ночью. ночью, когда я засыпала в ногах у младенца, мне пришла в голову мысль, что городочек наш стоит на границе, скажем так, двух миров.
есть какой-то иной, теневой мир. есть, странно это отрицать. и вот ходишь по этой границе, одной ногою вязнешь в тени, в жиже, в сумраке (начиталась, понимаешь, Лукьяненко). другая сторона транслирует немытые в прямом смысле дома и какую-то невероятную, наивысшую физиологичность существования. например, очень физиологичны в городке алкоголики. вообще всё это непривлекательное человеческое мясо как-то прет на тебя, в столице я такого не видела. в Москве дистанция между людьми настолько большая, что даже любой физический контакт воспринимается, как работа с манекеном. тут в глаза бросается, под ноги суется. никуда не отвернуться. и дома стоят, будто время на них натекло. а это просто дожди грязные, поднятые болотами окрестными.
так вот, теневой этот мир. он резиновый, в него складывается ментальный опыт города, как в кладовку. и иногда попадаешь в эту кладовку, в какие-то мхом затянутые годы. ненадолго, запах только учуешь, потом бытовое мясо вырвет тебя и притянет, как магнит.
постоянное обращение в какие-то иные дни очень тягостно. это прямо физически трудно бывает. иногда непереносимо.
очень много эмоций. это еще более старые эмоции отчаянья, потери статуса как мира собственного, эти бесконечные беспомощные барышни, и кого попало рожавшие, без наследства и навыков выживания оставшиеся. потом, почти следом, сюда же голод. и масса эмоций людских, с этим связанных. большей частью неконтролируемых, не глубоких, но острых и многочисленных.
и никуда не девается, если, не дай Бог, иметь доступ к этим очисткам, шелухе. оно, как из сточной трубы, липкое, тянется, обволакивает.
не могу сказать, что нет в этом никакой радости. но радости в мире вообще меньше, чем остального. так по жанру положено. в аду как в аду, никуда не денешься