Вдогонку к предыдущему, давнее, в порядке бреда - кроссовер Бакумацу и Речи Посполитой.
Посвящается опять-таки Михаилу Венюкову, который, как я уже писала, назвал самураев шляхтой, а также тому же переводчику "Ронинов из Ако", с чьей лёгкой руки в книге о Японии эпохи Эдо появились корчма и шаровары.

Послание для ясновельможного князя-воеводы Мацудайры Катамори.
"Довожу до сведения вашей милости, ясновельможный княже, что полковник Нового ополчения, Сэридзава Камо, ведёт себя неподобающим образом, в корчмах да с распутными девками проводя время, пьянствует сверх меры и буйствует. Также торговцам обиду немалую чинит, деньги у них силой отнимая. Шляхтич этот, будучи увещеваем, нимало своего поведения не стыдится и похваляется плащ себе сшить из бумаг, на коих приговоры писаны*. По причине сего репутации нашей ущерб наносится немалый. Прошу вашу вельможность жалобу мою рассмотреть.
Остаюсь ваш покорный слуга, второй полковник Нового ополчения, Кондо Исами"

*В основании такого финта ушами лежит байка об одном человеке. Был в Речи Посполитой семнадцатого века такой Самуэль Лащ, тот ещё бандюга; занимая серьёзный пост (куда выше полковника столичной военной полиции), при этом безобразил немало, а бумагами приговоров, по легенде, велел подшить себе ферязь (или сшить из них плащ). В упомянутом плаще он будто бы даже заявился к королевскому двору. Буйствовал он по-крупному и с размахом, куда там Сэридзаве до него; я серьёзно, поведение Сэридзавы по сравнению с поведением Лаща - цветочки, ибо масштабы не те. От ответственности Лаща спасало заступничество великого коронного гетмана Станислава Конецпольского, а потом - князя Владислава Доминика Заславского-Острожского (того самого, которого прозвали "Периной", кто знает, тот поймёт), да ещё, насколько понимаю, особенности судебной системы Речи Посполитой. Потом его всё же привлекли к ответственности, а через какое-то время… помиловали за военные заслуги. Лащу повезло - его не грохнули, как Сэридзаву. Правда, умер он в бедности и долгах; при нём был только цыган-скрипач, которому Лащ приказывал громко играть, когда приходили кредиторы.