Интеллигентское паломничество в Крым, традиция, заложенная, по всей видимости, мохнатым пышнотелым жизнелюбом Максимилианом Волошиным, прилетевшим в числе первых на душистый хмель беззаботной приморской жизни - одно из наиболее вульгарных воплощений идеи перемены места с целью самообновления. Временное падение тяжких оков приличия, триппер освежающих курортных романов и прочий дегабриак на разлагающемся трупе Серебряного века - лишь скучно умер Иннокентий Анненский, ставя под сомнение неомрачимость праздника жизни.

Современному же паломничеству в Крым особенный квасной дух придает его сочетание с реликтовой рюкзачной традицией советских рыцарей ватмана и кульмана, или с пролетарским обычаем разнузданно бухать под палящим солнцем, спуская кровью-потом заработанное на запивание пережженного шашлыка разбавленным вином под дребезжащие вопли китайской мыльницы. Здесь, правда, приходится выбирать, так как две традиции плохо сочетаются не только эстетически, но и физиологически - на соблюдение обеих сил организма может и не хватить.

Однако, при невозможности следовать первому пути и нежелании следовать двум последним, можно попытаться найти альтерантиву.

Ныне покойный Всеволод Вильчек выделял три типа перемещения человека в пространстве с позиций социологии:

- человек оседлый движется в размеченнои пространстве среди знакомых ориентиров, его пространство непрерывно;

- движение мигранта происходит из пункта А в пункт Б, пространство между этими пунктами для него практически ничем не заполнено и таким образом дискретно;

- кочевник движется по неразмеченному пространству, как бы порождая те или иные его области своим появлением в них.

С этой точки зрения путешествие двух топографически неодаренных особей, вооруженных картой, на которой я с ходу обнаружил две никогда не существовавших улицы на плане родного города в районе, где провел все детство, должно быть чем-то средним между миграцией и кочевьем. Косвенно это подтверждается тем, что мы заблудились во всех населенных пунктах, где нужно было сделать хотя бы один поворот - Днепрогэс, к примеру, пересекли трижды за полчаса.

1.



Я: Скажите, Александр, вы тоже чувствуете некое родство, некое сыновнее доверие по отношению к этой бескрайней материнской утробе, из которой мы все когда-то вышли на сушу?

Мой собеседник: Шо?

2.



Я: Не правда ли, Александр, есть нечто фаллическое в непреодолимом желании броситься в обьятья этого бесконечного лона или хотя бы бросить в него что-нибудь: камень, например?

Мой собеседник: Тю...

3.



Не в силах преодолеть инцестуозные табу, мы выражаем нахлынувшие чувства первобытным танцем: чем-то средним между менуэтом и гопаком трусцой.

Надо заметить, происходит это все как раз напротив дома-музея Волошина. Того самого, ага.