Неумение готовить оно от природы дается человеку. И исправить это не получится. Десять мегаповаров будут костьми ложиться, пытаясь обучить такого человека готовить, и ни хрена у них не выйдет. Яичница расплывется и пригорит, сосиски переварятся и примут формы, достойные кисти абстракциониста-шизофреника, мясо обуглится еще до того, как его бросили на сковороду... Впрочем, такие не умеющие готовить люди абсолютно безопасны. Они знают о своих кулинарных умениях, потому не лезут на кухню. А не умеющие плавать, как известно, редко тонут.
Страшны другие. Те, кто готовить не умеет, но всегда норовит испортить ничего ему не сделавшие плохого продукты. На выходе имеем какой нить сногсшибательный заправленный майонезом винегрет, куру жареную, которую перед жаркой только что под поезд не укладывали - уж ее и майонезиком мазали, и специями обсыпали, и лимон в задницу запихивали...И все это оказывается напрасно, потому как кура полусырая, сиречь практически несъедобная.
Это я все к чему. Соседка рыбой жареной угостила. Ща за комплиментами придет. Дура криворукая, прости Господи...

via Mcdown. Про мясо


Лежало посреди России мясо. Огромный кус, пудов наверно в пять. Народ точил про это мясо лясы: мол, чье оно, да как его понять. От мяса исходили испаренья, маня к себе людей со всей страны. На этом завершу стихотворенье, поскольку мне проблемы не нужны. Вокруг куска устраивались пренья: не сделать ли из мяса ветчины? Не порубить ли мясо на котлеты? Не накормить ли тех, кто отощал? Но главное — откуда мясо это? Господь ли его русским завещал иль сатана подкинул злоехидно, чтоб отвратить от верного пути? Ответов было нифига не видно. А мясо тухло. Надо бы спасти.

«Слепить пельменей! — крикнул дядя Ваня, простой интеллигент из Костромы. — Пельменями сильна держава станет, народы выйдут из ее тюрьмы, приедут кулинары из Парижу, чтоб опыт перенять передовой!». Как жаль, что в глубину навозной жижи был дядя Ваня спущен с головой. Рабочий из Сибири, дядя Петя, помог ему слегка окончить речь. «Пельмени — вздор! Из мяса надо эти... люля-кебабы в пламени запечь! И затолкать их в жопу сраным чуркам, которые плодятся там и тут!» Рабочий был накачанным и юрким, но все равно попал в навозный пруд. «Да пусть гниет! — вскричал сантехник Вася, столичный алкоголик и эстет. — Как жили мы без этого без мяса, так и еще протянем пару лет». Столичный житель был дослушан молча, практически в звенящей тишине. Столичный житель жизнь свою закончил в элитном, свежем, импортном говне. «Позвольте мне, — сказал профессор Громов. — Я тут успел немножко посчитать. Выходит так, что мясокус рекомый нам надобно на атомы разъять, а их раздать — по десять миллионов на каждого из жителей страны». Профессор был дослушан благосклонно, а после бит лопатой со спины.

Судили да рядили дней пятнадцать. Протухло мясо. Не уберегли. И тут какой-то бомж воскликнул: «Братцы!» — и пальцем указал на край земли. Оттуда, из-за края окоема, когтями рвя в клочки земную твердь, восстал, любимым запахом влекомый, огромный и хтонический медведь. Он вышел, как бульдозер из амбара, хозяйски обозрел толпу зевак — и мясо съел. Утихли тары-бары. И кто-то крикнул: «Как же это так?». Медведь вздохнул, оскалился лениво. Задумчиво отведал крикуна. Народ поохал — и пошел за пивом. Подумаешь — медведь. А жизнь одна.

* * *

Сидел медведь. Вокруг была пустыня. И черепа лежали на песке. Он слопал всех и пребывал отныне в державной изнуряющей тоске. Вот правда, говорят, за океаном не извелась двуногая еда...

* * *

Мой принц, запомни: поздно или рано медведь придет за мясом и туда.