Название: Туман над Айварстедом
Канон: Скайрим
Персонажи: каджит-Довакин, Лидия, Темное Братство

…Я помню день, когда повстречал старого норда в Айварстеде и услышал от него то, что навсегда врезалось в мою память. Я никогда не забуду тот день, будь он проклят.
Мы с Лидией направлялись на Высокий Хротгар.
Если идти из Рифтена на Высокий Хротгар, путь твой будет лежать через Айварстед. Так было, и так будет, потому что на дороге паломников в этом месте нет другого поселения. Здешние снега холодны, но я уже притерпелся за время странствий по дорогам севера и даже начал находить суровую красоту в елках и березах, хотя и не переставал тосковать по родным пескам. Лидия с любопытством оглядывалась вокруг.
— Смотри, тан, — сказала она, указывая на большой курган. — Это одна из старых руин?
— Должно быть, да, — отозвался я. — Каджита больше волнует, как нас встретят на Высоком Хротгаре. Правда ли, что там семь тысяч ступеней? И эти Седобородые — они призвали К’Айни, потому что думали, что это нордский герой, как в старых легендах, а что они скажут, когда увидят хвост и уши?
— Думаю, тан, им все равно, — ответила Лидия. — Они ищут того, кто готов учиться Крику, а не норда или каджита.
— Хорошо бы…
Я перевел дух.
— Видела бы каджита мамочка, чтоб она была здорова, — посетовал я Лидии. — Всякий раз, когда К’Айни брал в руки деревянный меч для тренировок, она говорила: «Это не твой путь, сынок, хороший сын хорошей каджитской мамы должен заниматься торговлей и подсчитывать монеты, а меч — это баловство». Что бы она сказала еще и о Крике!
Лидия засмеялась. Я тоже.
Мои родные прямо сейчас могли вести торговый караван где-то на дорогах Скайрима, но мы с ними не виделись уже несколько лет. Лидия, наверное, догадывалась, как я соскучился, но ничего не говорила.
И тогда тот старый норд обернулся на наш смех и сказал:
— Каджит идет в паломничество на Высокий Хротгар! Дивны дела твои, Талос!
— А что такое? — спросил я. — Каджит не враг Талоса, он его даже любит, хотя уже забыл за что.
На Айварстед опускался вечерний туман, и порожистая Черная река глухо шелестела в молочных, почти непрозрачных клубах, и вместе с туманом во мне сгущалось какое-то предчувствие. А норд покачал головой.
— И что вы все тут забыли? — продолжал он. — Неужто торговля в Скайриме так выгодна? Я видел по пути в Вайтран один караван, разбойники вырезали в нем всех — и купцов, и охрану. Ограбили подчистую! — он говорил и развязывал кошель. — Вот что я там подобрал, видно, разбойники не заметили. Мне не нужно, своего добра хватает, а ты, может быть, знаешь, чье это…
Я протянул руку, и на ладонь мне легло ожерелье мамочки. Она всегда его носила, так что я помнил каждую резную бусинку.
— Знаю, — ответ дался мне на удивление легко. — Благодарю тебя, почтенный паломник. Каджит передаст это законным наследникам.

***

К’Айни посчитал монеты, ссыпал их в мешочек и потарахтел им над ухом; лицо его расплылось в клыкастой улыбочке.
— Мой тан, — по привычке вздохнула Лидия.
— Что?
— Достойное ли это дело для героя, спасителя Скайрима?
— Каджит не может каждый день спасать Скайрим, Лидия. Каджит еще не забыл, как дрался в Совнгарде! Это же ужас один, у нас в Эльсвейре такого не слышали: чтобы души мертвецов не могли спокойно сидеть где сидят — и драконы их жрали!
Лидия пожала плечами. С ее точки зрения, все было справедливо: сначала дракон поглощал души умерших, а затем пришел К’Айни, убил и собрал в себя душу самого дракона. Почему К’Айни столь трепетно относился к покойникам, Лидия не понимала.
Но он был ее таном, а значит — прав во всем.
— Если бы у каджита было чем торговать, он бы торговал, — задумчиво добавил К’Айни. — Но у него только один товар: рука, а в ней меч. Так, что еще не сделано? Каджит все никак не приступит к поручению того Назира, да, но все по порядку, а то вовсе запутаешься… Сначала то, что уже начато?
Лидия хранила молчание, уже зная привычки тана. Тот любил беседовать сам с собой, напоминая себе же, о чем забыл и чего не учел. Привычка проговаривать каждую мелочь осталась у него от купеческого прошлого.
По совести, Лидии на первых порах приходилось ко многому приноравливаться. Она была готова стать верным хускарлом героя, но… каджит? Каджит-торговец? В этом грузном добродушном создании с длинным кошачьим хвостом и округлой мордочкой не было ничего от героя, зато очень много — от торгаша, вечно подсчитывающего прибыль и сокрушающегося о расходах.
— Каджит не толстый, — надулся он, когда Лидия впервые назвала его толстяком, — у каджита кость пушистая!
Прошло несколько дней, прежде чем Лидия рискнула потрогать предплечье тана. Под шкурой у него перекатывались сухощавые твердые мускулы, и весь он был жилистым и ладным, закаленным постоянными упражнениями с мечом, а полным казался из-за того, что мерз на скайримских ветрах — и шерсть у него стояла дыбом. Но тогда и это не примирило Лидию с таном. Ну что это за воин — упражняется, чтобы охранять караван мамочки! Где доблесть, где удаль, где отвага и молодечество?
— Каджит не понимает, почему вам, нордам, вечно нужны отважные и могучие герои, — заметил К’Айни однажды. — Если бы Ульфрик Буревестник знал, как надо побеждать, он бы победил и с трусливыми солдатами. А если бы он сумел наладить снабжение провиантом и хорошим оружием, у Братьев Бури не было бы нужды в сильных и выносливых телом воинах — острый меч хорошо режет и в руках ребенка. Герои нужны там, где нет светлых голов, Лидия, вот что скажет тебе каджит.
Сейчас он задумался.
— Мой тан, — осторожно напомнила Лидия.
— Какой-то отшельник!
К’Айни перевел дух.
— Это кому же мог так насолить отшельник, чтобы на него провели Темное Таинство, а?
Лидия, конечно, не знала, но К’Айни нужно было убедить себя, что его «заказ» и впрямь заслуживает смерти.
— Вот за той владелицей шахты, как пить дать, водились кое-какие грешки, а что такого натворил отшельник? Он же, если подумать, и не делает ничего…
К’Айни еще немного поразмыслил.
— Возьмемся-ка за заказ от Муири, Лидия, — сказал он. — Ну, та девушка из лавки алхимика? Каджит еще столь удачно сбыл там остатки корня нирна…
Купец в нем был неистребим.
На задания от Астрид и Назира К’Айни Лидию обычно не брал, но она и сама бежала за ним, опасаясь, что ее увалень-тан встрянет в какую-нибудь неприятность.
К вечеру К’Айни уже собрал тороки и задал корму Тенегриву — путь предстоял неблизкий. Лидия проверила снаряжение и оружие, запаслась сухарями и мясом. Выезжали они на рассвете.
— Что за народ были эти двемеры, — приговаривал он по дороге. — Каджит бы не прочь с ними договориться. Жить под землей, среди металла и камня! И никаких огородов! Вот где можно было бы поиметь гешефт даже с простой муки и капусты, чтоб каджит так жил!
— Двемеры были недоброй расой, — указала Лидия. — И коварной.
— Да, да, каджит слышал… Но каджит не такой простодушный, как снежные эльфы, Лидия, где ты видела острые ушки вот на этой голове? А будь жива мамочка К’Айни, чтоб ей хорошо отдыхалось в Песках-над-Звездами, она бы продала двемерам их собственные двемерские сковородки, еще и убедила бы, что на них ничего не пригорает!
Лидия споткнулась о древесный корень и упала на четвереньки, захлебываясь смехом.
— Мой тан, — с трудом выговорила она, — позволь спросить, отчего ты не продал Алдуину его собственную душу?
— Каджит бы и продал, — не моргнув глазом, откликнулся К’Айни. — Но кому продавать, если он уже весь сгорел? Но каджит не остался внакладе. Пусть с того Алдуина ничего не поимел, зато Одавинг вез его бесплатно!
Лидия отсмеялась, посерьезнела и нагнала тана с Тенегривом. Холодало, снег поскрипывал под сапогами, лицо начинало неприятно саднить под режущим ветром. Высокие вершины елок гудели от его дуновения, и от этого гудения становилось не по себе. В морозном прозрачном воздухе было видно на много миль вокруг. Наконец, после очередного поворота дороги вдалеке появились озеро, виток Белой реки, а неподалеку от него — циклопические руины.
— Погляди туда, — сказала Лидия. — Двемерские развалины.
— Так это и есть тот Ральдбтхар?
К’Айни ссутулился от холода и то и дело дышал себе на руки, пытаясь отогреть закоченевшие пальцы, но при виде цели немного воспрянул.
— А теперь держись, Лидия, — сказал он. — Тут есть разбойники, чтоб им пусто было. И чтоб каджиту не видать ни серебра, ни золота, если он даст уйти живым хоть одному!
Лидия вздрогнула, бросив взгляд на его лицо и словно увидев впервые. Лицо не увальня-лавочника, а убийцы, одержимого местью.
Она вспомнила, что мать, дядю и брата К’Айни убили и ограбили разбойники. Так рассказывал старый норд, встреченный ими в Айварстеде. К’Айни было за что мстить.
…Первый враг повстречался им на подступах к руинам. Грубые сапоги грязного, опустившегося, но не растерявшего свирепости человека вязли в снегу. Собирался ли он нападать? К’Айни напал первым, рыча от ярости. Лидия прикрывала его спину, пока он сражался, зорко всматриваясь — не выбегут ли другие разбойники на подмогу приятелю?
К’Айни поднял мешочек с монетами, найденный у поверженного
— Каджит не понимает, — заметил он, — зачем иметь деньги и не жить как люди?
— Такова их судьба, — сказала Лидия.
Судьбы К’Айни тоже не разумел. Каджиты верили в другое: в линию жизни, которую они сами вычерчивают своими поступками. Но их вера вообще порядком отличалась от веры нордов. А К’Айни уже бежал внутрь, бледный и ожесточенный, перепрыгивая через струи огня, то и дело извергавшиеся из потайных трубок, и хлеща себя хвостом по бедрам.
Лидию связал боем один из разбойников, и она могла только отметить про себя, что тан сражается с двемерским пауком, методично ломая тому лапы.
— Не страшно умирать? — оскалилась она, занося меч, чтобы всадить в грудь разбойнику. — Если придется, я тебя убью!
— Он мой, — прорычал К’Айни, но Лидия уже зарубила противника.
А навстречу им неслись все новые и новые оборванцы с тупыми, зверскими харями… Никто из них не отличался воинским мастерством, но они могли задавить количеством и более сильного бойца, чем Лидия, и та только успевала работать мечом и щитом, а рядом К’Айни в упоении боя орал разухабистую песню — потом Лидия вспомнила всего пару строк: «И кто не носит на башке тупой бандитской рожи…»
— Не может тот считаться настоящим мужиком, — дополнил К’Айни, отдуваясь.
Боевое вдохновение схлынуло, и как всегда после свершившейся мести, навалилось опустошение. Тан стоял, опираясь на меч и опустив голову, бесконечно одинокий и грустный, пытаясь отдышаться после схватки.
Лидия откашлялась. Да уж, пришлось потрудиться…
— Пошли, проверим, — К’Айни принялся обшаривать мертвецов.
На столе он нашел книжку, которую засунул за пазуху со словами «Пригодится почитать на досуге», на теле одного из бандитов — ключ, который забрал со словами «Тоже пригодится», наконец, разыскал и труп человека, на которого провели Темное Таинство.
— Каджит дурак, — прозаически сообщил он в пространство. — Его молот с зачарованием, а каджит, не подумавши, тем же заклинанием шуганул… Лидия, а вот это масло с паука, его где-нибудь можно продать?
— Ох, тан, ты когда-нибудь можешь не думать о сбыте и прибыли? — не выдержала Лидия. — Недостойно норда!
— Каджит не норд, — напомнил К’Айни. — И если он продешевит, это будет неуважение к памяти каджитовой мамочки.
Лидия развела руками: она до сих пор не понимала, как они с таном, такие разные, еще ни разу не поссорились.
— А у тебя, тан, — спросила она, меняя тему, — есть оружие с зачарованием?
— Нет, — не раздумывая ответил он.
— Ты не умеешь? Попросил бы мага…
— К’Айни сам учился в Коллегии магов! К’Айни все умеет!
Он помолчал и добавил:
— Каджиту противно, что для этого нужны камни душ. Чьи-то души, понимаешь, Лидия? У нас так не делается. Мертвым — смерть, не надо звать их в дела живых…
— Чаще всего, — не сдержалась Лидия, — это такие мертвые, которые заслужили свою участь. А отшельник — думаешь, зря на него провели Темное Таинство? Может, он только с виду такой мирный, помнишь ту старуху по кличке «Добрая»?

***
Это было в Виндхельме.
У нас в Эльсвейре каждый каджитенок знал, что если он вовремя ничему не научится, то так ничего и не добьется. Поэтому я с младых когтей помогал отцу в лавке, — он держал гончарную лавку и сам учился работать за гончарным кругом. Помню слова отца: «Сынок, как ты будешь определять, сколько стоит тот или иной горшок, если не знаешь, как он делается?» С тех пор я так и определял цену каждой вещи и каждого поступка.
Опытом.
Но были те, цена которых недоступна ребенку для осознания. Такие дела никто из детей и не делал. Недостаточно тьмы в душе, чтобы совершать их.
Как звали того мальчишку, я уже забыл. Мне врезалось в память его тощенькое, почти серое личико, а его воробьиные пальчики и бескровные губы до сих пор стояли перед глазами. Он так прятал руки в моем мехе, пытаясь согреться.
Но кто раз осиротел, уже не согреется. Я знал это лучше, чем мальчишка — он-то все еще надеялся.
Нельзя позволять детям прикасаться к человеческому мясу.
Нельзя позволять детям прикасаться к человеческому сердцу.
Нельзя давать им читать книги, подобные той, что он где-то сумел раздобыть.
Лидии не нравилось, что я не говорил красивых речей, как герои древности, а больше думал о выгоде, купле и продаже. Но если подумать, то герои нужны изредка — вот как сейчас, когда пришли драконы, а тем, кто пробудил их, и горя мало: как грызлись между собой, так и грызутся. А еда, одежда и всякие полезные вещи людям нужны каждый день. Оттого я и считаю себя торговцем, а не героем с красивыми словами, но разве нас спрашивают, кем мы себя считаем? А в тот день, когда я встретил сироту из Рифтена, который сбежал от побоев и мучений, я вовсе не сказал ни единого слова.
Я просто помог ему.
Как сирота — сироте.

***
Лидии до сих пор было неуютно в Убежище. Она была воительницей, привычной сражаться и убивать, но не со спины или спящих жертв — и находиться среди людей, сделавших тайные убийства смыслом жизни, ей не нравилось. Особенно не по себе ей становилось, когда мимо проходил Визара — потому что других в Убежище привели обстоятельства, а он был убийцей по рождению.
Когда она сказала об этом К’Айни, тот пожал плечами, подкрутив ус:
— Визара хороший парень, каджиту нравится. Учтивый, ловкий и с головой на плечах. А то, что он родился убийцей — это не его выбор, не нам и судить. Если бы К’Айни родился под другой луной, то был бы молчаливым альфиком или могучим сенч-ратом, ты бы ездила у каджита на спине, Лидия!
— Убивать за деньги — это беззаконие, — проворчала Лидия, кусая губы, чтобы не рассмеяться. Ездить верхом на собственном тане! Как ему удавалось каждый раз ее рассмешить?
— Не скажи, а как же Пять Заповедей?
Сегодня в Убежище царила толчея и суета. Бабетта прошла куда-то с вытаращенными глазами, что-то шепча под нос и едва не задев Лидию плечом, а Габриэлла, щурясь на К’Айни, сделала тому приглашающий жест рукой.
Арнбьорн рыкнул на Лидию, что посторонние в Убежище не нужны, и та хотела было выйти, но К’Айни остановил ее:
— Эй, эй, это хускарл каджита! Не указывай ей, Арнбьорн. Что тут за ярмарка?
«Дракон», — почему-то подумала Лидия.
Но нет, по Убежищу кружился и приплясывал вокруг огромного саркофага чудаковатый человек, которого они уже как-то встречали.
— Слава Ситису, — припевал он, — Милосердная Матушка теперь с нами!
— Смотри, К’Айни, — сказала Габриэлла, — это же новый Слышащий!
На минуту человек остановился и нахмурился, прекратив валять дурака.
— Нет, нет, — произнес он и снова начал распевать, дурашливо качая головой: — Нет-нет-нет, Матушка пока не сказала ни единого слова! Но однажды я ее услышу, услышу ее…
Астрид явно была очень недовольна прибытием этого типа, но ничего не говорила, видимо, не зная, что сулит ей появление Милосердной Матушки в Убежище. А человек уже подбежал к К’Айни.
— Здравствуй, это я, — воскликнул он, схватив К’Айни за руки и таща не то танцевать, не то просто поближе к саркофагу. — Теперь это наша с тобой Милосердная Матушка!
— А можно на нее взглянуть? Каджит хочет видеть ее лицо, — тихо проговорил К’Айни.
Человек заколебался, но потом распахнул саркофаг.
В нем лежала мумия старухи, от одного вида которой Лидия содрогнулась и попятилась. Что же до К’Айни, то он не испугался, но казался…
Разочарованным.
— Смотри, Милосердная Матушка, на твоего сына, во славу Ситиса, — горланил человек, кружась вокруг саркофага.
К’Айни отстранил Арнбьорна, оказавшегося у него на пути, и вышел на воздух; Лидия потащилась следом за ним.
— К’Айни рад видеть Цицерона, Лидия, — сказал он тихо. — Не так уж много людей в Скайриме просят каджита о помощи и спасении без того, чтобы потом отвернуться и сделать вид, что он просто шел мимо. Но Милосердная Матушка — это не мамочка К’Айни.
— Мой тан, — так же тихо и осторожно спросила Лидия, — ты пошел к Темному Братству, чтобы отомстить разбойникам за родных? Но не проще ли было вступить в городскую стражу, ведь с разбойниками ведет войну скорее она?
К’Айни помолчал, потом покачал головой.
— Каджит теперь все равно убийца, Лидия. У него нет пути назад. Каждый шаг каджита с той самой поры, как имперцы собрались казнить его, это чья-то смерть.
— Но ты же защищаешь Скайрим от драконов!
— А мамочку с дядей и Джа’Реми не защитил. Это все равно что убил, — грустно закончил К’Айни.
Цицерон высунул голову наружу.
— О, мой брат, — писклявым голосом окликнул он К’Айни. — Я маленьких котят люблю, крысиным ядом их кормлю!
Лидия вспылила и выхватила меч, готовая снести голову негодяю, посмевшему насмехаться над Довакином. К’Айни мягко остановил ее:
— Оставь, Лидия. У каджита еще одно поручение, пойдем собираться. Муири пообещала каджиту колечко за него.
— Мой тан, ты решил жениться на этой…
— О чем ты? Волшебное колечко, каджит с ним сможет улучшать заклинания. Очень выгодно!
Чтобы убить «поручение», как упорно именовал К’Айни людей, на которых проводилось Темное Таинство, следовало направиться в Виндхельм, причем выехать задолго до рассвета.
— Даэдра их всех возьми, — бурчал К’Айни, забираясь в седло. Тенегрив стоял, пофыркивая, и, судя по тому, как он сардонически косил глазом, полностью разделял мнение Лидии насчет негероического облика и манер тана, но хозяев не выбирают. — Каджит привык вставать когда надо, но почему в том Темном Братстве, чтоб оно настигало всех врагов без К’Айни, постоянно приходится недосыпать? Еще и ехать в самый холод. Лидия, ну почему у вас в Скайриме по утрам всегда так холодно?
— Потому что холодно, — поразмыслив, дала Лидия исчерпывающий ответ.
— Каджит об этом и сам догадался, да!
Занимался тусклый зимний рассвет. Его бледные лучи ложились на остроконечные крыши, покрытые серым тусклым сланцем, и каменные стены Виндхельма, освещая старые доки, почти неподвижные елки, круто идущие в гору улицы. Людей на улицах еще почти не было, и город казался удивительно безрадостным.
— Каджит одного не понимает, — сказал К’Айни. — Если бы каджита обвинили в убийстве, мамочка, наверное, оттаскала бы его за хвост, но не отреклась. И что бы ни сделали мамочка и Джа’Реми, он был бы на их стороне. Заплатил бы за них сколько скажут и поколотил бы Джа’Реми, потому что как еще вразумить младшего брата, если он делает глупости. Но К’Айни никогда бы не отвернулся от семьи. Почему эта Нильсен Расколотый Щит отреклась от своей родственницы?
— Но она считала ее грабительницей и убийцей, — глубокомысленно возразила Лидия.
— И даже не разузнала, так ли это!
К’Айни перевел дух.
— Каджит не стал бы убивать и ее, — простодушно признался он, — но, знаешь, Темное Таинство… любую сделку можно расторгнуть, но в этой вместо неустойки платишь целую жизнь.
Они выбрались на кладбище, еще более пустынное, чем улицы. Здесь было еще холоднее, чем на дороге; ветер гудел где-то очень высоко в кронах ближних деревьев, но внизу стоял мертвый штиль: ни единой снежинки не срывалось с пасмурного неба, слабо багровевшего на востоке, ни единого следа не пролегало по смерзшемуся насту, кроме следов Тенегрива и Лидии. К’Айни спешился.
Ждать пришлось недолго: через кладбище, торопясь, шла смуглая молодая женщина.
— Поручение, — прошептал К’Айни.
Лидия отвернулась.
Она слышала свист разрубаемого воздуха, удар, отвратительный хруст плоти, в которую вонзился меч, предсмертный хрип и шум падающего тела… но смотреть ей не хотелось.
Вскоре все было кончено. К’Айни молча, не глядя на Лидию, вскочил в седло, пришпорил Тенегрива — можно было возвращаться.
Интересно, думала Лидия, скоро ли он перестанет изводить себя мыслями о том, что, может быть, очередное «поручение» не заслуживает смерти, и начнет убивать так же, как остальные в Убежище: бездумно, безжалостно и спокойно, будто выполняя обыденную, постылую, но дающую кусок хлеба работу?
И скоро ли он додумается отпустить ее? У нее самой не хватит мужества сказать ему прямо, что она не нанималась быть спутницей наемного убийцы.
…Прежде чем зайти к Муири и получить от нее вознаграждение, К’Айни завернул в Убежище.
— А, друг каджит, — приветствовал его Визара. К’Айни улыбнулся ему через силу.
— Пусть звезды осветят твой путь, — церемонно сказала Габриэлла. Она снова прищурилась. К’Айни проследил ее взгляд: она смотрела на ожерелье, которое постоянно красовалось у него на груди. — Красивая вещь, друг. Ты не продашь его?
— Нет, — коротко ответил К’Айни.
— Я бы дала хорошую цену.
— Нет, — повторил К’Айни; обычно словоохотливый, он терял всякое желание что-либо рассказывать кому-то, кроме Лидии, как только речь заходила о его семье.
— Жаль, — протянула Габриэлла. — Придется огорчить Бабетту. Это она просила разузнать насчет твоего ожерелья. У нее уже есть браслет, как раз к нему.
— У Бабетты есть браслет, парный ожерелью каджита?
Визара и Габриэлла удивленно переглянулись, и Габриэлла кивнула, а Визара сказал:
— Да, это подарок Назира после одного удачного заказа. Сам знаешь, он ей симпатизирует.
Они еще что-то говорили, но К’Айни, уже не слушая, растолкал их и направился к Назиру; Лидия побежала за ним.
— Назир, — взволнованно произнес К’Айни, разыскав его в дальнем углу Убежища, — ты видишь вот это ожерелье? Оно похоже на браслет, который ты подарил Бабетте, ведь так? Скажи, три каджита-караванщика — мужчина, женщина в годах и юноша, который носил этот браслет, — не были… поручением?
— Может, и были, — Назир непонимающе поднял на него глаза. — Что тебе до них? На этих котов провели Темное Таинство, но это было уже давненько…
— Понятно, — глухо ответил К’Айни, повернулся и побрел к выходу.
— Тан! Тан, — окликнула Лидия, спеша за ним. — Погоди!
К ней подскочил Цицерон, попытался вовлечь в танец, она раздраженно отмахнулась, и тогда он увязался за ними. Астрид окликнула К’Айни — он даже не обернулся.
И только выйдя из Убежища, К’Айни заговорил.
— Лидия, — сказал он, — каджит ошибался. Это были не разбойники. Это было Темное Братство. Один из убийц Темного Братства убил моих мамочку, дядю и младшего брата.
— Так, значит, тан, — спросила Лидия, — ты будешь теперь мстить им?
К’Айни остановился и долго молчал.
Пошел густой, очень холодный и колючий снег; ветер рвал и кружил снежные вихри, забивая ноздри и шерсть К’Айни.
— Каджит привык иметь дело не с приказчиками, а с хозяевами лавки, — наконец произнес он. — Темное Братство — лишь приказчики. Назир не скажет, кто провел Темное Таинство на мою семью, да, нужно искать негодяя самому.
Он несколько мгновений смотрел на свои руки.
— И это все в свободное время, — со вздохом подытожил, — потому что каджиту никто не заплатит за поиски, а мы с тобой, Лидия, должны что-то кушать. Поэтому будем опять спасать, опять бежать, опять находить потерянные мечи, лечить священные деревья и всякое такое… и драконов, конечно. Ну и где брать то свободное время, скажи на милость, если с утра до ночи придется совершать подвиги?
Они надолго замолчали. Цицерону за их спинами надоело слушать тишину, и он затянул какую-то детскую песенку, на ходу коверкая слова и вставляя вместо них непристойности.
— Ты со мной, Лидия? — спросил К’Айни.
— Да, мой тан, — ответила она.
К’Айни с Тенегривом медленно зашагали по дороге на Фолкрит; Лидия вернулась, чтобы забрать вещи — не так уж много их было, как ни старался К’Айни ради наживы, как ни копил, но все его имущество умещалось в паре тороков.
— Эй, эй, мой брат, мой котенок, — завывал за спиной Цицерон.
— Прощай, друг, — крикнул ему К’Айни, уже отойдя на приличное расстояние. Метель глушила его слова. — Да будут добры к тебе Ситис и Милосердная Матушка!

***

…Кто знает, почему я скитался по Скайриму, не возвращаясь в Эльсвейр. Мог бы подождать каджитский караван, наняться охранником и отправиться с ним в родные края. Когда меня называли героем, это вовсе не радовало.
В этих краях сгинули мои родные.
Сгинули, убитые чужими руками и чужим оружием. А меня не было рядом, чтобы защитить мамочку. Меня разлучили с ней, когда имперцы близ Хелгена гребли всех, видившихся им «подозрительными», и больше ни разу не давали увидеться. А потом, когда оказалось, что я умею поглощать драконьи души, стало ясно, что мне из Скайрима и вовсе не вырваться. Сдается мне, мамочка бы меня за все это не похвалила — она всегда учила чтить души усопших, какими бы они ни были при жизни.
Сейчас я понимаю, что хотел найти кого-нибудь, кто сказал бы мне, что старый норд ошибся, что он видел моих родных живыми. Но я так и не нашел.
Мы с Лидией шли в направлении Глотки Мира. Вдалеке уже виднелись излучины Черной реки, а за ней вставала громада заповедной горы, и если немного подключить воображение, то можно было представить себе, что видны башни Высокого Хротгара, а далеко внизу под ним — маленькие домики Айварстеда. Наш путь лежал туда, хотя Лидия, похоже, полагала, что я решил вернуться на Высокий Хротгар.
— Тяжело, — пожаловалась она, поправляя заплечный мешок.
— Это чешуя, — пояснил я. — Давай переложим ее мне в торок.
Мы убили дракона по пути и собрали с него чешую. Лидия все косилась на меня. Наверное, думала, что я буду хвастаться этим перед Седобородыми. Она — воин, смерть — ее работа, поэтому она все еще не понимала, какой тяжестью ложилось на мои плечи каждое убийство.
По уму, следовало отдохнуть, но мне не хотелось быть застигнутым сумерками в безлюдных пустошах Рифта. Тем более что в последние дни немного потеплело — хотя у нас в Эльсвейре это не называли теплом, это называли лютым холодом, — и над Айварстедом начинал сгущаться туман. А остаться без крыши над головой ночью в тумане — доложу я вам, последнее дело. Хуже только сразу три двемерских центуриона с разных сторон.
Поэтому я поторопил Лидию, пришпорил Тенегрива, и мы спешно взяли ноги в руки.
Когда мы прибыли в Айварстед, уже смеркалось. Туман совсем сгустился, его клубы мрачно синели; стояло новолуние, и я осенил себя священным знамением, опасаясь появления Дро-м'Атра. Убивать других каджитов мне не доводилось, но у иных народов тоже есть души…
— Смотри, — Лидия указала на полуразвалившийся домик. — Это одна из старых руин?
Я покопался в памяти.
— Нет, это дом обычного бедняка, — сказал я. — Мне говорили о нем в Убежище. Назир хотел, чтобы я убил хозяина дома.
— Это было бы актом милосердия с твоей стороны. Лучше умереть, чем жить в такой нищете!
Домик и впрямь был убогим, с провалившейся крышей и зияющими провалами окон, но в одном из них мерцал огонек.
— Ты выполнишь поручение, тан? — спросила Лидия.
— Нет, — ответил я. — Каджит оставит такое «милосердие» Милосердной Матушке и Ситису. Сейчас у него есть дела поважнее.
— Учиться у Седобородых, да?
— Найти нам с тобой комнату на ночь, — усмехнулся я.
Это нетрудно: если ты идешь из Рифтена на Высокий Хротгар, путь твой лежит через Айварстед, и местные жители — Йофтор и старик Климмек — готовы пустить тебя переночевать, если уж в таверне не хватит мест.
— И каджит хочет повидаться с этим Нарфи, — продолжал я.
— Все-таки ты его убьешь, — произнесла Лидия.
— Да нет же. К’Айни просто хочет посмотреть на человека, которого не убьет, хотя и мог бы.
Лидия покрутила головой.
— Прости, тан, — вдруг сказала она.
— За что?
— Я думала, что ты готов сделать что угодно, лишь бы получить монеты. А ты добровольно отказываешься от этого поручения и золота Назира…
Я рассмеялся.
— Лидия, ты же не решила, что каджит ушел из Темного Братства налегке и внакладе? За кого ты его держишь? Там было кое-что получше монет!
Лидия все еще не понимала, и я объяснил, понизив голос:
— К’Айни обнаружил на стене Убежища новое Слово Силы!