Соуль, спасибо.) Потому что без твоей просьбы этого бы не появилось.


Когда собираешь и сочиняешь сказки всю жизнь, они сами к тебе приходят.
Так Кейри-Странница считала всегда, и давно уверилась, что она права. А как же еще может быть, когда бродишь меж городами и селами, записываешь истории, рассказываешь их, сочиняешь собственные…
Но чтобы сочинить что-то – надо непременно на это посмотреть. А еще зарисовать. И подумать как следует – тогда и рассказ скользнет в мысли сам собой. В этом Кейри тоже была уверена – и такая вера помогала ей передать все, что искрилось в сознании на бумаге, в тонкой вязи строк. А потом надо было лишь запомнить и прочитать так, чтобы в сказку поверили и признали ее.
И вот потому-то она сожалела, что еще никогда не писала о драконах. А что делать? Слишком уж далеко и высоко они живут, и слишком трудно до них добраться – если вообще можно. Как лишенному крыльев заглянуть к тому, кто выбирает себе жилище, куда только и долететь можно?
Но Кейри не унывала. Ну не найдет дракона – так лишний раз посмотрит на горы! О них ведь тоже сочинять можно, правда? Просто послушать их, посмотреть на сверкающие под солнцем или звездами снежные пики, вдохнуть чистый прозрачный воздух… и сами собой придут на ум слова, сплетающиеся в сложный узор рассказа.
А даже если и не придет – то всегда найдется то, что просто нельзя не зарисовать. Чем рисунок хуже сказки? Иногда даже и лучше – потому что, глядя на него, каждый складывает свою историю.
Вот и сейчас чистая бумага легко покрывалась контурами зубчатых хребтов, меж которых блестело различимое даже с такой высоты озеро, похожее на упавшую звезду. Задумчиво прикусив отточенный карандаш, Кейри попыталась запомнить каждый оттенок, каждый перелив света на воде и скалах – чтобы потом точно воплотить красками. Вздохнула: жаль, далеко не всегда удается найти именно те цвета, что нужно.
Кейри пригляделась и неожиданно улыбнулась. Одна из гор, сейчас ярко освещенная, напоминала голову хищной птицы; острый выступ рядом можно было счесть изгибом крыла.
– Так… – протянула она вслух. – Некогда жил великий Орел, чьи крылья затмевали небо…
читать подробнее

Дождь застал меня в четверти часа от Почты; пришлось выбирать – или быстро лететь и вымокнуть, или прикрыться крыльями, но идти медленно. Выбрал второе: всегда терпеть не мог воду с неба.
Все равно шерсть слегка намокла. Когда толстая деревянная дверь закрылась за спиной, вода текла на пол; господин Филибр выразительно приподнял брови.
– Извините, – смутился я. – С утра погода ясная была…
– Переждал бы дождь, – пожал плечами начальник Почты.
– Да он еще часа три лить будет! – я махнул рукой и крылом разом. Капли воды полетели во все стороны; стало еще больше неловко.
– Высушись, Инив, – велел главный леттерий. – В таком виде к письмам подходить нельзя.
Я кивнул и поплелся в Каминную комнату. Там дух огня всегда живет и не отлынивает: и тепло дает, и не пересушивает письма в здании. Высушить после дождя вообще мигом может.
Минут через пять я уже вернулся в главный зал; господин Филибр кивнул на стопки писем и, нацепив круглые очки, склонился над новыми.
Помощником леттерия работаю уже четыре года, с тех пор, как пришлось из Арсалена сюда переехать. Учусь одновременно; трудно, но получается. Почему Филибр не взял другого помощника – не знаю; спрашивал, но не говорит.
Он вообще странный – вроде бы обычный человек, худой, высокий, всегда в темном или сером, цвета моей шерсти. Только я в нем чувствую что-то непростое. Как-то раз не удержался и спросил: леттерий ответил, что он оборотень. В кого превращается, не сказал, а я не понимаю.
Говорят, Филибр не первый век на Почте работает – после этого признания понимаю, как ему это удается. Наверное, потому он и знает тут каждый камень, и помнит всех, чьи письма и посылки сюда попадают.
Но все равно что-то странное в нем чувствуется. В этом я уверен: говорят, что драконы, кошки и волки – самые чуткие на необычное существа в мире. А дракоты – смесь двух первых… еще бы я не чувствовал.
Четыре стопки писем я быстро разнес по отделам: они в ближние страны. С пятой пришлось подниматься на второй этаж; но это несложно, десяток секунд работы крыльями – и готово.
Когда я уложил письма на полку, по спине пробежал холод; я бросил взгляд через плечо.
Мимо неспешно шел полупрозрачный старик в старомодной одежде, постукивая тростью по полу.
– Добрый вечер, господин Йоканан, – поздоровался я.
– Добрый вечер, юноша, – ворчливо отозвался тот. – Ровнее клади, по стенке выравнивай.
Я кивнул и проводил старика взглядом.
В первый год работы я именно его встретил – и поначалу перепугался, когда он на глазах у меня прошел сквозь стену. Стыдно вспомнить – кинулся тогда к Филибру с воплем «Здесь призрак!». Тот, не отрываясь от заполнения квитанции, уточнил внешность и спокойно пояснил: «Это господин Йоканан. Сколько раз говорил ему, что надо предупреждать о своем появлении».
Уже потом я познакомился и с ним, и с леди Куандер, и с Эрликой, и с Кадрианом… со всем множеством призраков Почты. Со многими подружился, они даже помогали... Вот экзамен по истории Ожьена сдал лишь потому, что как раз господин Йоканан мне три вечера про него рассказывал.
Нередко думаю – откуда здесь столько призраков? Не дворец ведь… здание всегда Почтой было. Спросил у господина Филибра. Получил его обычный ответ: «Это Фелльярд, дракотенок. Привыкнешь».
Я сперва обижался. Потом и в самом деле привык.
Действительно, Фелльярд – страна в центре мира, первая созданная земля. Здесь может быть что угодно, вот местные ничему уже и не удивляются. А мне, наверное, еще лет десять отвыкать от Арсалена надо.
читать подробнее