Питер сходу встретил странным.
в метро мальчик лет двадцати судорожно расчёсывает брови, отворачиваясь, чтобы никто не смотрел, и пряча расчёску в рукав.
странный он, городок этот. ни на что не похож.

по сапсану ходят такие дети, будто это взрослые. они очень стильно одеты, самоуверенны, смотрят нагло, ориентируются прекрасно.

тяжело быть женщиной. сказала мужу в аптеке, что щас буду рыдать, и в слёзы. главное, я умом понимаю, что это гормон. ну, то есть расставание с Вано на целую неделю, нежелание возвращаться в Питер и вот это всё, но не до слёз. периодические проблемы усугубили. Андрей смотрит на совершенно искренние слёзы с недоумением.

не могу отделаться от предчувствий. «как в тот раз». я не знаю, что. иногда жизнь показывает, что некоторых сценариев в моей голове просто нет. оказывается, и вот так можно. знаю, что как-то поменяется жизнь. трудно - преодолимо. но трудно. решила, что пусть, как идёт. жахнет, тогда и буду думать. готова к чему угодно. из всего выберусь. не без потерь, но переживу что угодно.

второй раз в этом городе уже меня преследуют сирены скорой помощи. где-то на уровне подсознания я понимаю, что это синие ведёрки могут быть, но постоянный вой напоминает мне Нью-Йорк, в котором я никогда не была.

а Пушкинский музей для меня это аккумулятор, powerbank.
в Питере у меня с музеями нескладуха. в Эрмитаж не тянет, да и очереди туда хоть в дождь, хоть в снег. я там побывала перед беременностью, как отсидела скучный урок, а на улице весна. буйство интерьеров начисто затмевает культуру. в противовес этому почти африканскому изобилию серый пейзаж за окном. и очередь.. проверка на выносливость, насколько сильно ты хочешь причаститься.
в Пушкинский в будний день никого. ходят экскурсиями школьники, которым лишь бы не учиться, а на куроса в углу плевать. и бабуси. иногда художники рисуют маленькую письку Давида. светлые стены (за исключением египетского зала) и слепки исторических памятников. физическое удовольствие, схожее с летним от прогулки по набережной Нескучного сада.
я с голодухи раньше ходила в Третьяковку. совсем живыми там были (и есть) иконы, Рублёв особенно. с ними можно говорить.
а тут, в Пушкинском, живые все. я бы там осталась. я бы там работала, лишь бы каждый день смотреть, я бы уходила домой с тяжёлым сердцем от разлуки на ночь. я бы возненавидела людей, потому что им в основном плевать. не ценят, не отзываются, но зачем-то прутся, воздух только крадут. я бы в нём умерла, правда. чтобы остаться навсегда.
я чувствую себя там человеком, а не функцией. я там сама для себя.
наверное, раньше не ходила туда, потому что было не время. нужно до такой степени оголодать было.