашивает, а детей вы нянюшка моих тоже поможете воспитать? Так что буду жить, наверное, и детишки будут у нас, да и цыган больше стало. К нам несколько человек прибилось вчера, а главное город нас снова стал любить - всё зазывали снова приехать.
Комментарии:
Блин, правильно Виль говорит, надо целенаправленно выехать с тобой поприключаться. Ты оказался в самой гуще событий, разрулил все проблемы табора и часть городских, устроил настоящий хэппи энд — очень круто. Интересный отчёт.
Ах, дивно как )))) Волшебство такое волшебство)))
Кстати, а чего ты мне не сказал, что знаешь волшебника? Я б к нему пошла спрашивать как с Джанко заклятье снять....
Кстати, а чего ты мне не сказал, что знаешь волшебника? Я б к нему пошла спрашивать как с Джанко заклятье снять....
Glad_Shaman Эм, you are wecome!=)))
Виль Не сообразил=(
Виль Не сообразил=(
Гудло был прекрасен! Только мост проспал...
Мне нравится думать, что ты таки выздоровел и женился)
Мне нравится думать, что ты таки выздоровел и женился)
23-08-2011 11:45
Славно, славно
Отличный отчет
А пастор-то жулик, оказывается
Отличный отчетА пастор-то жулик, оказывается
отличная история.
и вот внезапный пастор-жулик - это дааа
и у моей Хелены тоже все женщины в роду помирали от чахотки лет этак в 30-40, и это навевает мысль, что надо бы валить в Италию, где потеплее климат.
и вот внезапный пастор-жулик - это дааа
и у моей Хелены тоже все женщины в роду помирали от чахотки лет этак в 30-40, и это навевает мысль, что надо бы валить в Италию, где потеплее климат.
Unari Мы как раз туда решили двинуть
24-08-2011 23:05
К слову - Магистрат для пастора десятину собрал, да.
Но не отдал.
Но не отдал.
Дзайбатцу-до. Путь офис-сам...
[Print]
Lord Alukard