Во глубине сибирских руд
Два старика усердно срут.
Не пропадет их скорбный труд
И дум высокое стремленье –
Говно пойдет на удобренье (1).

* * *

Сумрак расстелется, ляжет туман,
Что там шевелится - зренья обман.
Может, из полночи выпадет к нам
Сущностью черною древний наш срам.

Cтукнет по косточкам, грохнет об стол
Старая корочка, грязный подол.
Спрячься под простынью и не дыши -
Блеклые россыпи тают в тиши.

* * *

Зайдя в подъезд, Муня не стал подниматься к Ссыглеру, а повернул в провонявший застарелой мочой спуск в подвал. Вытаращив глаза и вглядевшись в сгущавшийся с каждым шагом сумрак, Жозел осторожно заковылял по загаженным щербатым ступенькам. От аммиачного смрада заслезились глаза и перехватило дыхание, но он упрямо шел, пока не уперся в прямоугольник, грубо сваренный из ржавых металлических уголков. На покосившуюся конструкцию, которая служила дверью, была натянута дырявая металлическая сетка, закрепленная кусками проволоки и скрутками тонкого телефонного провода. Задвижки не было, и Жозел осторожно потянул за липкую сетку.

Дверь приоткрылась, и из щели понесло сыростью и могильным холодом. Промежуток между мокрой бетонной стеной и кривым уголком был абсолютно черным, ни лучика не вырывалось из подвала старого дома. И тут Муне стало так страшно, что он перестал замечать душившую его прежде вонь, где-то в районе желудка екнуло, судорожно дернулась диафрагма, ноги подкосились, а зассанные штаны неприятно защипали яйца.
- Вот же, в рот тебя ебать, - пропищал севшим голосом Жозел.

Муня прикрыл дверь, судорожно выдохнул и, стащив с головы шапку-гондончик, вытер ей холодный пот со лба. – Надо же, хуйня-то какая, - никогда не вспоминавший о душе Муня вдруг неуклюже перекрестился и попытался сплюнуть через плечо. Липкая слюна повисла на куртке, подмышками зачесалось и потекли противные струйки, и тут Муня внезапно понял, что он не может заставить себя повернутся и пойти наверх, к свету. Непреодолимая сила тянула Жозла вглубь страшного подвала, породившего смутные воспоминания о жуткой крутящейся пирамидке и уходящей во мглу улице с бесполезными фонарями. Он снова взялся за дверь, потом бессильно уронил руку. И тут ему захотелось отлить с такой силой, что он еле успел нашарить и вытащить из прилипших к телу джинсов свое хозяйство.

Струя пошла не сразу и, больно прорвавшись через узкое отверстие (благодаря этому врожденному свойству Жозел был неоднократным чемпионом по пусканию струи в высоту), с силой ударила прямо по хлипкой дверце. Лужа мочи начала постепенно растекаться прямо под муниными ногами. - Сссука, пидарасина ёбаная! – матюгнулся Жозел и резко отпрыгнул, тут же, на ходу, заправляя рубашку. «Сколько хуем не тряси - последняя капля в трусы» - вспомнилась старинная поговорка. Муня потряс хуем и застегнул ширинку, но последняя капля мерзко и холодно расползлась в мокрых трусах.

Стало немного легче, и внутренняя дрожь постепенно унялась. Жозел достал сигарету и, чиркнув зажигалкой, которую он по аналогии с «Зиппо» называл «Залуппо», закурил, тут же поперхнулся и натужно закашлялся. Огонек зажигалки осветил серые, в потеках и выбоинах, стены, неровный земляной пол, усыпанный мусором и кучу чего-то, подозрительно напоминающего человечьи кости. Лужа муниной мочи проявилась мутным пятном. Жозел глубоко затянулся и вдруг резко вздрогнул от неожиданного громового хлопка открывающейся двери парадной. Вокруг немного посветлело, Муня поднял голову и, содрогнувшись, уронил сигарету. Округлый силуэт с метлой, смутно видневшийся наверху, непонятно почему нагнал на Жозла такой ужас, что Муня, не дыша, вжался в холодную, мокрую стену и замер, пытаясь сдержать вновь охватившую его «трясучку».

- Эй, кто там, блядь? – ввинтился в уши мерзкий бабий визгливый голос.
- А ну там, выходи, бля, курят тут, хуерыги! И срут, пидарасы ёбаные! – дворничиха переступала с ноги на ногу, но спускаться и не подумала, да и она не особо любила этим заниматься - из черноты подвала исходил мрачный, поистине сатанинский дух.
- Сталина нет на вас, фулюганы ебаные, он бы вас выеб в грызло, уроды, нахуй!

Муня Жозел не издал ни звука, и, стоя словно истукан, дождался, пока дворничиха не исчезла. Спускаться в подвал Жозел не стал бы и сам, если бы его, подобно нити Ариадны, не вело особое предназначение. Дверь парадной с грохотом захлопнулась, и тут мощным приливом Муню окатила поднявшаяся из глубин вибрирующего кишечника горячая волна. Исчез страх, от похмелья не осталось и следа, подбитый нос перестал болеть, все заслонило и повело за собой великое осознание собственной важности. Забыв о страхе, холоде, сырости и казавшейся теперь такой мелочной обиде на Ссыглера, которого Жозел почти уже и простил, Муня встал пред дверью в полный рост и выпятил хилую грудь.

И когда он увидел мерцающие золотом на темно-синем фоне огненные руны, бросающие отблески на вожделенное мертвое животное, рука его рванула дверь, которая, чуть не рассыпавшись, со скрипом поддалась. «Бафомет, Сатана и Вельзевул! Сабнак, Бельфегор и Бегемот» - шептал Жозел, уставившись в черный, словно космический монолит, прямоугольник прохода. В такой же черноте вращалась пирамидка - воплощение муниного страха, но былого ужаса сейчас и не было вовсе. «Один, Тор, Стрига, Локи, Утбурд, Суккубус! Помогите, мать вашу распроёб» - Муня бормотал увиденные им в ссыглеровском «анускрипте» непонятные слова и имена. Вдруг Муня преисполнился чувством благодарности к Минету, и даже захотел вернуться и все рассказать, однако тщеславие и эгоизм взяли свое.

- Хаймдалль, блядь!- чиркнув зажигалкой и судорожно всхлипнув, Муня шагнул в черный провал и немедленно получил в лицо поток смрадного дыхания, смешанного с картавым гнусавым голосом:
- Даль умег, господин хогоший. И Мамин, тыкскыть, Сибигяк тоже пгеставился. А тог, милстиыйсдарь, ето всего лишь бублик.

Вонючий воздух задул чахлый огонек Муниной «Залуппо» и Жозел в панике крутанул пальцем шершавое скользкое колесико. Тусклый свет появился вновь, Муня вздернул руку кверху, повел по кругу и чуть не уронил зажигалку. Словно явившись из недавнего сна, на Муню красным многоглазием плотоядно уставился жирный паук, вцепившийся в превратившуюся в настоящие канаты паутину, которая свисала с низкого бугристого потолка. Отшатнувшись, Жозел опустил глаза и уткнулся взглядом в смотревшее на него снизу лицо, которое как будто появилось из любимого Муней и Минетом фильма «Рассвет мертвецов». Сквозь спутанные космы просвечивал покрытый гноящимися ранами лоб, а над неразвитым подбородком с сивой клочковатой бороденкой нависал гигантский нос, испещренный волдырями и черными порами. Закисшие белесые глазки уставились прямо на Жозла, который так и остлобенел с зажигалкой в поднятой руке. Раскалившийся корпус «Залуппо» больно обжег кисть.

- Но, хоть Даль и помег, Хаим все же остался. Я - Хаим, позвольте пгедставиться, - донеслось из полумрака старческое шамканье.
- Хаим? – выдохнул Муня. – Жид, что ли?
- Да что Ви, господь с Вами. Какие тут могут бить жиды, у нас юденфгай. Пгозвище у меня такое, за мой, пагдон, акцент.

Раскаленная зажигалка куснула Жозла за пальцы так, что он взвыл, отшвырнул ее и затряс рукой. Огонек погас, но Муня продолжал видеть мерзкую рожу. Темнота не наступила - мутный фосфоресцирующий свет струился от стен и потолка.
Гниющая образина придвинулась к самому рту Жозла и дохнула вопросом:

-А Ви соссно, кто будете, судагь? Электгик? - липкая шершавая клешня схватила Муню за руку.
От смрада свет перед глазами померк, Муня попытался отшатнуться и еле слышно промычал:
- Сам ты хуектрик блять. Я принц Уэльский по имени Пиздрагон. Граблю убери, слышь, бля?
- Князь! - радостно заорал подвальный абориген Хаим. – Ваш-шь-ство! – он попытался вытянуться в струнку, выпустил мунину кисть и, отдав честь, гнусаво запел:



- Какими судьбами к нам, Вашьство? - внезапно прервал завывание Хаим. - Неужели?
- Крысу ищу. Ты не видел? - Муне наконец удалось немного отодвинуть лицо от ходячего зомби, но Хаим тут же ухватил его за пуговицу на куртке и стал ее судорожно крутить трясущейся рукой.
- Кгысу? Да их тут лови - не хочу, хоть отбавляй! Все-таки может Ви не совсем князь, Вашьство? Надо же, кгыса?!
- Да князь я, хуязь, бля! Гушгынский этрап, нахуй! Сатрап, во! Мне нужна ТА крыса.
- Ой, таки-да князь! ТА кгыса, боже милстивый! – радостно запричитал Хаим и приглашающе замахал рукой. – Я так и знал, я так и знал!

Муня молча пошел за стариком, замотанным в вонючее драное тряпье. Мрачные стены, светившиеся тусклым светом, казалось, впитали в себя многолетнюю вонь, перед глазами Жозла мутилось и он уже не понимал, видит ли он на самом деле или просто воображает облепивших щербатые нечистые стены пауков, змей и шевелящихся червей. Вдруг под ногами чавкнуло, и Муня, глядевший на стены, пролетел, споткнувшись обо что-то мягкое, вперед на пару метров и замахал руками, хватаясь за воздух и пытаясь не упасть. Под ногами снова смачно чавкнуло, за подошвой потянулось что-то липкое, и вонь свежего говна перебила даже смрад Хаима. Оглянувшись, он увидел, что споткнулся о такое же тощее, грязное и заросшее существо, как и его проводник. Создание сидело на корточках и срало. Вонь от субъекта исходила неимоверная.

- Ах ты, ёбаный засранец! - Муня пытался отскрести говно от подошвы. – Пиздопроушина ебливая!
- Ин-на, блть, хуйлоблпидрёбн, - вступило в контакт существо.
От злости Муня ощутил прилив сил, перестала мучить вонь, забылись мокрые, обоссанные штаны. – У-у-у, с-сука… - Муня занес было над сруном ногу в испачканном ботинке, однако провожатый Хаим оказался тут как тут:
- Да шо Ви, шо Ви, Ваше Вашьство, это же милейший Афанасий Онуфгиевич! Ну-с пегебгал чуток, дело житейское, хе-хе-хе…бивает.
- Блпидруебублтьнауй! Науй! – заорал Афанасий Онуфриевич на Муню, осекся и завалился в кучу собственного дерьма.
- Ебануться, бля, - Муня сплюнул. Злая эйфория внезапно кончилась, а перед глазами снова волнами поплыли стены, пауки, щупальца, клешни и оглушительно завоняло.
- Издегжки, Ваш-шь Високогодие. Не поймите пгевгатно… - залебезил Хаим, но Муня лишь махнул рукой и пробормотал: «Хуятно. Пошли, что ли?»

И они пошли по бесконечным темным переходам, то оказываясь в кромешном мраке, то снова выходя на светлые участки. Свет хоть временами и появлялся, но, казалось, ничего не освещал, воздух с каждым шагом все сгущался, и Муне уже мерещилось, что он плывет в густой смрадной жиже, легкие у него отказали, и он все пытался расправить жабры, вспомнив о читанной в далеком детстве книжке о человеке-амфибии. «Ихтиандр – в жопу ёбаный скафандр» - пронеслась неуместная мысль. От напряжения он перестал различать мерзких существ на стенах, все силы вложив в движение вперед и, когда их уже не осталось, путники, наконец-то, пришли к массивной железной двери, изготовленной из ржавых проклепанных железных листов.

- Где крыса, образина ебаная? Ты куда завел меня, хуйло? Это что еще за ёбаный бункер тут? – от усталости голова у Жозла кружилась так, что казалось, еще мгновение - и она отлетит от тела…
- Ви пгедвзято относитесь к пгостому пгивгатнику. Я хоть и отбиваю повинность, но человеческий облик ишё не потегял… - донеслось из беззубого провала рта.
Муня тщетно пытался сфокусировать взгляд хоть на чем-то.
- Издержки, блядь! - рявкнул он. – Где мы?
- Удивляете, Князь. А может, ви и не князь никакой? - лукаво подмигнул Муне нагнаивающимся глазом будто вовсе и не уставший Хаим.
- Князь, хуязь – какая тебе, нахуй, разница? Аль-Хаким би-Амруллах, сука!

Поднявшееся раздражение поглотило последние капли энергии, Муня уже ощущал себя выжатой тряпкой для вытирания ног, валяющейся у порога, и поэтому совершенно не испугался, решив, что внезапно появившееся над дверью синеватое облако и в нем – жуткая рожа - существует лишь в его воображении. Голову жителя подземелья венчало криво надетое на рога ржавое дырявое ведро, и из разверстой пасти, с торчавшими оттуда гнилыми обломками клыков, вырвался трубный глас: «Клюуууч!»
- Какой еще, в пизду, ключ? Хуй тебе, а не ключ! – заорал Муня в сторону облака и погрозил кулаком.
- Ви очень эксцентгичны, Ваше Високопгевосходительство, - успокоительно прошамкал Хаим, и, спустив драные штаны, присел возле железной двери. Обнажились серые ягодицы, покрытые сеткой рваных чесоточных расчесов и россыпью разнокалиберных прыщей, подземный житель поднатужился, закряхтел, и с вонью и треском изверг сложно закрученную твердую какашку, которая по виду действительно напоминала ключ. «Ну и засранцы, бля!» - поразился Жозел.

- Пгошу Вас, Ваш-шь-ство, Князь!
- Что, срать? Я уже посрал! – соврал Жозел. Присесть и испражниться в публичном месте и в присутствии посторонних он не смог бы ни при каких условиях, хотя, в принципе, подперло.
- Да нет же, не «сгать», как Ви некоггектно вигазились, не «сгать»!
- А шо?
- Ви сами знать должны.
- Сейчас как въебу, блядь!- Муня вновь ощутил приток силы. Поднимавшаяся злость и всплывшая изнутри обида переполнили Жозла.
- Все магистгу гасскажу, все-все-все! - визгливо заквакал Хаим.
- Открывай, сука, а то убью, к ебеням! – истошно заорал Муня, схватив его за расползающиеся вонючие тряпки.

Провожатый испуганно сжался и попытался что-то промычать, но тут атмосфера вокруг как будто бы изменилась. Откуда-то подул слабый жидкий ветерок, а в сиянии над дверью, отодвинув монстра в ведре-шлеме, показался лик еще более отвратный: оплывшие щеки покрывали волосатые бородавки, на лбу краснел гигантский чирей, однако слипшиеся и блестящие от сала космы были аккуратно зачесаны назад, а сама физиономия источала непоколебимое самодовольство и уверенность.
- Ма-а-а-а-гисг, - гнусаво заблеял согнувшийся в каральку Хаим. - Щас он тебе, - погрозил Муне кулаком обнаглевший бомж.
-Так-с, Апостол Мартемьянович, вижу, куролесить изволите? А ну-ка, текст зачитать! - рявкнул Магистр.
Хаим согнулся еще больше и с завываниями и дрожью в голосе затянул:

Гадом буду я, бля буду, только пусти,
В свою веру меня не крести!
Дураки да Штыки, да Госстрах, да Собес,
Елы-палы, сыр-бор, темный лес!..(2)

- Свободен! - коротко проскрипел в его сторону Магистр.
- Но, Магистг, это ж лже-Князь явно… К-как свободен, вообще, что-ли? – с надеждой спросил старик.
- Во-о-о-обще? Ишь ты, наглец какой! А ну, бегом арш! Ко входу, службу служить.
- Слушаюсь, Вашевество, - старик удалился, бормоча под нос какие-то матюги.
Муня, так и не отошедший от сумасшедшей злобы, бесстрашно уставился прямо в глаза «пахана», как мысленно прозвал он Магистра.
- Уж простите его, негодника, дорогой мой друг. Служба, знаете ли, не сахар у него.
- Ну и? Открывать будешь или реверансы надо отбить? - грубо ответил Жозел.
- Ну, полно Вам, если не хотите подобрать ключик, который предложил Вам дорогой наш Апостол Мартемьяныч, Герасим Вам откроет. В светящемся облаке «пахан» уступил место рогатому дылде-Герасиму, и тот, поднатужившись, потянул массивный рычаг. Дверь с грохотом опустилась на цепях, подняв тучу пыли, и Жозел вступил в неожиданно теплый коридор, освещенный горевшим в помятых ведрах деревянным хламом.

Продолжение следует.

(1) Фольклор.
(2) Тимур Кибиров, «Лесная школа».

©2008 Александр Козаченко, Борис Ленский.