Название: Два монаха
Автор: Санди для WTF Kotiki 2019
Размер: драббл, 913 слов
Пейринг/Персонажи: монах, кот Пангур Бан
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: R!кинк
Предупреждения: вуайеризм, кинк на шрамы
Краткое содержание: монах вспоминает то, что не расскажет даже коту...
Примечание: про Пангур Бана; описаны традиционные для ирландских монахов аскетические практики; "историями" в средневековых рукописях назывались миниатюры; приведены отрывки из оригинального стихотворения "Пангур Бан"


— Пангур Бан, — окликнул брат Колумбан. На его худом, аскетически осунувшемся лице появилось что-то вроде улыбки, и костлявая рука протянулась к подбежавшему коту. Тот потерся о ладонь хозяина, тихонько замурлыкал, потом начал играть узловатыми пальцами, ловя их лапками. — Вижу, ты доволен жизнью, Пангур Бан? Опять мышку поймал? Вот послушай, что я написал про нас с тобой:
«Я и Пангур — два монаха.
Трудимся ночами.
Я наукой занимаюсь,
А мой кот — мышами».
Пангур Бан, вероятно, не согласился бы с тем, что он монах, и не согласились бы с этим окрестные кошки. Однако мышами он и впрямь занимался исправно.
— Мышка, если вдуматься, тоже тварь Божия, тоже о хлебе насущном печется, — проговорил брат Колумбан. — Только зачем же эти неразумные зверьки грызут ценнейшие манускрипты? Этих книг, может быть, сам святой Колумбан касался! Сам святой Патрик, может быть, к ним руку приложил! А они — грызь…
Пангур Бан запрыгнул к брату Колумбану на колени. Его белая шубка, за которую его и прозвали «Пангур Баном» — «Белым Валяльщиком», — четко выделялась на ветхом темном рубище монаха. Брат Колумбан сдвинул тощие колени вместе, чтобы коту было удобнее сидеть, и улыбнулся, когда тот принялся тереться о его подбородок.
— А я еще четверостишие придумал, — продолжал монах, — вот:
«Я люблю читать Писанье,
Бой вести с грехами.
У кота — своё призванье:
Бегать за мышами»!

Бои с грехами монахи вели — и выигрывали.
Когда целыми ночами стоишь на коленях, погрузившись в истовую молитву, а на рассвете спешишь к заутрене, не смея ни сомкнуть веки, ни зевнуть, трудно помышлять о грехах лености или гордыни. А кто довольствуется лишь черствыми лепешками с кружкой воды, не впадет в грех гневливости или прелюбодеяния. Вот о чревоугодии… о нем, пожалуй, помышляли многие. Брат Колумбан также знал за собой легкую склонность к греху уныния — знал и боролся с ней, и почти преодолел. А когда она его одолевала…
Воду монахи брали из родника, чья чистая и свежая, невероятно холодная вода журчала прямо в монастырском саду; родник давал начало ручью, бежавшему под стенами монастыря и стекавшему в крохотный прудик. Вода в нем не нагревалась даже в теплые летние деньки. И когда грешная людская натура начинала брать верх, брат Колумбан прибегал к испытанному средству — сначала бичевал себя, не жалея руки и спины, а затем брал Псалтырь, заходил в прудик и читал, пока трясущиеся от холода губы не отказывались произносить святые слова. Если и это не помогало, брат Колумбан надевал вериги, но до вериг доходило нечасто. А потом к нему прибегал Пангур Бан, сворачивался клубком на коленях или под боком, мурлыкал нежно — и бренная плоть монаха согревалась, а на душе воцарялся покой, какой человек должен знать только в раю.
Как-то раз брат Колумбан, в очередной раз придя к прудику с Псалтырем, застал там молодого брата Патрика. Юноша сей в отрочестве жаждал суетной воинской славы, стал рыцарем, прослыл непобедимым, а потом вдруг узрел, что его истинная стезя — монашеская, и босиком пришел в монастырь, принеся с собой мощи: фалангу пальца святого Вацлава. Щедрый дар! Сейчас ряса и нижняя рубашка молодого монаха лежали на берегу, опрятно свернутые, а сам он, нагой и со следами бичевания на спине, стоял в воде и читал Псалтырь.
Брата Колумбана это ничуть не удивило, как не удивила и телесная мощь бывшего рыцаря: широченные плечи его заслоняли солнце, под тонкой и слишком белой, как у всех, редко выходящих на солнце, кожей, исполосованной бичом, бугрились могучие мускулы, и сквозь прозрачную воду еще было видно ямочки на пояснице и крепкие бедра. Брат Патрик в охотку выполнял поручения вроде рубки дров или переноски тяжестей — он был самым сильным в братии. Господь сотворил нас по образу и подобию Своему, а значит, совершенными, и вот доказательство тому, подумал брат Колумбан, не в силах оторвать глаз от брата Патрика.
Он вдруг явственно представил себе, какой нежной и теплой должна быть эта кожа, если к ней прикоснуться. И какими горячими будут свежие рубцы от бичевания — насыщенные и багровые, просочившиеся кровью. И как ему больно, бедному брату Патрику, и как же хочется сцеловать эту боль, зализать шрамы, утишая их жар ласковым языком и губами, а когда боль спадет — обнять и прижаться к могучей спине, обхватив руками и сцепив пальцы прямо на молодых сосках. Через правую сторону груди, прямо возле соска, у брата Патрика прошел старый шрам — брат Колумбан видел его раньше, и его тоже, разумеется, следовало погладить и поцеловать, чтобы изгнать даже смутное воспоминание о боли. А потом, опустившись на колени, осыпать поцелуями и прелестные ямочки на пояснице, и шрам на бедре, и шрам чуть ниже бедра — глубокий и бледный. Кому-то он мог показаться уродливым, а брату Колумбану — прекрасным свидетельством благородной доблести, теперь посвященной Богу…
Щеки брата Колумбана заполыхали, ибо в его помыслы проникло вместе с благоговением перед Божьим творением и вовсе не благочестивое желание — желание удовольствия от близости брата Патрика. Хуже того: грешная плоть монаха восстала против всякого благочестия! И он поспешно развернул Псалтырь. Буквы перед глазами двоились, дыхание отяжелело; к счастью, прикосновение ледяной воды сразу успокоило плоть, а чуть позже и дух.
С тех пор он избегал общества брата Патрика, хотя он часто являлся ему в мыслях и во снах — нагой, сосредоточенный, истово молящийся и прекрасный, покрытый шрамами поверх тонкой кожи и великолепных мускулов…
Зато рядом был его милый Пангур Бан, свидетель раздумий и молитв. Но признаться в греховных помыслах брат Колумбан не посмел даже ему.

— Скоро я перепишу тот манускрипт, Пангур Бан, и украшу его красивыми историями, — сказал брат Колумбан и нежно поцеловал кота между острых ушей. Вот так же он мечтал поцеловать брата Патрика… — А пока послушай, как я хочу закончить стихотворение о нас с тобой:
Делать то, что сердцу мило —
это ль не чудесно?
И хоть келья не большая —
Нам вдвоем не тесно!