Минет, разглядывая, вертел кубик, перебирая пальцами по граням. Дрянной алкоголь разлился теплом по телу и вызвал обычную дерганую эйфорию. Ссыглер неожиданно рыгнул и поморщился от вырвавшейся вони.
Разноцветные квадратики, вращаясь, сливались в странный, будто бы знакомый узор. Минет силился вспомнить где он видел подобное, но так и не смог, зато откуда-то всплыло будоражащее слово "руны".
- Руны – хуюны! – сказал кубику Ссыглер и кубик закрутился быстрее, словно отвечая ему.
Неведомое слово "эваз" еле слышно прозвучало где-то в глубине сознания.
Эваз, эваз, эваз! – заглушая судорожное биение алкоголя, слово зазвенело, звук усиливался с каждым мгновением и затопил его, вытесняя все остальное.
-Эваз – хуй в глаз! – не помня себя заорал Минет, дернулся и крутанул кубик. Квадратики сдвинулись, слились и утратили цвет. В руках у Ссыглера лежал клубок туго свернутых нитей. Невзрачная серая нить внезапно сверкнула и начала стремительно раскручиваться, переливаясь и вспыхивая холодным светом.
Он в ужасе попытался отбросить эту сияющую жуть и не смог, нить плотно стянула кисти. Раздался тонкий свист, клубок выбросил протуберанец, который змей обернулся вокруг шеи, потянулся вверх и моментально обмотал множеством слоев лицо Минета. Крик так и рвался из корчившегося, словно в эпилептическом припадке тела, но губы не шевельнулись, глаза, словно ослепли, и Ссыглер мешком свалился на загаженную землю сквера.
Земля почему-то спружинила и смягчила падение, в нос ударил неприятный запах и тут наконец-то шевельнулись губы. Ссыглер хрипло заорал и закашлялся, брызгая слюной. Освободившиеся руки судорожно ощупали лицо, нить исчезла, и он смог открыть глаза.
Неба не было, вместо него клубились спутавшиеся вершины невиданных растений, лишенных веток, гигантские круглые стволы которых уходили ввысь.
Ничего не соображая, Ссыглер поднялся и на подгибающихся ногах заковылял к ближайшему дереву, из-за которого доносился нарастающий запах разложения. Морщась, он обошел ствол и увидел лежащее тело.


*************************************************************************************


Алкогольный анабиоз ослабел настолько, что Катя смогла ощутить беспокойство. Сначала было непонятно, что именно сумело пробиться сквозь густую пелену сивушного мрака, но постепенно помеха локализировалась в спутанных зарослях, покрывавших Катин лобок. Катя Диверсантка лежала на сырой, покрытой желтовато-белыми разводами скомканной тряпке, еле прикрывавшей дырявый бесформенный матрас. Не было никакого смысла даже и пытаться вспомнить, каким образом она сюда попала.
Ужасное похмелье поднималось на горизонте, как цунами, и в его тени малейшее мысленное усилие вызывало запредельный ужас.
События последних дней совершенно стерлись, и она напрочь забыла, как, начав пить с утра, к вечеру достигла состояния амок. Когда, будучи изрядно подшофе, Ссыглер вернулся с работы, слова из Кати летели, как из скорострельного пулемета. Будто монетки, падающие в копилку, они быстро заполнили ничтожный объем ссыглеровского терпения.

- Ты, хуйло уебищное, пидор ебучий, хуесос малохуйный! – проорала, брызгая пеной, Катя и Минет взорвался.
- Ну все, ебань кошачья, пиздец тебе, блядва, - выдохнул он и, не размахиваясь, коротко ударил ее в подбородок. Катю отбросило на стенку, Ссыглер кинулся к ней, схватил за предплечье и, крутанув, пинком отшвырнул к двери. Катя упала на четвереньки, но тут же была поднята за воротник надетой на нее старой ссыглеровской рубашки. Мощный пинок по ягодицам вышиб ее из квартиры, инерция протащила вниз лестничного пролета. Дверь квартиры Минета с грохотом захлопнулась, и Катя Диверсантка осталась наедине с разламывающимся от боли лицом.
Дверь приоткрылась, оттуда вылетела потертая Катина сумочка, Ссыглер рявкнул: "Придешь - убью нахуй, ебаная тварюга!".
Дверь захлопнулась, Катя подняла сумочку и, покачиваясь, пошла вниз по лестнице.

Три дня она беспробудно пила, клянча деньги, у кого придется, а на четвертый ощутила себя невесомой. Ей казалось, что тело ее состоит из звездного газа, а вместо дикой алкогольной смеси нутро наполняют нейтрино.
- Нейтрино – хуино, - подражая Ссыглеру, прохрипела Катя и кинулась бегом вдоль забора в поисках укромного места. Ссать хотелось так, что каждый миг промедления мог взорвать ее, словно сверхновую звезду и развеять по окрестным галактикам.
Несколько досок ограждения было выломано и, нырнув туда, Катя с маху присела, еле успев сдернуть липкие трусы.
- Слушай, зачем так делаешь? – чучмек стоял в проеме подъезда с выбитой дверью.
Оказалось, что забор огораживал аварийное, подлежащее сносу здание с окнами без стекол и рам, зияющее дырами черных подъездов.
- К нам пойдем, да? – продолжил одетый в драный бушлат чучмек, - У нас кушать есть, уборный есть, зачем такой жещин на улице писыть будет?
Катя поднялась, натянула трусы и, покачиваясь, подошла к нему.
- Меня зовут Мирза, - чучмек протянул ей корявую ладонь.
"Меня зовут Мирза, работать мне нельзя, для работы есть Иван, пусть выполняет план" закрутилась в Катиной голове дурацкая, вытащенная из памяти далекого детства, песенка.
Она протянула руку, Мирза вцепился ей в ладонь и потащил вниз по ступенькам в полуподвальную смрадную комнатенку.
Из маленького оконца под потолком пробивался тусклый свет, в углу валялся рваный матрас, стулья заменяли покосившиеся ящики, столом служила облезлая, советских времен чертежная доска, лежащая на кирпичах.
- Ай, садысь, кушать-пить будем! – чучмек извлек из-под бушлата большую заляпанную бутыль, на две трети заполненную мутной жидкостью. Подняв с пола два давно потерявших прозрачность стакана, он с бульканьем наполнил их из бутылки и указал Кате на закуску. На желтой от жира прожженной газете лежали несколько толстых неровных ломтей хлеба, раскрошенная луковица и бесформенные комочки серого сала.
А, ебись оно! – сказала Катя и влила в себя полный стакан пойла. В голову ударило через несколько секунд.
Катя не помнила, как оказалась на матрасе, как с нее стащили одежду, как долго, пока не устали, ебли ее позванные Мирзой друзья - чучмеки.

Катя не помнила ничего.