Продолжение о личностях. Теперь - глава одного из самых мощных домов Царства.


Годы, годы, годы... Столько лет спустя вспоминаются лишь обрывки детства, выступающие из тумана подобно маякам… но они ясны как события вчерашнего дня.
В центре большей части воспоминаний – женщина, что породила меня, Алая Императрица. Она повергала в трепет: я помню ее, высокую, устрашающую, прекрасную. Эта женщина источала аромат силы, и я говорю не о магии. Меня всегда занимала правдивость ее истории – легенды об обычном солдате, нашедшем великую мощь. Я смотрела на женщину, направлявшую Царство с блистательной проницательностью и думала, что история должна быть ложью, созданной чтобы приблизить ее к людям. Я не могла представить ее в роли послушного солдата.
Мое рождение было незначительным, если сравнивать с другими, входящими в блестящую семью. Метеоры и звезды не исполосовали небо, как это случилось при рождении Рагары. Вода не вырвалась из земли, сотворяя новые источники, как было, когда на свет явился Сесус. Насколько мне известно, в день моего рождения не случилось ничего примечательного.
Думаю, что было ясно – ничто не могло соперничать с моим рождением, так что мир не стал даже и пытаться.
Рагаре к тому времени было уже больше двух веков, он создавал семью и легионы, и иногда слишком открыто задавался вопросом – когда Императрица наречет его наследником? У нас с ним был общий отец, муж Императрицы Равар, умерший за год до моего рождения. Мне всегда казалось забавным, что в некоторых семьях дети одних родителей проявляют друг к другу больше привязанности, чем родные наполовину. Рагара же был далеким и пугающим, когда я была лишь ребенком.
Я помню, как играла в незаметных углах дворца, с интересом наблюдая как монахи практикуют свои искусства и по мере возможности держась вдали от других. Она время от времени призывала меня и позволяла наблюдать за тем, как она правит. По большей части мне было скучно. Тонкость и сложность правления Царством стали занимать меня позднее.

Возвышение

В годы моей юности брат был огромной силой. Ко времени Возвышения я была лишь девочкой, получавшей уроки от горсти монахов, а Рагара – главой Великого Дома, и множество потомков подчинялось его желаниям. Он был высоким и могучим, эталоном мощи. Я была лишь худой юной девчонкой, глядевшей на Императрицу сияющими от восхищения глазами, и лишь он мог заставить отвести взгляд от нее.
Императрица была недостижимым образом; Рагара же был воплощением того, чем я хотела стать. Он основал свой дом, развил прибыльное дело и военную поддержку ему, и казалось, что он стоит на пути обретения Алого Трона, когда Императрица умрет (что маловероятно) или когда отойдет от власти (еще менее вероятно). Однако у Рагары был фатальный изъян. Он меня боялся.
Ирония судьбы состояла в том, что бояться было нечего. Точнее, тогда было нечего. Я так восхищалась своей семьей и ее силой, что даже не строила планов по поводу трона. Мне было двенадцать – она прожила уже века. Я неуклюже обращалась с обычным ножом – она властвовала над обороной Царства. Я и сравнить себя не могла ни с ней, ни даже с Рагарой.
В пору моего детства система младших школ еще не устоялась. Многие династы получали образование от родителей и старших родичей или местных Безупречных. В Имперском Городе была младшая школа, управляемая Безупречным Орденом, но Императрица предпочитала наставлять меня сама, когда государственные дела не отвлекали ее; стоит признать, что это было часто. Когда мы были вместе, она часто учила меня теории, стоящей за чародейством. Уверена, что она знала – я Возвышусь (у нее были Сторонние, известившие бы ее о потенциале детей), иначе бы она не стала тратить время.
Когда она меня не учила, то я оставалась на попечении трех умелых монахов. Двое из них были моложе – Смеющаяся Бабочка и Киран, проводившие большинство занятий, касавшихся разума. Смеющаяся Бабочка была маленькой женщиной, специалистом по Безупречным Текстам. Хотя ее нрав отвечал прозвищу, она читала лекции с удовольствием и была скора на наказания, когда мои успехи ей не нравились. Киран был дракорожденным и учил меня истории и политике – большую часть я уже знала из-за семьи, но все равно надо было учить официальную историю Царства. Я задавала немало вопросов, когда знания о семье противоречили официальной истории, и он меня редко наказывал за них. Лишь быстрое наказание показывает, когда ты ошибаешься, а я ошибалась, ставя под сомнение слово Царства. Я знала правду, но мне надо было держать ее при себе. Таков был урок, и на его усвоение потребовалось время.
В Кирана я впервые влюбилась; смешное дело – монаха я никогда бы не смогла взять в любовники. Но я помню его ясные глаза и милую улыбку.
Третий монах запомнился больше всего. Его звали Камень, и возраст его определить было невозможно. Он ужасал меня, но я усвоила от него больше, чем от других. Собственно, больше, чем от него, я узнала лишь от Императрицы. Он был мал ростом – ниже чем я в двенадцать лет. Он был коренаст, а кожа была грубой и обветренной, словно он годами невозмутимо стоял за плугом. Камень тоже был дракорожденным и, вероятно, одним из величайших советников Императрицы. Для меня тогда это было странно – я никогда не слышала, чтобы он говорил.
Больше всего в Камне меня пугало то, что он всегда носил черный капюшон, скрывавший его лицо. Я не видела, чтобы он ел или пил, и в капюшоне не было прорезей для глаз, носа или рта. Он был перехвачен на горле золотым шнуром; куда позже я предположила, что это орихалк.
Камень отвечал за обучение боевым искусствам и бою с оружием. Его терпеливые пальцы и демонстрации открыли мне тайны меча, ножа, лука и боя без оружия. Я поначалу была не уверена насчет его уроков, но он был терпелив, и мы медленно начали понимать друг друга. Хотя он был и самым устрашающим из трех монахов, но он был и меньше всего склонным к гневу. Когда я перешла предел его терпения, воздаяние было быстрым и болезненным, и больше я так не делала.
Именно Камень был со мной в тот день. Я начинала уставать от его немых уроков, становилась злой и обидчивой – какими могут быть подростки; слишком часто я наблюдала такое среди юных членов собственной семьи за прошедшие годы. Я не терплю такого в моих детях и внуках, так как Камень не терпел подобного во мне.
Он учил меня отражению ударов ножом; мне было скучно и я становилась все более небрежна. Я неуклюже пыталась отобрать нож, и руки уже были покрыты легкими порезами. А затем, вместо обычной атаки справа, на которую надо было отреагировать, Камень притворился, что уклоняется влево и я на это купилась. Я попыталась схватить его запястье, а он шагнул вправо. Монах ударил меня в лицо, и я полетела на пол; я мгновенно раскаялась и была готова извиниться, когда он навалился всем весом мне на талию и коснулся нефритовым ножом щеки.
Я постаралась напрячь мускулы живота, но он был слишком тяжел, и воздух медленно покинул грудь. Я даже не видела его лица – но чувствовала гнев Камня. Нож чуть скользнул по моей щеке, и я не могла набрать воздуху, чтобы извиниться перед ним. Мысль о приказе даже не пришла в голову – мне никогда не приходилось использовать мое положение. Я была готова принять любое наказание, если он позволит мне дышать, но не могла об этом сказать.
Острый нефрит коснулся щеки; лезвие было холодным. Внутри вспыхнула паника; я почти потеряла сознание, и на границе восприятия танцевали пурпурные тени. Я ощутила, как что-то, навсегда заключенное в клетке моей души, освобождается, готовое вырваться из меня. Камень нажал на нож – уверена, он собирался оставить порез-предупреждение – но клинок не погрузился в кожу. При всей его остроте он оказался не опаснее хрупкой палочки. Он вновь нажал, не думая о последствиях убийства дочери Алой Императрицы. Затем он отдернул его назад, и мгновение спустя вес монаха пропал с моей груди. Я вновь могла дышать, и Эссенция пылала в моем теле, все еще взыскуя пути наружу. Камень отступил, когда вспыхнула моя анима.
Я больше не теряла сознание от недостатка кислорода. Я черпала силу из земли, а не невесомого воздуха. Я краем глаза видела свою аниму – не бурное смешение цветов, знакомое по множеству других дракорожденных. Она была ярко-белой с четкими линиями, и она не волновалась. Она была стойкой, когда я приблизилась к противнику.
В тот момент я истинно понимала, что слово «Возвышение» исключительно точно. Я никогда не чувствовала такой свободы, величия и силы.
Длинный нож лязгнул о пол и Камень двинулся за ним. Я ухмыльнулась и бросилась между ним и ножом. Он покачал головой и поднял руку, приказывая остановиться. Я двинулась на него, ощущая, как внутри бурлит сила Пасиапа; сознание наполнило все, чему он учил меня о бое, использованию размера для получения преимущества, умению заставить противника выдать его намерения… Я бросилась на него, обрушив удары руками и ногами – все было столь медленным, он возвышался подобно великой скале и позволял мне атаковать. Я нападала со скоростью, поразившей меня, и когда он пригнулся, дыша сквозь маску, – ударила локтем в лицо, попав в скулу. Он потянулся ко мне и я уклонилась, ударив открытой ладонью по груди и ощутив, как его легкое поддается под сломанными ребрами.
А затем все кончилось. Со мной – кончилось. Анима умерла, и ее заменил страх. Камень взглянул на меня, и, одной рукой держась за бок, отшвырнул меня несколькими ударами. Я рухнула рядом с его ножом; он повернулся, желая уйти, но я подхватила нефритовый нож и метнула – не вкладывая силу, только то мастерство, которое Камень вбил в меня бесчисленными часами обучения. Нож вошел ему в плечо, и он вскрикнул. А затем – вспыхнула его анима, расколотая и негармоничная, окружившая его зеленым ореолом. Я никогда раньше не видела ничего подобного, и с тех пор я постепенно пришла к выводу, что он наверняка был одним из Сторонних. Внезапно я очень испугалась.
Затем – он исчез. Я не могу точно сказать, пропал ли он, но когда он применил чарм, то я его больше не видела. Нож лежал на полу – но Камня не было. Я наклонилась и подняла нож, вдохнула запах горячей крови и засунула оружие за пояс. Затем села у стены, не зная, что делать.
Похоже, следующий шаг был не за мной. Через пару секунд Императрица возникла в дверях, и на лице ее была загадочная улыбка. Дыхание застряло у меня в горле.
«Хорошая работа», – сказала она.
***
К величайшей ошибке Рагару привела паранойя. Я не знаю, что бы стало со мной, если б так не случилось. Мысль о том, что он заставил воплотиться собственный страх, бесконечно меня забавляет; я не была опасна, пока меня не начали бояться.
После Возвышения я получила подарки, о которых даже и не мечтала. От Алой Императрицы я получила длинный изогнутый дайклейв, отделанный нефритом и скованный так, чтобы доставлять яд, серебряный шлем с гнездом для ключ-камня на лбу и надел земли, где находилось место силы – дабы я возвела собственный мэнс. Рагара удивил меня, преподнеся великолепный доспех.
Он сам сопроводил меня к оружейнику, дабы тот снял мерку для брони. Оружейник был умелым, он учел, что я еще буду расти, и измерял соответственно. Когда в мою честь состоялся пир в Имперском Дворце, предо мной выложили все дары. Брат гордо преподнес доспех – чудесный сплав серого металла и легкого зеленого нефрита. Я никогда не видела ничего прекраснее.
Но хотя Рагара боялся моего потенциала… глупец недооценил уже растущую силу. Я потянулась к доспеху, коснулась рукой гладкой поверхности и, проведя по ней пальцами, поняла. Я мгновенно поняла, что на крошечные шипы на внутренней стороне нагрудника нанесен яд. Рагара, с улыбкой гордого брата, на глазах у сотен придворных Императрицы, предложил мне надеть броню. Скрывая ужас, я повернулась к Рагаре и улыбнулась ему. Затем – поманила к себе слугу и приказала ему вычистить доспех снаружи и изнутри. Все еще улыбаясь Рагаре, я заметила, что слышала – некоторые оружейники зачастую оставляют грязь и масло на совершенных в остальном изделиях, доставляя их, и что мне не хочется испачкать одежду в такой важный день. Лицо Рагары не изменилось. Слуги унесли доспех, и двое из них умерли этой ночью, получив яд, предназначенный мне.
Думаю, Императрица вдвойне гордилась мной в этот день. Ничто так ей не нравилось, как гарантия, что ее дети столкнутся друг с другом. Если бы я проявила слабость, она бы просто позволила мне отравиться и противопоставила Рагаре кого-то другого. Но тот день даже превзошел Возвышение, показав, что я владею той же силой, которую черпают брат и Императрица.
Несколькими годами спустя я выяснила, что хотя Императрицу впечатлило то, как я справилась с попыткой убийства, сама попытка не произвела впечатления. Она поставила Рагаре то же условие, что окружало жизнь Сесуса – если я умру, то же случится и с Рагарой.

Обучение

После Возвышения все изменилось до неузнаваемости. На следующий год Императрица отправила меня в Версино, в Гептаграмму моего времени. Она не слишком отличалась от нынешней школы, хотя мы меньше сосредотачивались на общем обучении этикету и истории, если это было возможно.
Я училась там уже три года, когда школа пала.
Я пыталась вызвать и сковать демона Первого Круга – инструкторы заявили, что я легко с этим справлюсь. Мой наставник Джаналар стоял рядом, и с его пояса свисало дымящееся древнее Изумрудное Кадило. Три монаха из Безупречного Ордена замерли позади него. В Версино всегда было не менее двадцати монахов, дабы помочь, если что-то пойдет не так. Они все должны были наблюдать и свидетельствовать – сумею ли я выдержать испытание умения призыва.
Демон послушно восстал из символа на полу, облачившись в человекоподобную форму: прекрасного обнаженного молодого человека с золотыми глазами и шипами, что шли вдоль спины. Это был патрок, демон Первого Круга. Я устала, но не была истощена – для второй части испытания оставалось много Эссенции. Демону, само собой, вызов не понравился, и началось состязание в воле. Я чувствовала наставника и монахов позади, но не нуждалась в них. Шансов у демона не было – я сокрушила его. Он склонил голову в знак поражения, и я по правилам потребовала год и день службы. Так я вошла в число избранных старших учеников, владевших рабами-демонами.
Этот демон был из Прибежищ Странников, потомства Печального Лорда. Их ребра могли раскрываться и поглощать любое существо их размера или меньше; патроки могли защитить существо внутри или сберечь, пока он утащит его в Царство Демонов и пожрет там.
Я услышала, что мой наставник Джаналар собирался испытать силу Изумрудного Кадила и попытаться вызвать демона Второго Круга, куда более могучего чем те, кого мы связывали службой в школе. Он готовился к призыву с семью монахами. Ничто не должно было пойти не так.
Я хотела увидеть, как они проведут призыв и кого вызовут. Я рискнула – и наложила чарм на одного из монахов невысокого ранга, дабы видеть его глазами. Что примечательно, чарм сработал и монах меня не почувствовал. Я приказала патроку защитить меня и стала наблюдать за заклинанием.
Возник демон, куда более жуткий и разъяренный, чем патрок. Мой наставник держал Кадило в руке, и я увидела, как его кисть дрогнула лишь на мгновение.
А затем демон обрушился на него.
Монахи были готовы, и кто-то позвал подкрепление, но демон был слишком силен для них. «Мой» монах доблестно бился, но он погиб первым, после того, как мой наставник рухнул в брызгах артериальной крови. Чарм потерял силу, я быстро прошептала усвоенное от матери заклинание, и ощутила, как по коже бежит странное ощущение – будто она покрывается гибким бронзовым щитом. Я свернулась внутри демона, стыдясь самой себя, но не зная, что предпринять. Я слышала, как монахи и солдаты бегут по залу, дабы одолеть вырвавшегося демона, слышала звуки битвы. И я осталась на прежнем месте.
За дверью раздался оглушающий шум, а когда все стихло, я приказала демону выпустить меня и идти следом, держась рядом. Я прошла мимо комнаты наставника, чья дверь была распахнута. Комнату усеивали тела, и я подошла поближе к учителю. Убив его ударом, демон задержался, оставив у него в спине кровавую дыру. Монахи были так же осквернены. Я наклонилась, коснулась пояса наставника и выругалась – Кадила не было.
Я услышала ужасные вопли и поняла, что демоны, охранявшие школу, встали на ее защиту и вступили в бой. Я решила, что мне нужно завладеть Кадилом – оно по праву должно достаться мне, как лучшей ученице Джаналара; я пошла по следу резни.
Демон дрался, похоже, со всеми демонами школы и с последним оставшимся монахом. Он то вопил от боли, то триумфально хохотал. Даже в бою он выдирал печень из трупов – и смотреть на это было жутко.
Монах держал Кадило – мое Кадило – и пытался заставить его выполнить свою волю. Он побеждал. Я нахмурилась и приняла решение; я приказала патроку вмешаться, и он быстро и незаметно пробрался к битве. Монах его не заметил.
Когда он произнес последние слова, желая отправить врага обратно в Царство Демонов, я кивнула патроку. Тот мгновенно вырос вдвое и окутал монаха, потянувшись руками, похожими на детские и отнимая Кадило у изумленного Безупречного, когда его грудная клетка закрылась.
Я не говорю о том, что последовало дальше. Когда Кадило оказалось в моей власти, а последний из Безупречных был заключен в демона, я решила, что мое время в Версино подошло к концу. Я ушла.
По возвращении у меня были беседы с Алой Императрицей. Похоже, после моего ухода школа сравнялась с землей. Похоже, выжила только я. Она оценила мое сокровище и обвинила меня в том, что я уничтожила школу, добираясь до него. Она не поверила моей истории и применила иные способы, дабы получить от меня сведения.
Думаю, она узнала правду. Я немногое помню о беседах… полагаю, это и к лучшему. Я помню, что Императрица приглашала для бесед других, некоторые, по моему мнению, были Сторонними. Я не уверена.
В конце концов она объявила гибель школы ужасной трагедией и публично поблагодарила Стихийных Драконов за то, что я осталась жива. Императрица лично испытала меня, выясняя, что я усвоила в школе, и когда, наконец, осталась довольна, она вознаградила меня моим Кадилом.

Жизнь и обязательства

Когда Алая Императрица удовлетворилась моими показаниями по поводу трагедии в Версино, она создала группу советников, дабы возвести иную чародейскую школу на острове, вдали от руин павшей академии. Я попросила включить меня в эту группу, дабы помочь со школой, но Императрица заставила меня замолчать лишь взглядом. Мне не разрешалось касаться школы или говорить о ней на публике. Лишь тогда я поняла, каким политическим кошмаром стала для Императрицы эта трагедия. Я сожалела о смертях, но сама я никого не убила, и не понимала, почему советники Императрицы так хмурились, глядя на меня.
Ну, большинство из них хмурилось. Один улыбался. Я заметила чародея, вошедшего в число тех, кто помогал Императрице отстроить школу. Он был умен, талантлив, высок и могуч; кудрявые коричневые волосы были перехвачены кожаной лентой, а глаза были темно-карими. Я сказала матери, что хотела бы отплатить ему за помощь школе не только деньгами, и она была обрадована.
Ворик стал моим первым любовником. Когда мы не экспериментировали в постели, он учил меня чародейству. Я знала, что когда я выучу все, чему он может меня обучить, я превзойду его с помощью знаний, которые от него укрыла.
Когда родился Нейсер – мой первый ребенок – нам троим и слугам предоставили незанятую часть Имперского Дворца. Это было счастливое время. Кормилицы говорили, что ребенок здоров, мой любовник продолжал учить меня, а я начала создавать свое наследие. Как жаль, что мне пришлось обречь Ворика на смерть, когда он предложил выйти за него. Это было чудесное предложение, но он был слишком мощным чародеем, чтобы просто стоять в стороне и смотреть, как я возвожу мой Великий Дом и иду к Алому Трону. Он пожелал бы не просто меня, и я не могла дать ему большего.
Игры власти всегда были в моей жизни. Некоторые оказались удачными, некоторые – нет. Я рано поняла, что Императрица с удовольствием затрудняла жизнь своим детям, дабы выделить любого подающего надежды наследника. Она поощрила меня направить многих моих детей и внуков в Безупречный Орден, дабы придержать Дом Иселси. И – я в этом уверена – она возвысила претенциозный Дом Нелленс, дабы наказать и Рагару, и меня.
Распространился слух, что дети Нелленса просят Императрицу о повышении, и что она серьезно это обдумывает. Я была молода, нахальна и глупо посчитала, что могу пойти против желаний Императрицы. Мне еще надо было выстраивать Великий Дом – а тогда у меня было лишь трое детей, все не старше двадцати; дети Нелленса уже были богатыми и влиятельными взрослыми.
Рагаре это тоже не понравилось. Нигде не записано – но мы заключили краткое перемирие, прекратив противостояние. Мы согласились, что такого возвышения не должно случиться. Мы обсудили варианты публичного позора, финансового краха и убийств. Набросав общие черты плана, мы согласились, что его надо держать в тайне.
В течение следующих месяцев я послала демонов, дабы те нападали на важные налоговые караваны Нелленсов, подрывая истоки их доходов. Рагара провел неуклюжие попытки убийств, с которыми я была слишком хорошо знакома, но они не сработали. Я подозреваю, что к защите приложила руку Императрица. Она желала создать Дом Нелленс, и ничто ее не могло остановить.
После моих нападений на Нелленсов Императрица увеличила долю, которую я должна была направлять в казну. Хотя я и была существенно богаче, благодаря перехваченным у Нелленсов деньгам, забранные суммы поставили меня на грань кризиса. Мне пришлось одалживать деньги у братьев и сестер, дабы оплатить расходы на мои земли и сатрапии. Послание было ясным: связываешься с Нелленсами – связываешься с имперскими доходами, и Императрица все равно возьмет свою долю, неважно откуда.
Вскоре Императрица сделала объявление. Дети Нелленса – даже не Императрицы – получили собственный Великий Дом. Они встали на один уровень с Рагарой и мной. И мы ничего не могли с этим сделать. Во время речи она посмотрела туда, где сидела я, затем нашла взглядом Рагару. На ее лице мелькнула легкая улыбка, и я знала, о чем она думает: против нее нельзя выступать открыто. С тех пор я действовала куда более осторожно, а мои встречи стали еще более тайными. Она всегда наблюдала.
Когда ненавистные Нелленсы получили свои права, а Рагара и Сесус снова начали бороться за власть, я свободно продолжила создавать собственный Дом. Я наблюдала за многим: отслеживала меняющиеся предпочтения Императрицы, следил за Домами братьев и сестер, ведущих игры власти, наблюдала за событиями в Царстве. При этом я поощряла моих детей достигать совершенства во всем, что они делали, особенно тех, кто исполнил мои мечты о служении Безупречному Ордену.

Прожитая жизнь

Я прожила жизнь, тщательно наблюдая, выжидая, высматривая удобный момент. Я совершила несколько ошибок, но научилась быть еще осторожнее, глядя на ошибки других.
В прошедшее десятилетие, до исчезновения Императрицы, было время, когда я желала найти ключ ко входу в ее Мэнс. Никто не знает, как открыть двери, и никто из входивших не вернулся – кроме Императрицы. Однажды ночью я убедила мою самую младшую сестру по имени Лиллун, что Императрица желала показать ей что-то в Мэнсе. Она поверила, что всем детям Императрицы разрешено взглянуть на Мэнс, когда они достигают должного возраста. Убедив ее в этом, я заперлась в моих покоях и навела на Лиллун чарм, дабы пройти с ней так далеко, как возможно.
Я с радостью наблюдала, как юная Лиллун невинно прокралась по залу, следуя за Императрицей, собираясь неожиданно появиться перед ней у двери. Императрица с легкостью заметила юную дурочку в тенях, и предложила показать ей Мэнс. Я терпеливо ждала, зная, что не все будет так легко.
Когда они достигли двери, Императрица взглянула Лиллун в глаза и сказала: «Тебе видеть не стоит». Она с легкостью оборвала мою связь, и я вновь оказалась у себя в комнате. Я громко выругалась, ударив по стене.
Они оставались в Мэнсе четыре недели; когда Императрица открыла дверь, т вышла одна. Она не наказала меня, и я подозреваю, что хотя она и поняла, что кто-то сопровождает девочку – но не выяснила, кто именно. Во всяком случае – не таким способом.
У меня были советники, но никому из них я не верю по-настоящему. Я доверяю лишь тем, кто у меня в долгу, или магически связан со мной. Я выяснила, что правда коренится лишь в страхе.
Примерно через два века после гибели Версино Императрица сняла запрет на посещение руин, хотя и посоветовала оставаться подальше от Гептаграммы. Демоны, мимо которых я проезжала на пути к Версино, ясно дали понять, что меня в новой школе приветствовать не будут, и я к ней не приближаюсь.
Я навещаю Остров Голосов примерно раз в десятилетие. Гептаграмма находится юго-западном берегу, а юго-восточная часть по большей части нетронута. Туда отправляются лишь авантюрные ученики и наставники Гептаграммы, и не все из них возвращаются. Там находятся руины Версино, и все призраки таковых.
Впрочем, не все. Большинство призраков моих бывших учителей и соучеников были изгнаны из этой области, или же захвачены ради обучения или их знаний, потерянных при гибели здания. При самом недавнем визите я захватила с собой слугу – уродливого паренька, невнятно забулькавшего, когда я сказала, что желаю взять его с собой. И почему они мне служат, если так меня боятся?
Мы добрались верхом до места, где была Версино. Когда школа пала, то осталась не груда обломков, а кратер. В тот день было очень ветрено, и мне показалось, что я все еще слышу крики в воздухе.
Слуга стоял рядом и дрожал. Я на мгновение восхитилась его храбростью – многие на этом этапе пытались бежать. Никто из смертных не навещает могилу Версино по своему желанию; сюда приходят лишь ученики и наставники чародейства.
Я вытащила из седельных сумок стеклянный кувшин, за большие деньги выкупленный у одного из учителей Гептаграммы. Конечно, пришлось торговаться на месте и организовать встречу у меня, когда он навещал Имперский Город, но я думаю, это того стоило.
Будь то ностальгия или восхищение храбростью слуги – но я решила дать ему быструю смерть. Я приказала ему поставить кувшин на землю и открыть его; затем я взяла его за руку и притянула к себе. Он захныкал, я заставила его замолчать и сняла с пояса кинжал. Удерживая взгляд слуги, я поблагодарила его за дар во имя моего павшего друга, перерезала ему горло и наклонила над кратером, дабы кровь потекла внутрь. Когда она вытекла вся, я подвела его лошадь и повторила то же самое.
Джаналар, освободившись из кувшина, возник рядом. Он не обрадовался призыву, но я напомнила ему о моем подношении. Он, в свою очередь, напомнил, что он бы мог быть жив, если бы не мои действия. Джаналар укоризненно взглянул на Кадило, свисающее с моего пояса и спросил, ограбила ли я его тело. Я заверила его, что сняла артефакт с тела монаха, который его ограбил.
Я улыбнулась призраку и тот нахмурился. Я сказала, что мне необходимы сведения, которые у него точно имелись. Хотя я и овладела Изумрудным Кадилом, он знал все его возможности и мне нужна была помощь. Его знания о Царстве Демонов тоже бы пригодились.
Мне был нужен демон Истар, и мне нужно было знать, как сковать его. Не сводя с меня полного ненависти ледяного взгляда, призрак поведал мне все, что нужно было знать, и даже более того.

Мирская жизнь

В годы юности я иногда сопровождала Дикую Охоту, хотя это редко было необходимо. Я считала это своим долгом и возможностью посмотреть Предел. Братья и сестры никогда не участвовали в таком путешествии, считая Дикую Охоту заданием по уничтожению, что было ниже их достоинства. Глупцы. Уничтожение яркого пламени Анафем – одна из наиболее важных вещей, на которую способен дракорожденный.
Одна охота задержалась в памяти. Она была не первой, но впервые показала мне истинный ужас Анафем. Охота прошла на Востоке, где Анафема-лунар терроризировал деревни, вербуя себе последователей из смертных варваров. Мы столкнулись с его группой у деревни, на которую варвары положили глаз и собирались завоевать следующей. Их было порядка двухсот, а у нас – семьдесят воинов и монахов (пятеро Возвышенных). Битва была славной; смертные варвары напали первыми, а Анафема задержался. Я следила за ним – он был высоким и сильным, тело скрывал плащ из перьев, но голова оставалась на виду. Его глаза блестели неестественным серебром, и такой формы глаз я не видела ни у одного человека. Я выдвинулась вместе с двумя бойцами из моего когтя и обошла битву; он был достаточно умен, чтобы ожидать такого. Лунар не сводил глаз с меня.
Когда я добралась до него, он раскрыл мне объятия и поклонился. Я выхватила нефритовый дайклейв – тот самый, что я получила после Возвышения – и приблизилась. Он взглянул на меня, словно желал поиграть как кошка с игрушкой, но у меня не было для этого времени. Я была тут по делу и намеревалась сделать то, за чем пришла.
Все еще вытянутые руки начали меняться, напоминая кошачьи лапы. Я смотрела на них без дрожи. У меня был план. Я слышала о том, как действуют эти демоны.
Я обрушила на него клинок, и он отвел его лапой, надвигаясь на меня. Я позволила себе споткнуться, оказалась в пределах досягаемости огромных лап, и лунар выбросил одну ко мне, выпустив когти, но она отскочила. Я рассмеялась, ощущая благословение Пасиапа и шагнула поближе к нему. Анафема зарычал и обхватил меня руками, стараясь раздавить; я ощутила лишь теплое объятие и коснулась талии, извлекая второе оружие. Инструмент из Старого Времени, хитроумное устройство с маленькими рычагами и шестернями, окружавшими трубку и поршень, созданное из нефрита и напоенное магией.
Пока тварь пыталась задушить меня, я выхватила инструмент – размером с мой палец и острый как дайклейв и всадила его в обнаженный живот. Он выдохнул, но продолжал давить. Концентрация размывалась, и я знала, что если его не остановлю – он меня сокрушит. Я надавила на кнопку на боку устройства и знала – внутри врага развернулась звезда из шести иголок, словно остов зонта. Я нажала на поршень, впрыскивая яд в кровоток в шести направлениях. Давление мгновенно прекратилось, я отступила, наблюдая за тем, как он падает. Когда я вскинула дайклейв, он издал долгий громкий крик. На его лице не было страха, лишь решимость; я отсекла ему голову и покончила с ней.
Дикая Охота без проблем разобралась с остальными варварами и мы собрались, дабы позаботиться о ранах. Мы потеряли многих, но все с восхищением смотрели на меня, убившую Анафему. Двое моих спутников рассказывали о схватке, насаживая голову Анафемы на шест.
Я услышала шум в лесу. Шум – будто много крупных зверей движутся разом, в одном направлении. Я повернула голову – и они были там. Анафемы, больше, чем, мне казалось, есть на свете, замершие на деревьях и припавшие к земле. И все они смотрели, все они не сводили глаз с убитого лунара и оскверненной головы.
Я взглянула на усталых и раненных людей. Я посмотрела на демонов на деревьях.
Я приняла решение, взлетев в седло и погнав лошадь прочь. Я применила каждый ведомый мне трюк и чарм, дабы помочь коню, и слышала позади звуки резни, когда звери накинулись на людей.

Религиозная жизнь

В детстве я восхищалась Безупречными монахами и их преданностью делу. Некогда я хотела войти в их число, но Императрица напомнила, что монахиня не сможет родить детей, создать Великий Дом или получить шанс на правление. Пустые обещания, знаю, но этого хватило, чтобы открыть мне глаза и отринуть амбиции. Однако я все еще близка Безупречному Ордену. Я приказываю наставникам в моем доме рано преподавать детям Безупречные Тексты, дабы они пошли по верному пути. Под чутким руководством многие мои потомки надели мантии монахов и хорошо послужили Дому и Царству.
У меня много советников из Ордена, которые, как я знаю, втайне больше верны мне, чем Устам Мира, этой трижды проклятой марионетке Иселси. Однако это никогда не станет достоянием общественности, так как это не нужно… мне не надо заявлять, что верность монахов принадлежит мне, а не их лидеру, но и они, и я знаем, кому они служат.
Дом Иселси пытается завоевать контроль над Орденом, дабы он смог вступить в борьбу за пустой Трон. Смешно – только Орден у них и есть. Некогда я гадала: почему Императрица просто не выбросит их дом из Династии? Но через несколько лет я поняла: в ожидании сила. Есть сила в том, чтобы низвергнуть Великий Дом, сделать его всего лишь притоном убийц, радостно служащих пешками. Она позволила дому повредить самому себе и медленно деградировать. Я направила в Сион нескольких шпионов, дабы они смотрели и ждали. Нелленс Мирар, один из немногих дракорожденных этого Дома, вскоре навестит побережье. Очень вероятно, что он погибнет от руки убийцы-Иселси. Или того, кого население посчитает Иселси…
Вскоре, когда контроль Иселси подорвет убийство, я смогу вернуть Орден обратно в стены Имперского Дворца. А если это приблизит его к союзу с Домом Мнемон – тем лучше.

Любовная жизнь

В моей жизни мало места для романтики. Есть мимолетные любовники, и те, кого я выбираю подходящими отцами своим детям, но я уже долгие годы не влюблялась и не планирую этого. В любви надо делиться, а я не желаю отдавать ничего своего.
Я не думаю, что когда-либо найду в другом то, что хочу. Меня не интересуют те, кто мне не подобен: он должен быть умен, быть чародеем и быть амбициозным. Но именно амбициозные люди считают меня дорогой к большей власти, и этого я не потерплю. Однако неамбициозные, которые будут истинно счастливы служить мне, заставят меня скучать.
При нынешней смуте в Царстве я пока прекратила вынашивать детей по очевидным причинам. С тех пор любовников я выбирала лишь за чистую красоту и ни по какой иной причине.

Планы на будущее

Пока что я придержала продвижение к Алому Трону. Мои планы продолжают развиваться, но истинному захвату трона придется пока подождать. И это не потому, что другие Великие Дома что-то сделали или я ожидаю некоторых действий.
Некоторые сведения я держу при себе. Некоторые могут подозревать о том, что происходит, но никто не знает известных мне деталей. Алая Императрица жива – и она возвращается. Я недавно об этом узнала и теперь тяну время, обдумывая, что может принести это знание. Вряд ли я смогу вновь применить… источник, который впервые вывел меня к этим сведениям.
Прошлой ночью я проснулась в поту. Горло болело, словно я кричала. Моя тогдашняя любовница, девушка, которую я приобрела у Цинисов, свернулась обнаженной на краю кровати, и тихо плакала. Я несколько раз моргнула, стараясь сориентироваться. Но я знала, что это был не сон. Это было нечто вроде пророчества или послания.
Я видела черных, извивающихся, корчащихся тварей; они падали из лона, породившего меня, твари, которые были мне родней. И они стремились к Алому Трону так же отчаянно, как и я.
«Что будет, если они размножатся? – прошептала я; рабыня сжалась и зарыдала еще сильнее. – Что за детей они породят?»
Я выбралась из постели, взяла со стола у стены нефритовый кинжал. Я рассекла рабыню от шеи до талии, и вывалила внутренности на пол. Задыхаясь, я села на край кровати, глядя на них и обдумывая следующий шаг. Даже если гадание и не оказалось сильно полезным, больше не надо было волноваться о том, что могла услышать рабыня.