Утро в Натании

За многие ночи бессонные
Я песню одну написал.
Она получилась говённая.
Я спел её и зарыдал.

*****************

В глобальной вселенской симфонии,
Где каждая нота верна,
Говённость нужна для гармонии,
Как грязь поросёнку нужна.

Тимур Шаов

чудесное эсце

Лотман, Лотман, Лосев, Лосев
де Соссюр и Леви-Стросс!
Вы хлебнули, мудочесы,
полной гибели всерьез!

С шестикрылым серафимом
всякий рад поговорить!
С шестикрылым керосином
ты попробуй пошутить!

С шестиствольным карабином,
с шестижильною шпаной,
с шерстобитною машиной
да с шестеркою гнилой!

С шестиярусной казармой,
с вошью, обглодавшей кость,
с голой площадью базарной,
с энтропией в полный рост!
Кибиров

Генашка не страдал от недостатка женского внимания, и, хоть постоянной подружки у него не было, всегда находилась партнерша, служащая дренажным клапаном для выпуска внутреннего напряжения. Встречи с ними проходили стандартно гладко, не оставляя воспоминаний.

Поначалу контакт с Галиной ничем не отличался от предыдущих случек и, казалось, не оставил особого следа. А потом он напомнил задержку реакции на просмотр хорошего фильма или посещение мощной выставки. Первичное равнодушие постепенно исчезало и мысль, постоянно, возвращаясь к пережитому, перебирала эпизоды, по-новому переживала ракурсы и виды, проявляла смысл у слов.
Генаша постоянно прокручивал в голове мельчайшие подробности встречи. Контраст между внешним асексуальным партийным аскетизмом и внезапно выплеснувшейся неудержимой глубинной чувственностью, раз за разом потрясал его. Не оставляли его глаза Галины, тот особенный взгляд, сопроводивший дурацкое "Ну! Здравствуй!", который вырвал Генашу из реальности развитого социализма и погрузил в первобытное начало Великой матери.

Два дня Гена провел в какой-то прострации, не получалось сосредоточиться даже на обычной мелочной текучке. На третий день он набрал номер своего школьного приятеля Сашки Айзенберга, который работал в краевом дурдоме.

- Санёк! Привет! У меня к тебе деликатное дело.
- А, авангард, блять, человечества! Что, подшиться хочешь? - доктор, как обычно, развлекался.
- Хуже! Давай в нашей харчевне через часик? Я проставляюсь!
- ОК! Жучара, ёбт! Лечу-лечу.

Генашка, почему-то шепотом и оглядываясь по сторонам, рассказал доктору все перипетии страстной встречи в стенах крайкома партии, не называя имен и реалий...

- Клиника, блять! Истероид, возникший как следствие диссонанса в отношениях между объектом катексиса и защитными механизмами, перешедший в уровне фиксации и интеграционной функции «эго».
- Нихуя ты загнул, недаром вас дураков шесть лет учат в институтах. Ты мозг-то не еби старому другу!
Саша ехидно улыбнулся, медленно влил в себя стопку и, зажевав огурчик, сказал:
- А если серьёзно, то у твоей знакомой глубокий невроз! Она страдает от одиночества, а с другой стороны не в состоянии принять окружающих. У неё, скорей всего произошла фиксация либидо, фиксация на травме — закрепление жизненных интересов и установок на каком-то определенном травмировавшем её событии, в силу чего настоящее и будущее установились для неё в той или иной степени чуждыми. Данная разновидность, мой кореш Генаша, выступает в качестве общей и практически очень значимой предпосылки и черты всякого невроза. Ей необходимо серьёзная психологическая помощь.
- Знаю я вашу помощь, - поморщился Генаша. – Нашпигуете колесами и будет она под себя срать.

Утром секретарша передала телефонограмму из райкома: "Выездное совещание президиума райкома КПСС состоится... В повестке дня... Явка членов обязательная."
- С чего это вдруг? - хотел возразить Геннадий. - Я не член президиума.
- Ну, член, не член, а Вам индивидуальное приглашение, - ехидно съязвила клуша-секретарша, которая давно "имела виды" на начальника.


Подсобное хозяйство, где должно было состояться "выездное", растянулось по берегу Амура на многие километры. Сельские домики на главной улице выглядели вполне прилично, прикрытые ими старые покосившиеся избы на задах не мозолили взгляд, механизаторы казались трезвыми, все это говорило о том, что хозяйство "образцово - показательное".
У входа в правление сверкали кубки за удои, краснели переходящие знамена и висел большой транспарант на алом кумаче: "5000 литров молока на одну фуражную корову"

- Это же, сколько надо коров и фуражу, чтобы обеспечить плановые показатели на одну корову,- съязвил про себя Генашка.
Повестка дня его не интересовала, не слушая бормотание выступавших, он ловил её взгляд, старался всем своим видом показать, "я здесь"...

Галина Михайловна сидела в президиуме и делала вид, что читает выдержки из доклада, время от времени черкаясь в тетради. Она выступала во второй части "выездного", как раз после обеда. И после встречи с Генашей.

Галина подняла на него глаза и замерла. Лица сидящих в зале затянула белая пелена, силуэты превратились в смутные пятна. Голова налилась пульсирующей тяжестью, опустив взгляд, Галина уставилась в изрисованный загогулинами листок. Голос оратора, жаловавшегося на плохие погодные условия, казался мертвым, поблекший мир давил на нее равнодушной неживой силой. Остекленевшие глаза проследили за линиями на лежащем перед ней листке и увидели, что те ведут в никуда. Ей слышалось, что выступавший председатель бесконечно и монотонно твердит только одну фразу: - Ну! Здравствуй! Ну! Здравствуй! Ну! Здравствуй!


- А теперь приглашаю всех отобедать в нашей скромной сельской столовой, - с радостью в голосе, торжественно заявил управляющий, уяснив, что все закончилось благополучно, и он отделался только выговорам (без занесения).

Геншка принял грамм сто, закусил красной икрой. Кусок не лез в горло и он, вспотев от напряжения, только кивал, делая вид, что поддерживает разговор.

Вот, наконец, он увидел, что Галина, посидев над полной тарелкой и не съев ни кусочка, встала, мельком посмотрела на него и вышла на широкое крыльцо сельского ресторана.

Вид открывался замечательный. В этом месте Амур делал крутой поворот и с высокого берега виднелись многочисленные протоки и островки. Было так тихо, что доносился плеск рыбы на перекате. Неподвижный воздух звенел от чудовищной массы кровососущих.

- Ну что водила! Что-то выглядишь ты… Видно, настроение у тебя не очень,- она взяла его под ручку.
- Да! Ну как всегда...
- Что! Как всегда готов?- она посмотрела на него так странно, что внутри у Генаши все сжалось в болезненном спазме.
- Ну! Здравствуй! - Галина Михайловна привычным движением руки пожала безжизненно висевшее Генашкино хозяйство. Генашка поймал ее взгляд и оторопел, будто глянул вниз с чудовищной высоты, стоя на краю крыши без всякого ограждения.
Дыхание перехватило, будто его легкие наполнились водой, и Генаше показалось, что он тонет.
Молча глядя ему в лицо, Галина умело и нежно гладила пальцами головку бессильного Генашкиного члена и все же смогла вдохнуть в него жизнь. Прежде чем полустоячий член упал окончательно, она мгновенно повернулась к Генашке спиной и, нагнувшись, ввела его в вагину.

Все случилось молниеносно и тихо. Генашка сделал три быстрые фрикции и даже не успел отогнать комаров от своей голой задницы, как все было кончено.
- Нездоровится мне что-то, - грустно сказала она и, поправив юбку, решительным шагом пошла к управе.
В этот раз бедная на эпитеты речь Глины Михайловны не была такой живой и резкой, а в заключении вообще повергла в шок весь дремлющий президиум, заявив: "Бог вам судья" и тихо сошла с трибуны.

Пройдя под транспарантом, Галина вышла на улицу и, повернув в переулок, направилась к околице. Вытащив из сумочки маникюрные ножницы, она ловко срезала висящую на задворках бельевую веревку.
Березы на опушке серели свинцом, пластилиновые коричневые сосны мертвели на пригорке. Воздух белел, потеряв прозрачность.

Скинув туфли, Галина с трудом вскарабкалась по сучковатому стволу и взгромоздилась на развилку дерева. Обмотав и закрепив на суке веревку, она накинула петлю на шею.
Подняв глаза вверх, она увидела густое застоявшееся лиловое небо, кивнула ему и бросилась вниз.
Впившаяся в шею веревка порвала тело страшной болью, но вдруг из сжавшегося низа живота поднялся и ударил такой взрыв, что мироздание рухнуло. Небывалый, невообразимый оргазм потряс Галину и остался с ней навсегда.

в соавторстве с Александром Айзенбергом

Путин в Горках

Глаз мутный какой-то, ну что поделать.