уравнялись мечты и желания
заклинаньем камланьем дождем
лишь во тьме уголочка сознания
мы чего-то по-прежнему ждем

ждем что двери нам все же откроются
и оттуда попрет благодать
нужно сесть поудобней устроится
и по полной программе торчать

***********************

-Получилось! Получилось! Это магический демон! Он исполнит желания!- Катя кружилась и кружилась, бутыль гулко булькала, а маленький Хоттабыч внутри, зажав в кулачке промокшую чалму и поблескивая лысиной, то скрывался в жиже, то выныривал и махал руками.
Ах ты, мышка моя!- на Катю вдруг накатила такая волна нежности, что перехватило дыхание, а низ живота сладко сжался и заныл. Катя сунула туда руку и начала с нарастающей скоростью двигать пальцем, утонувшем в горячей влаге. Бутылка дергалась в такт пальцу, фигурка кувыркалась в волнах, но Катя этого не видела, перед глазами, как в калейдоскопе, сменяли друг друга: утраченный в далеком детстве самый любимый одноглазый плюшевый мишка, смуглый усатый мачо и, почему-то вызвавший особо сильный прилив нежности, Муня Жозел.
Кате стало казаться, что она уже не дышит, растворившись в бесконечной неге, волны омывали ее со всех сторон и, поднявшись на один из гребней, она перестала быть Катей. Она стала огромной древней лампой, и чья-то рука нежно терла позеленевший от бессчетного количества лет выпуклый медный бок.

Ледяная волна вонючей жижи накрыла Пердипратуха с головой, и он почувствовал себя маленьким и ничтожным. Ему было очень холодно, зубы стучали и, пытаясь хоть что-то понять, он протяжно и хрипло взвывал: «Сарде-е-э-э-э, са-а-а-рде-э-э-э, са-а-а-эп…» Волна ввинтилась в нос ледяным штопором, и он перестал дышать. Жидкость и бутылка исчезли, но дикая тряска не прекратилась, метнулись неясные тени, вспыхнула медным блеском гигантская выпуклость и вдруг стало тепло.
- Хоттабыч!-рявкнул страшный голос.
–Мышк-ышк-ышк,- зазвенело все вокруг и Пердипратух вдруг понял, что он не маг, а поверхность пальца. Его верхняя фаланга ритмично дергалась вперед-назад, то погружаясь в горячую липкую влагу, то нежно проводя по шершавой медной поверхности.
А-а-а-а-ай, бля-а-а-а-а-а,-прорвался из страшного далека голос Ссыглера и вселенная детонировала. Небывалый оргазм просто вышиб пол из-под ног Кати, и она мешком рухнула на заблеванный прикроватный коврик.
Бутыль взорвалась, не долетев до пола и пыхнула ярко-белым. И вдруг все замерло, словно замерзло в страшном холоде ада. Повисли в воздухе осколки, пламя стало пятном краски, а звук «бля-а-а-а» слился в бесконечную нудную «а-а-а-а-а».

Пердипратух– палец стал медленно подниматься в неприличном жесте и тут тишина лопнула. Бутылки больше не было, старый талибан стоял посреди маленькой коморки-спальни и смотрел на лежащую на спине женщину. Блекло- серая, потрепанная по краям ночная рубашка задралась, обнажив бесформенные толстые ляжки, расплывшийся бугристый живот и торчащий темный куст волос. Вот куст шевельнулся, и из-за него поднялась голова. В нечесаной и растрепанной копне волос белел налипший с пола мусор, щеки обвисли и из-за набрякших мешков тускло выглянули заплывшие глазки. Катя села и из распахнувшейся рубашки вывалилась обвисшая тощая грудь.
Всего этого Пердипратух не видел. Глаза щипало так, что казалось, будто в них с силой втирают песок. Лежащий силуэт расплывался и вибрировал, то сгибаясь, то выпрямляясь и вытягиваясь в тонкую тень. Обожженный сивухой рот не открывался, в ушах пронзительно свистело и голос, который донесся от трясущегося образа, Пердипратух услышал прямо внутри своей головы, в центре мозга. Он не знал этот язык, но почему-то совершенно ясно понимал все до последнего слова.
-Хоттабыч, ебут тебя через коромысло! Вот это да! - голос от восторга дал петуха. Получилось, блять! Получилось!!!! А теперь ты выполнишь три моих желания!
-Желания? - хотел переспросить новоявленный Хоттабыч, но горло, сожженное сивухой даже не шевельнулось, из него не донеслось ни звука. Да и не нужно было никаких звуков, непроизнесенное слово непонятным образом переместились напрямую в Катино сознание.
-желания желания звездочка светлая звездочка ранняя у меня есть три желания нету рыбки золотой лети лети лепесток через запад на восток, -хороводом закрутилось где-то под ложечкой, а перед глазами улыбалось во весь рот Мунино лицо, его губы шептали: «Любимая, единственная моя…» и тут в эти сияющие влагой любви глаза врезалась вонючий Ссыглеровский мосол в рванном носке.
-Хочу, чтобы Ссыглер сдох! – выдохнула Катя.
-Хочу быть красивой и неотразимой!
-Хочу, - тут голос Кати дрогнул, вот сейчас она скажет то, что никогда не решилась бы произнести при Ссыглере, заплевал бы и выкинул с лестницы за ненавистный символ мещанства.
–Хочу, - повторила Катя слабым голосом и вдруг заорала: «Шууубууууу!»
Стоящий в луже разлитого пойла Пердипратух-Хоттабыч, неподвижным взглядом смотрел на плавающий по жиже разноцветный мусор и глубоко и шумно втягивал в себя воздух. И с эти воздухом широким потоком входила в него сила. Он уже не видел комнату, Катю, лужу. Перед глазами, сливаясь в кипящий бесформенный шар, летел и переливался весь континуум. Неисчислимые нити, которые и были связями между событиями, причинами и следствиями, казались бесконечно сложным волокном, но стоило ему лишь чуть сфокусировать взгляд на любой ниточке, как он ясно и без напряжения видел ее исход и знал ее окончание, которое по своей воле мог свободно изменить. От необъятной радости, заполнявшей его, пела каждая частица тела, власть над всем сущим сделала его великодушным и каждое Катино желание выполнялось, как легкий щелчок счетчика.

Ссыглер сдох: щелк, сделано.
Красивой-неотразимой: щелк, сделано.
Шуба: щелк, сделано.

Улыбаясь и ощущая себя великим магом, Пердипратух поднял голову и встретился глазами с сидящей на роскошной шубе женщиной, красивее которой он не видел даже в мечтах, когда дрочил хуй в славные времена учебы в медресе. Из ванной раздался ссыглеровский хрип, и маг мысленно заорал, вскинув голову к почерневшему облезлому потолку: «Ну что пидрас-ал-Коголь, беги и прячься хуйло! Перегну я тебя, пидарок и выебу как Махмуд свою любимую козу!»
Висевшая мешком на красавице драная рубашка распахнулась и выглянувшая оттуда прекрасная грудь совершила очередное чудо: впервые за много лет хуй старого талибана подал признаки жизни. Поначалу тихонько, а потом просто стремительно он поднялся и закачался, наливаясь красным. Ноги Кати раздвинулись и, издав нечленораздельный вой, Пердипратух рухнул на нее. Изнутри Катя оказалась горячей, как лава, жопа Пердипратуха судорожно дернулась два раза и он с диким рычанием кончил. И тут драная кошка, тупо наблюдавшая за всем этим действом растянувшись на подоконнике, прямо из положения лежа подпрыгнула на полметра в воздух и со свистом зашипела. И с этим шипением ушли из Пердипратуха в Катю капли спермы, а за ними начал съеживаться, сдуваясь, волшебный всеобъемлющий шар. Нити сливались в бесформенную серость, расплывались и исчезали. Гулко стучащее сердце, ощутившего себя великим, мага лишилось радости. Навалилась и придавали тяжелая злая усталость, в нос шибануло смрадным выхлопом из Катиного рта, а чтобы открыть глаза, потребовалось напрячься с такой силой, что из кишечника выдавился вонючий протяжный бздех.

Вся комната была серой и хотя Минет знал, что она маленькая, но все равно дальняя стена как бы тонула в тумане и была невидима. Он ощущал себя сидящим за столом, спиной к двери и не мог заставить себя повернуться и посмотреть назад. Шея была ригидная и твердая как дерево, все тело было словно чужим. Ссыглер чувствовал, что с пониманием происходящего в него входит ужас, холодеет сердце и дыхание, казалось, останавливается. Он начинал осознавать, что над дверью комнаты сплел паутину и сидит, покачиваясь на сквозняке, громадный серый паук, имеющий над ним, Ссыглером, абсолютную власть. Своей волей паук не позволял Минету оглянуться, но все же Ссыглер со всех своих сил напрягся, надавил и услышал громкое рычание паука. И тут кошмар разом кончился: в ванной тускло светила лампочка, вокруг лежали осколки зеркала, а рука сжимала бритву. Ссыглер со стоном поднялся с пола и побрел к спальне, где шипела и завывала, словно сдурев, старая кошка.

На Ссыглера в упор глядела поросшая серой щетиной бугристая жопа. Она мелко подрагивала и Минет, опешив, не сразу понял, что по бокам жопы торчат ноги, принадлежность которых перепутать было просто невозможно. Толстенные Катины ляжки колыхались, поднятые и согнутые в коленях ноги с давно не стрижеными ногтями, то чуть сдвигались, то раздвигались шире. Бритвенный станок выпал из разжавшейся руки Ссыглера, а вторая рука схватилась за подбородок, оставив расстегнутые штаны, которые тут же сползли до колен, открыв взору кошки скрюченный Минетовский отросток.
Выше морщинистой жопы начинался невероятно грязный и мокрый коричневый халат, который оканчивался темным гладким затылком. Мятая замызганная чалма размоталась и плавала в луже вместе с бычками и мусором. Катя внезапно издала протяжный стон, который как тумблер перещелкнул остолбенение Ссыглера в дикое возбуждение. Минет смачно плюнул в кулак, сунул туда моментально вставший хуй и с налету с треском вогнал его в жопу старого талибана. Пердипратух хрипло крякнул, придавленная двойной тяжестью Катя перднула так, что кошка пулей слетела с окна и скрылась в направлении кухни. Ссыглер моментально кончил и замер, воткнувшись носом в коричневый халат, дохнувший на него таким смрадом, что остатки похмельной дури просто улетучились.
«Ах ты ебанный бичара!» - волна злости внезапно захлестнула Минета с такой силой, что задрожал каждый мускул. Вырвав опавший хуй из мокрого Пердипратухова ануса, Ссыглер стремительно вскочил и что было сил пнул пяткой в волосатую смердящую промежность.
-Аииий-вай-вай ман не миданам, ай-й-й-й бабахишд…! – заорал, как раненный заяц старый маг и вскочив на четвереньки кинулся к двери.
-А-а-а бля-а-а-адь!- Ссыглер начал грандиозный замах ногой, но поскользнулся на мокром полу и со всего маху грохнулся затылком в лужу.
-А-а-а-ай вай-вай хараб хараб! – входная дверь гулко хлопнула и от наставшей тишины зазвенело в ушах.

-Хи-хи-хи, - сипло выдавила Катя.
 

©2008 Борис Ленский, Александр Козаченко


Предыдущие главы:

1
2
3
4