Ода насморку

Когда неважно на душе,
А мне, признаться, от рождения неважно,
Но, уж когда совсем невмоготу -
Вокруг смотрю, глазами алчно шаря
По грязным улицам и закоулкам душ людских и зверских,
Ища травинку, образ, или жидкость,
Созвучные по духу или знаку
Моим дурацким состояньям.
А, иногда, сама Природа,
сни
зой
дя
До моего духовного уродства,
Подсунет мне погодку или две:
Кайфовые такие, что тащусь я!
Бреду тогда задумчиво от лужи к луже,
Следя, как все же быстро промокают туфли,
А ноги с молчаливым недовольством
Вкушают леденящую прохладу;
Вдыхаю жесткий ветер хилой грудью,
Ноябрьский снег ловлю незащищенною макушкой,
И, с вечера уже, готовлюсь
Наутро Насморку ладонь пожать,
Глазея с любопытством:
Кто ж там пришел с ним -
Грипп, Ангина или Легких Воспаленье?
И вот, проснясь,
Я понимаю, что погибну,
Лишь рот прикрою свой минуты на две -
Нос не работает совсем,
Как-будто в день созданья
Господь забыл мне ноздри в нем проковырять.
Вот и дышу, глотая воздух,
И толпами микробы через глотку
Нахально валят в тело дуралея.
Казалось бы, есть носовой платок –
Продуй свой воздухозаборник,
И для заразы неприступен будь!
Но облегчить его - пустое дело:
Бетон! Броня!
Как человек непознан...
А безобразьям нет конца:
Пройдет часок-другой,
Очнется нос,
и ну пахать на всю катушку,
Однако, не перетруждаясь очень.
Когда одна ноздря забита напрочь,
Другая, спорно кран водопроводный
с негодною прокладкой...
И так меняются они раз двадцать на день.
Вот умора!
Враз вытекло бы все - и баста!
Но нет же,
хочется кому-то
Как можно дольше радовать меня
Разнообразив жизнь мою кайфами
(Чтобы она лимоном, видно, не казалась).
И нос под вечер вспух,
И трепетно болит,
когда касаешься его очередным платком,
податливым и влажным.
И вот что интересно!
Лишь стоит подсушить платок, и он -
не так-то прост: хрустит и держит форму.
Ну, ПРИРОДА!
Чего ж роптать,
когда в болезни даже
Навалом тайн и развлечений.
А, главное, какое оправданье для безделья!
- Я болен,
И Душа сидит во мне на чемоданах.

(с) Дм. Загузов

Пытался помочь подруге жены, которая вляпалась в большую х@йню...

Иногда, чтобы спасти, нужно не согревать поцелуями, а растирать снегом...

Прошла зима… К майским праздникам сошел снег… Приближалась весна. Супружеская жизнь лейтенанта Иванова протекала спокойно и размеренно, без эксцессов. Еще под завывание январских вьюг директор леспромхоза выделил молодым жилье. Попросту сбил с заколоченных дверей кем-то брошенного дома полусгнившие доски и, пьяно качнувшись, произнес – Живите. Иванов пропадал на службе, а молодуха, как стали называть Евгению Александровну аборигены, отчасти от скуки, а отчасти и в угоду теории товарища Фрейда, дабы сублимировать… ну это самое… влечение, в общем… завела огород. Весной, естественно. Местные огород не одобряли. Редкий сучкоруб или трелевщик не останавливался у хлипкой изгороди заметив что-то там вскапывающую учительшу. Останавливались, чтобы высказать свое мнение, дескать зря это все… земля у нас не та… не родит у нас… опять же климат резкий…и, как это… континентальный, что ли… вот тут хохлы через три хаты живут, так у тех родит, а у нас – нет.
Вопреки всем этим, как сейчас бы сказали, неконструктивным настроениям к началу июня огород зазеленел картофельной ботвой, а там и огурцы выбросили свои усики… лучок…прочая закусь. В плане видов на урожай все было превосходно. В личной, то есть интимной, жизни тоже все было вроде бы вполне благополучно. Правда ни Женя ни тем более Паша, не имея практически никакого добрачного опыта в… да что там говорить, ни в чем они не имели опыта, так уж сложилось… Поэтому строили свои отношения наощупь, кладя один на один кирпичики взаимного уважения, которое так легко спутать с тем самым всепоглощающим чувством, что называют словом Любовь. Они не знали тогда, что одних кирпичиков мало. Раствор нужен, хороший цементный раствор. Знать бы еще из чего этот расствор должен состоять, да пропорции ингредиентов не спутать. Но, увы, нет здесь универсального рецепта… Кирпичики – они всегда похожи. Раствор для цементирования семейной жизни - всегда разный… Впрочем, Лев Николаевич об этом сказал гораздо лучше в самом первом абзаце «Анны Карениной».
То, что происходило за стенами их ветхого жилища могло вызвать резкий приступ умиления у случайного свидетеля. Умиления, но не более того… Скажем, прапорщик Дорошенко, заглянувший как-то в гости к Ивановым с поллитрой спирта, говорил потом:
- Ну чисто голуби ей богу… Пашка, скажи честно, ты ее хоть трахаешь ? Или только молишься ? Не, мужики, вы такого не видели… Он ей – «зайчик», она ему – «пупсик»… Она ему – «Птичка, кушай рыбку», он ей – «Спасибо, ягодка. Дай стаканчики, лапочка…Давай водку, деточка». Не, так жить нельзя…
Иванов краснел и отворачивался. Не знал прапорщик Дорошенко, что уже зрела в ивановской душе волна, грозившая смести в какой-то момент все эти уменьшительно-ласкательные суффиксы, смести без остатка, причем, возможно, с Ягодкой-лапочкой вкупе. Да и кому не надоест изо дня в день, мало того, что слушать эти удлиненные конструкции, так еще и самому вовсю стараться не забыть пристегнуть потребный суффикс к корме совершенно ни в чем не виноватого русского слова.
Не знал тогда лейтенант Иванов, что в душе Жени Пронь-Ивановой зреет волна, в общем и целом абсолютно идентичная.
По-простому говоря, задолбали они друг друга этими суффиксами.
Ведь это что же получается, не жизнь семейная, а театр. Двух актеров. Театр абсурда. Без зрителей. Что называется – для души… Впрочем, что суффиксы, так, мелочь разменная. Во всяком случае – не тот это калибр, который способен разрушить здание семьи… Не тот… Хотя, если стрелять достаточно долго…
В общем, начали наши герои где-то там, в глубине души, понимать, что прав был т. Щипачев (это поэт такой был – С.Б.), который неоднократно утверждал, что любовь – это вам не вздохи на скамейке, понимаешь, и, тем более, не прогулки при Луне. Увы, оказывается, что для начала распада семьи достаточно и такой, тьфу, мелочи как суффикс, тьфу, тьфу, тьфу, не к ночи будь помянут. А ведь в жизни, тем более семейной, есть еще и другие факторы. А Пашка Иванов еще и горькую пил… Причем часто. И вот, как-то раз… Впрочем, об этом - ниже. Гораздо ниже.
Ой, вы небось подумали, что у них и, так сказать, «в койке» проблемы были? Так нет. Соседские бабы, зачастившие одно время к Жене по вечерам на посиделки даже завидовали. Как-то раз, под чаек, принялись они обсуждать заметку из какой-то потрепанной уже газетенки. А в заметке той, надо сказать, говорилось об одном сексуальном маньяке, свирепствовавшем не то в Новосибирской, не то в Николаевской области. Маньяк этот был обезврежен героической, без всякого сомнения, женщиной, которая при попытке маньяка склонить ее к… ну, к гадостям разным, откусила ему все «хозяйство» напрочь. Бабы живо обсуждали героический поступок, когда Женя, захлопав ресницами и зардевшись, спросила: « А как же она смогла откусить? Там же – кость…» С тех пор бабы и стали завидовать молодухе. Правда, на посиделки приходить почему-то перестали.

Сегодня уезжает теща... чуть было не закричал "Ура!"

Жуть... сегодня утром рухнул четвероногий друг-диван... вместе с тем, кто на нем лежал... И самое противное, что этим кем-то был я. Теперь еще и диван покупать.
Где деньги, Зин?(с)

и на прощание - еще чуток из нетленки...

Впереди уже маячили темно зеленые ворота гарнизонной гауптвахты, распахнутые гостеприимно, словно драконья пасть, когда компанию потенциальных изменников Родины обогнал газик начальника особого отдела. Того самого, с рыбьей фамилией. Он ехал, чтобы принять участие в размещении и первом допросе задержанных. Красноводская гауптвахта, надо сказать, не входила в число архитектурных достопримечательностей региона и, вообще, красотой не блистала. Так, низенькое, местами покосившееся одноэтажное здание, что называется , в стиле «баракко». Барак. Десять камер, флигель для охраны и начальника, да выдраенный до блеска сортир. Вот и все, что скрывали от чужих глаз стены.
Они уже почти вошли в ворота, когда здание гауптвахты взорвалось изнутри каким-то ревом, а еще через несколько секунд, дверь барака выплюнула на потрескавшийся плац двух майоров – особиста и начальника собственно гауптвахты. Боже, как они выглядели… Даже видавший виды Кузякин не смог сказать ничего про Кенийскую тюрьму, а только развел руками, что значило видимо - вам бы ребята в Кению, цены б вам не было. Оба майора с ног до головы были заляпаны ржавой пеной, явно противопожарного назначения… А сквозь двери все еще доносился рев – это во всю смеялась охрана и заключенные в камерах. Казалось гауптвахта приплясывает и сама слегка посмеивается. Так, как смеются много повидавшие на своем веку люди над детскими шутками. Дескать, весело, но я и не такое видел…
Рассказ старшего сержанта Жука о противопожарной безопасности.
Ты не поверишь. Мы в тот день заступили в караул на губу. Ну, дело знакомое. Подъем, развод на работу… Я остался на губе, повел двух салаг сортир чистить. Они себе вкалывают, я курю стою… Вдруг, дверь открывается, входит этот… ну, майор… вредный такой. Особист. Как его, Щукин, что ли… Мимо меня прошел, поссал, значит и назад, к двери идет… И главное, счастье такое у него на лице играет, вроде ему только что, прям возле унитаза, полковника дали… Подходит он, значит, к дверям… а возле двери, там огнетушители висят, прочий инвентарь пожарный… Багры, топоры… Вот.. Снял он зачем-то огнетушитель со щита , в руках повертел… потом в форсунке ногтем поковырял… и тут началось… Огнетушитель-то старый был, проржавел насквозь… В общем, не знаю почему, как пошла из него пена, да прямо майору в харю… Салаги мои, даром, что первогодки, сразу за дверь выскочили… ну, я тоже вышел, нам в офицерские дела соваться нет интересу…Дверь правда, открытой оставил, не пропускать же такое кино… Майор с огнетушителем поборолся трохи, от себя струю кое-как отвернул, и в ближайший толчок направил, значит… И как заорет: ”Начальника ко мне!” Как начальник губы его услышал, не знаю, почуял наверное, только видим – бежит… Вбегает в сортир, а там – картина маслом, то есть, акварель полная – Щукин, этот самый, весь в пене, из огнетушителя толчок поливает и орет во всю глотку :”Помоги!”… Ну, офицеры, они ведь не просто так по пять лет в училищах учатся, решения быcтро принимают… Начальник губы сразу все понял – хвать со стены второй огнетушитель и давай тоже унитаз тушить… То есть в две струи… Ну, тут я уже не выдержал, больно смешно стало, пошел в курилку смеяться… так что не знаю, чем кончилось… потушили они унитаз или нет…***

А еще один кусок нетленки... не голливуд... скорее одесская киностудия...

Неверный путь - быть может лучший,
Но, несмотря на прецедент –
Не каждый, в Индию плывущий,
Откроет новый континент


На четвертом часу полета, когда сердце каждого члена экипажа несчастливой «коровы» уже постанывало в предчувствии скорого свидания с семьей, а весь остальной организм ждал простых человеческих радостей – банька с устатку, обед в кругу семьи, графинчик запотевший, жена под боком – много ли человеку надо… Так вот, на четвертом часу полета, когда штурман Кузякин , оторвавшись от кроссворда, строго по звонку будильника «Севан», сверился с прокладкой и доложил командиру: «Двенадцать минут до смены курса», - Это и случилось. Выслушав штурманский доклад, командир бросил: «Принято, есть смена курса через двенадцать минут», поудобнее устроился в кресле, посмотрел налево… В следующую секунду у Кузякина в голове взорвался снаряд, начиненный истерикой и матом.
- Кузякин, мать твою, ты в форточку давно смотрел. Что слева? – слева, совсем рядом с Илом, весело мигали проблесковые огни двух истребителей.
- Аэропланы какие-то, командир. Тебя, что, их тип интересует? МиГи, по моему. Близко, правда к нам идут, но думаю не страшно, разойдемся… Сейчас пеленг возьму…
Пеленг взять Кузякин не успел, так как в наушниках прозвучал отлитый из металла голос:
- Я, командир истребителя МиГ 29 ВВС Советского Союза, капитан Дейнека, приказываю следовать за мной на посадку. В случае неповиновения, открываю огонь на поражение…
- Чего это они – удивился Кузякин – прямо как в Кенийской тюрьме. Вежливые, аж противно.
Капитан Бледных решил, что с Кузякиным он поговорит потом и пристроился за истребителем, который с профессиональной четкостью вывел злополучную «корову» на глиссаду.
Сели хорошо…
Что называется – на три точки.
Сорвав ремни, спотыкаясь и матерясь, Бледных выскочил из кабины в грузовой отсек, распахнул дверь и остолбенел. В каких-нибудь десяти метрах от самолета по бетону спокойно шествовала довольно крупная черепаха, на панцире которой явственно просматривалась надпись синей краской –ДМБ-78. А сразу за бетоном взлетно посадочной полосы простирался серо бурый песок с редкими изящными шариками перекати-поля на нем. И так до самого горизонта.
Пейзаж не радовал.
Мягко говоря, не Левитан.
Даже не Шишкин.
- Это не Архангельск, - тонко подметил из-за спины командира Кузякин
- Ты куда нас привез, Сусанин, - простонал Бледных.
- Сам за рулем, сам и тормози,- огрызнулся штурман фразой из старого анекдота,- Вон, гляди, сейчас нам все расскажут.
Недалеко от Ила завис и стал садиться огромный и нелепый в своей огромности МИ-6. Вертолет мягко опустился рядом с полсотни восьмым. Еще не замерло вращение мощных лопастей, а из вертолетного чрева уже выскакивали с автоматами наизготовку солдатики в широкополых панамах. Было их около взвода. Вид солдатики имели грозный, и, вопреки кузякинским надеждам, рассказывать ничего не собирались. Не подходя к Илу, солдатики разомкнулись, образовав круг метров сто в диаметре. В центре круга оказался полсотни восьмой с экипажем и лейтенантом Ивановым да дембельская черепаха. Бледных залюбовался зрелищем. Все это – и вертолет, и взвод как то не по нашему хорошо обученных солдат да и окружающая выжженная солнцем то ли степь, то ли пустыня, казались ему чем-то нереальным. Выпавшим из дурного сна или плохого фильма. Особенно нереальным казался МИ-6 с винтом на холостом ходу. Было в нем что-то от прекрасно описанного Стругацкими барона Пампы. Вылитый барон Пампа, медленно вращающий над головой двуручный меч.
Вынырнувший, откуда ни возьмись, газик, вернул капитана в реальный мир. Газик был реален до отвращения, как и сидевшие в нем два майора и полковник. Разглядев в машине старших офицеров, Бледных скомандовал:
- Техник, стремянку. Экипажу и пассажиру покинуть самолет. Будем знакомиться, – и, не удержавшись в рамках Устава, начал крыть Кузякина, - Говорила мне мама – иди в гинекологи… Ну, блин… Не штурман, а матрос Железняк… Он шел на Одессу, а вышел к Херсону. Моли Бога, Кузякин, чтоб обошлось… Ох, и чего, скажи на милость, они тебе там, в Кении, пожизненное не припаяли? Колумб хренов… Индию от Америки не отличил…Оторвать бы тебе яйцо твое колумбово…А второе тебе твоя Люська оторвет. На хрена ты ей с одним-то яйцом.
Спустившись вниз, Бледных приказал экипажу построиться, придирчиво оглядел своих «орлов» и, все еще ворча что-то про упущенную возможность стать гинекологом, двинулся в сторону вышедших уже из газика офицеров. Как ни странно, старшим из прибывших на газике оказался отнюдь не полковник, а один из майоров – особист с профессионально стертой внешностью и устало-добрым выражением водянистых глаз. Даже фамилию его вспомнить нам не удалось. Помнится только, что рыбья фамилия. А Карпов он был или Белугин, черт его знает… Может и вовсе – Касаткин. Этот самый майор и объяснил все… Город называется Красноводск. В двухстах пятидесяти километрах отсюда – государственная граница СССР. Поскольку самолет двигался в сторону границы, было принято решение о перехвате. Так что, товарищ капитан, вы подозреваетесь в попытке угона за границу, в Иран, вверенного вам самолета Ил-76. Весь экипаж задерживается до выяснения обстоятельств. Майор сделал небольшую паузу и, картинно взмахнув рукой в сторону газика, бросил, - Прошу. Весь эффект от майорской репризы пропал даром, поскольку восемь человек экипажа, да еще пассажир, в газик просто не могли поместиться.
До гарнизоной гауптвахты пришлось добираться пешком.
В сопровождении двух солдат с автоматами.
Под кузякинские стенания о кенийской тюрьме, куда арестованных возят - минимум, на «мерседесах».
Они не знали тогда, что за их спинами разгорается скандал между майором-особистом и полковником – командиром авиаполка. Скандал, ознаменовавший собой новый этап в судьбе каждого из членов экипажа.
После отбытия задержанных, майор с рыбьей фамилией направился к машине, вполне довольный собой. Вот тут-то его и остановил вопрос полковника, -
- А с «коровой» этой мне что прикажете делать?
- Вам виднее, товарищ полковник. Ну, поставьте на стоянку… До выяснения.
- Куда? Это тебе что – Жигули? На стоянку… Он же здоровый какой. Он же три стоянки истребительных займет.
- Ну и что, - майор был человеком далеким от авиации, - Места у вас тут много.
- Ты что, майор, шутишь? А истребители с этих стоянок я куда дену? И потом, его же охранять надо. Нашим прапорам только дай. До утра одни шпангоуты останутся, все снимут.
- Полковник, - в майорском тембре появились дюралевые нотки, - Решайте эти вопросы самостоятельно. У меня есть свои локальные задачи. Cкрытые резервы поищите, что ли…Вот, например, смотрите,- майор указал на площадку боевого дежурства – стоят два истребителя, а места там на десять хватит. Переставьте несколько машин туда, а на их место – задержанный самолет.
- Да это же… Эти машины на боевом дежурстве. Туда нельзя ставить больше чем два… Скандал будет.
- Ай, бросьте… Скандалов боитесь? Ответственности. Я вам бумагу напишу, возьму ответственность на себя.- великодушие Победителя светилось в майорском предложении - А с охраной… Ну уж тут придумайте что-нибудь.
- Как ты …не понимаете, товарищ майор, - начал было объяснять полковник, но осекся, - Бумагу, говорите… Ну хорошо, давай бумагу.

Через час на площадке боевого дежурства стояли четыре истребителя, полсотни восьмая «корова» была отбуксирована на стоянку, а в караул, охранять эту самую «корову» от прапорщицких посягательств, заступили курсанты Васильковского авиационно-технического училища, проходящие стажировку в полку.
***
Пора, пора, дорогой читатель, открыть военную тайну. Вот вы думаете, небось, читая эту книжку, мол не бывает такого, где это видано, чтоб самолет через всю страну пролетел, а его никто и не окликнул, так сказать – «Стой, кто летит?» Где, спросите вы, были наши доблестные войска ПВО, раскиданные по точкам от Москвы до самых до окраин. Неужто наши военные могли допустить такое…
Конечно же, не могли…
Но допустили.
Так уж сложилось.
Где-то забарахлила станция слежения и вместо нее включили другую, которая работала только по низким высотам, в другом месте – дежурный оператор и увидел было на экране метку, но докладывать не стал, помня, что в прошлый раз, когда доложил о подобном, стал посмешищем для всей бригады. А еще где-то попросту были заняты строевой подготовкой к приезду начальства и станцию вообще не включали. Повторимся – так уж сложилось в тот день. А вообще-то наши войска ПВО всегда на страже и готовы дать отпор любому агрессору… Ну, это вы и так знаете…Хотя именно это и есть самая что ни на есть военная тайна…

кусок нетленки, чистый голивуд))))


Самолет американских ВВС С-130, с названием «Red Cow» («Рыжая корова») на борту, ковылял до Брюсселя долгие девять часов. Все эти девять часов полковник Кондакоу вынужден был рассматривать квадратные невозмутимые рожи морских пехотинцев, сидевших вдоль противоположного борта. Пехотинцы были неразговорчивы. Жевали жвачку, попеременно спали, между собой общались односложными словами. Все больше – «ага» и «не-а». Периодически, кто-то из них разражался длинной, слова в три-четыре, фразой на непонятном полковнику жаргоне. Тогда пехотинцы начинали долго, почти самозабвенно, хохотать, хлопая друг друга по плечам. Им было весело. Их, шестерых, здоровых как быки, отобрали для службы в охране посольства США в… А вот где, это Вас не касается, сэр.
Кондакоу весело не было. Странный тон старого друга настораживал и внушал опасение. Если об абсолютно секретной операции “Грядка” известно Дайму в Брюсселе, то сколько же человек в Ленгли осведомлены о ее деталях? Через кого произошла утечка информации? Насколько это опасно для находящегося “на холоде” агента? Вопросы, вопросы, вопросы… Незаметно для себя полковник задремал…
Это был их первый полевой выход после карантина. Позади осталась “адская неделя”. Они стали полноправными кадетами. Был песок, раскаленный от солнца… Бег.. Долгий бег… Десять миль. Быстрее, сукины дети, это армия. Сержант Бредстон. Старый Гризли. Он командовал кадетами, как абсолютно киношный сержант. Плохо было то, что Старый Гризли был абсолютно реален. Не спать на бегу, ублюдки… Потом они лежали на песке, пытаясь отдышаться, выплюнуть из себя все эти ужасные десять миль, а Гризли ходил над ними и говорил, говорил, говорил… Они почти не слышали его, мешало собственное сердце, оно гудело в голове мормонским колоколом. Сосунки.. Посмотрите вокруг – это поле деятельности пехоты… Бог любит только пехоту… Пехоту, сволочи, а не каждого пехотинца в отдельности. Там впереди, стоят танки. Это наши танки, и в каждом из них сидит такой же ублюдок как ты… Сердце не знало передышки. Баммм… и снова – баммм.. Через пять минут эти танки тронутся с места… Там, где ты лежишь, танк будет через шесть минут… Итого – одиннадцать… Через одиннадцать минут ты должен лежать в окопе, в окопе такой глубины, ублюдок, которая не позволит танку раздавить тебя. Иначе – будут похороны с почестями. И это будут твои похороны. Время пошло… Они начали зарываться в песок… Быстрее, еще быстрее, в такт мормонскому… почему мормонскому… а, черт, тронулись танки? Да вот они, уже близко… Копать, копать… Рядом, в каких-то десяти футах – Квотер… Кажется у него проблемы, сломалась лопатка, он пытается копать руками… Танки ? Вот они… Квотер, - кричит он, - сюда… Они вжимаются друг в друга и в песок… Над ними проносится грохочущая тень… Песок на зубах… Эй, Верблюд, из тебя будет толк, ублюдок… Это Старый Гризли. Это похвала… Спасибо, Верблюд, мы теперь с тобой навсегда в одном окопе… Это Квотер… Бамм… Бамм… Это сердце…
- Are You OK, Sir? – Кондакоу открыл глаза. Над ним стоял сержант - морской пехотинец, - Извините сэр, вы стонали…
В Брюсселе полковника встретили два мрачных субъекта в штатском. Поприветствовали, без лишних слов посадили в какой-то разболтанный «Опель». Машина, попетляв по улицам бельгийской столицы минут двадцать, остановилась у небольшого особняка. Штатские вышли, открыли дверь автомобиля.
Генерал Дайм ждет Вас, сэр.
Встречи старых друзей всегда или почти всегда протекают по одному сценарию. Это был не тот случай.
- У нас мало времени, Джефф,- даже не поздоровавшись, сказал Квотер, тьфу, какой к черту «Квотер»… Это произнес генерал Дайм. – Обратный борт через час двадцать. Пока ты летел, произошло еще кое-что. Садись и постарайся припомнить, где тот русский лейтенант, который командовал солдатами на земляных работах, так заинтересовавших твой отдел?
- Его фамилия Иванов, Павел. Я мог бы захватить полное досье на него, если бы знал.Через несколько дней после этих, как ты говоришь «земляных работ» его перевели на Крайний север, на Новую Землю, точнее. Но мы и не рассматривали его, как фигуру для потрошения. Агент в Юрчаки направлен, думается он разберется и без этого лейтенанта. Подкупит какого-нибудь рядового или сержанта. Не вижу поводов для паники.
- Я вижу повод. Этот твой лейтенант видимо не тот за кого себя выдает. Для справки – вылетев к новому месту службы, он почему-то оказался намного южнее.
- Где?
- Красноводск, если тебе это что-то говорит.
- Бригада Пво, Авиационный полк, танковая дивизия… Отдельный батальон десантников. Помню еще. Там до границы с Ираном миль 120-130. А зачем он туда прилетел?
- Если бы я знал… Три часа назад мы получили фотографии того региона. Посмотри,- Генерал толкнул к Кондакоу пачку фотографий… На одной из них полковник увидел…
- Этого не может быть…
- Ты что, разучился верить своим глазам? Анализируй!
- Четыре самолета на площадке боевого дежурства означать могут только одно – часть приведена в полную боевую готовность, как говорят русские - в повышенную боевую готовность. А поскольку этот авиаполк, это не ПВО, а ВВС…Это значит…
- Чего мямлишь. Подготовка к вторжению, вот что это значит.
- Вторжение? Бред…
- Предложи другую версию. Мы пока склонны считать, что русские идут на Ближний Восток. И цель их, скорее всего Иран. Госдеп готовит ноту протеста по нашим данным. Представляешь, что будет, если во всем этом шуме всплывет твоя «Грядка»? Да еще и без главного фигуранта. Мой тебе совет – ищи лейтенанта, хотя думаю и не лейтенант он по званию. Все, тебе пора, - Дайм встал и протянул руку, - До встречи, Джефф.
- Да… Эти новости стоили прилета в Бельгию. Спасибо, Рой. Выручил.
- Мы в одном окопе, Верблюд. Пока в одном окопе…
И такими бывают встречи старых друзей. Всю обратную дорогу полковник Кондакоу взвешивал и просчитывал варианты, пытаясь сложить хоть подобие цельной картины из мозаики фактов. Не получалось… А через час после прилета, полковник позвонил на службу и, сказавшись больным, впервые в жизни напился.
В одиночку.
Так, как, по его мнению, могли напиваться только русские.

***

Алка Зельцер и две таблетки аспирина. Стакан содовой. Стакан апельсинового сока. Еще Алка Зельцер. Стакан содовой. Таблетка аспирина. Томатный сок…
Брррр.
Холодный душ.
Таблетка аспирина.
Горячий душ…
Голова раскалывалась, во рту гарцевал гусарский полк, царапая подковами язык и небо… И еще этот запах изо рта… Стакан содовой со льдом.
Плохо.
Совсем плохо было полковнику Кондакоу этим утром. Его организм, совершенно не приспособленный к тому огромному количеству алкоголя, что полковник в одиночку, пардон за выражение, выжрал накануне, взбунтовался. Апельсиновый сок.
Худо.
Это ж надо было так вчера… сколько ж я выпил… Полотенце со льдом на лоб.
Нет.
На затылок
Аааа.
Все равно плохо. Все-таки триста грамм водки это слишком… (читателей просим не забывать, что полковник Кондакоу американец). А как же русские? Нет, если они выживают после такого, нам их не победить… О! Русские по утрам пьют… как же я сразу не вспомнил…они пиво пьют. Стакан Будвайзера. Безалкогольного. Хуже. Намного хуже. Значительно хуже. Наверное у нас не такое пиво… Неправильное. Полковник дотянулся до телефона и набрал номер вашингтонского коррпункта русской газеты… как же она называется… какая-то правда. В этой газете работал знакомый Кондакоу, русский журналист. Приятный женский голос отозвался почти сразу:
- Komsomolskaya Pravda! Can I help you?
Не узнавая собственный хриплый лирический тенор, полковник попросил к телефону Дениса Таратаму. Денис был приятно (во всяком случае, так показалось звонившему) удивлен, а когда узнал суть проблемы, удивился еще больше. Попросил подробностей, и полковник, как мог припомнил все те жидкости, что успел влить в себя. И еще пиво…
- Пиво? Да вашим пивом только улиток на виноградниках травить, - пошутил Таратама, - Выпейте пятьдесят грамм водки и стакан бульона. Лучше куриного. Если удастся, после этого часок поспите. Потом в душ. Вот собственно и все…

Превозмогая общий дискомфорт, полковник налил себе водки, долго смотрел на стакан, потом решительно выпил. Расстворил бульонный кубик и начал прихлебывать бульон из большой чашки с надписью «Я не забуду Орландо». Стало легче. А через некоторое время и совсем хорошо. В мозгу просветлело, причем настолько, что Кондакоу вдруг понял, что надо делать для решения того многоуровневого уравнения, в которое превратилась операция «Грядка» Надо просто…
Дениса Таратаму вызвали к первому секретарю посольства СССР в США и долго расспрашивали на тему : «Часто ли Вам звонят начальники отделов ЦРУ и по каким вопросам». Улетая в тот же день в Москву, Денис сожалел только о том, что не успел достойно отблагодарить полковника Джеффа Кондакоу за звонок, сделавший его, Таратаму, невыездным.
***

Опории:
Графоман - это ноль
Графоманов много, следовательно - они размножаются.
Поскольку их очень много, можно предположить, что размножаются они делением.
Делить на ноль нельзя.
Парадокс!

Во...Эт я надизайнерил...

Теперь и у меня есть дневник... осталось отыскать "умных мыслей" для его наполнения...