Странно - пропахать во времени борозду переменной глубины длиной в четверть века и ни разу не столкнуться с настоящей зубной болью. Вот она, оказывается, какова: сначала колобродила вокруг премоляров, не решаясь выбрать один из них, периодически пробуя на зуб (?) то нижнюю, то верхнюю челюсть. Затем укоренилась вверху и начала своё пульсирующее фламенко, прошлась взад-вперед, как Кармен из метрополии проверяет ножкой провинциальную сцену на прочность - выдержит ли? И взвила водопад своих юбок, и впечатала бешеный ритм каблучков в эмаль, в дентин, в пульпу, в нерв в кость вмясо вбогадушумать!.. Расцвела ослепительно белым холодным цветком где-то вверху и слева, заслонив собой ровно полмира.

Бесконечное милосердие Будды распространяется на всех без исключения, в частности, на тех, кто мочится на доску унитаза. Этого нельзя понять умом, сложно также почувствовать сердцем - это аксиома, и ее нужно принять как есть. Который год в моей жизни соблюдается этот странный баланс: на любом отдельно взятом отрезке времени я сталкиваюсь - на работе-ли, дома, в гостях - с этим простым и неотвратимым следствием тварной природы человека. Казалось-бы, достаточно просто поднять доску. Ан нет, мир сложнее, чем нам кажется.
Надо будет купить шоколаду с целью размазывания ее по доске - оторвусь сходу за несколько лет унижений. Или уж сразу говном? Любопытно, насколько различны будут кармические последствия этих действий? Существенно ли отличие говна от шоколада? А впрочем, один хрен - майя. Мочитесь, родные, куда хотите. Стерплю.

Смешно, наверное: стремительно прибилжающийся к 30-летнему рубежу детина, панически боящийся стоматологического кресла. Общая анестезия, сильнодеюствующий транквилизатор, предварительная консультация психиатра? А кому мы нужны с нашими острыми углами, выпирающими за пределы отведенной клетки в организме социума?
Правда, в учебнике по стоматологии есть пол-абзаца о психическом контакте с пациентом, но такого мы, кажется, даже в голливудском кино не видим.

Двое людей бьют ногами третьего. Третий высок, лыс и лежит в луже. Из разбитого рта течет кровь. Пытается встать - один наступает ему ногой на грудь, другой вгоняет носок ботинка куда-то под ребра. В зубах у него сигарета. Мимо идут прохожие (это какой-то особый социальный статус). Мимо едут машины. Грузовики. Хетчбэки. Седаны. Универсалы. Купе. Маршрутные микроавтобусы. В одном из них еду я. Никто не обращает внимания на это трио - значит все нормально, мне тоже незачем что-то предпринимать. Просто мир так устроен: одним свойственно лежать в луже с окровавленной харей, другим - ломать ребра у первых, ну, а третьим - ехать по своим делам. И еще иногда всем троим категориям свойственно меняться ролями.
Наверное так же выглядели и те, по чьей вине мой товарищ лишился 20 долларов и обеих ног. Странно - у них тоже есть имена, они по вечерам ужинают, а по утрам куда-нибудь уходят из дома. Как бы они себя чувствовали, если бы узнали, что безымянный мужик, которого они год назад треснули по кумполу/разули/раздели/обобрали/бросили лежать в сугробе, больше не выходит из дому по утрам?

Линкомицин - 2 капсулы. Авось поможет. Темпалгин - пока одну таблетку. Станет невмоготу - еще одну. Диазолин - превентивно, ибо возможна аллергическая реакция на сильные антибиотики.
Коктейль выходит роскошным - все заволакивается туманом, плотным как вата. Лишь в центре небольшое разрежение - это Я. Иногда из тумана доносятся какие-то звуки, но смысл их по большей части непонятен. Справа сгустилось темное пятно, из которого раздается чей-то знакомый голос с вопросительной интонацией. Шеф. Чем я занят? Как это - "чем"? А чем заняты облака в небе? Волны в море? Пятно рассеивается, ворчание вдали затихает, поглощенное рыхлой опалесцирующей белизной.

Оглянувшись, понимаю, что остался в маршрутке один. Пересаживаюсь из-за спины водителя правее, чтоб быть у него на виду - а вдруг ему неуютно от того, что за его спиной сидит Некто В Черном? Может он боится, что я накину ему на шею удавку? Или это мне все сложнее бороться с желанием накинуть удавку ему на шею? Вполне мог-бы: ночная дорога пуста, фонари не горят, никому не будет до нас дела. Машина разгоняется, тщедушный двухлитровый мотор завывает от натуги, дорога фары нихренаневидно встречные свет в лицо куда ты гонишь-то, Шумахер доморощеный, шума хер,тормози, поворот, поворот поворотповоротповоротблядь!!! П-Е-Р-Е-В-Е-Р-Н-Е-М-С-Я-Ж-Е-С-С-С-У-К-А!!!!!!
Вписались...
- Остановите, будьте любезны.
Да какое тебе дело, зачем мне выходить в безлюдной степи?? Я пешком дойдубляДь, лишь-бы подальше от тебя, подальше от вас всех, выделите мне место, участок, загон, вольер, резервацию где я мог бы жить, ГДЕ ВАС БЫ НЕ БЫЛО!!!
- Благодарю вас.
Я без удавки больше из-дому не выйду!

Я устал. Боль устала. Она израсходовала себя в чечеточной дроби, полной страсти и энергии, и теперь набирается сил, не давая, впрочем, забыть о себе, отстукивая чуть-слышный пульсирующий ритм носком лакированной красной туфельки. Ее глаза черны и волосы туго стянуты в геометрически правильный пучок на затылке. Она даже не в моем вкусе - мы просто партнеры по танцу, и оба чертовски вымотаны этой бешеной пляской.

Я ложусь спать.
Еще не очень холодно.
Еще не совсем поздно.
Еще, наверное, можно что-то изменить.
Впереди еще все воскресенье.
И шесть часов сна до его наступления.
И месяц до зимы.
Я ложусь спать.
Я сплю...