ocean pulls me close
and whispers in my ear
the destiny I’ve chose
all becoming clear
the currents have their say
the time is drawing near
washes me away
makes me disappear (1)

Тьма не была абсолютной, скорее напоминала рваное, клубящееся черно-серое месиво. Невесть откуда взявшаяся пирамидка с безжизненным рыбьим глазом медленно крутилась, с натугой поворачиваясь, ее серый окрас, пульсируя, наливался слепящим белым. К пирамидке присоединились какие-то непрерывно меняющиеся геометрические фигуры, которые вдруг тоже завертелись и начали складываться в запредельный топологический пазл. Эти объекты почему-то вызвали у Муни необъяснимый дикий ужас, и паника вынесла его на грань между тьмой и сумерками. Словно сквозь толщу болотной жижи он услышал хриплый голос: «Слышь, рахит, чайку хуйнуть тебе, бля?»

Вынырнув из инфернальных глубин подсознания, Муня Жозел обнаружил себя на качающейся табуретке в углу загаженной кухни. Тупая боль пульсировала в голове, а импровизированный холодный компресс - кусок вонючей грязной тряпки со льдом из холодильника - помогал слабо.

- Нахуй иди со своим чаем, гондон. В хуй себе залей, припиздень! - промычал в ответ Жозел, откинулся к стене и начал было снова отключаться, но безумное кружение, царившее в хмельной и ушибленной голове, не успокаивалось и никак не давало окончательно погрузиться в небытие. Однако выпитая сивуха и тяжелая усталость от сумасшедшего дня, завершившегося бурным вечером, все же понемногу брали свое, и Жозел незаметно начал засыпать. Мутная пелена гасила звуки радио, топот и крики. Затухая, к Муне пробились скрип раскрываемого окна, сквозняк, шевеление холодного, промозглого воздуха, словно кто-то рядом раскручивал пращу, и мягкий шлепок где-то далеко. «Крысу выкинули, суки» - промелькнула последняя осознанная мысль.
…Хи-хи по пизде кому-то… не бывает демонов блядь… - последние обрывки фраз слились в невнятное бормотание, голоса противно захлюпали, и Жозла унесло в бездонную черную глубину.

Тьма невыносимо сдавила виски, и Жозел, перепугавшись, очнулся. Низ живота судорожно сжался, дернулся и тут кишечник скрутил такой спазм, что Муня взвыл. В общем-то, не трусливый Жозел с детства не переносил темноту, а также пауков, медуз и прочих мерзких тварей: мня себя существом с тонко организованной психикой, Муня позволял им внушать себе неописуемый ужас. Спасло его то, что дренажный клапан сработал и Муня долго и протяжно выпускал газы, стравливая критическое давление в кишечнике. Под этот заунывный звук Жозел с трудом поднялся и попытался ощупать окружающие предметы, но толку не было. Густая тьма была сплошной и вязкой, словно какой-то кисель из мазута. Попробовав сделать несколько шагов, Муня понял, что это невозможно физически – ноги стали словно ватными, а каждая бесплодная попытка сделать хоть шаг сопровождалась неимоверными усилиями. И даже крикнуть он не мог, рот будто бы залепили липким пластырем.

Слабенький лучик света, пришедший из недр мрака, не осветил поначалу ничего, а когда, разгоревшись, прожектором ударил в лицо, Жозел инстинктивно попытался зажмуриться, но не смог. У него не было век, не было ног, не было рук. Свет становился все ярче и ярче, пока не стал совершенно невыносимым, и вдруг на Муню надвинулась огромная бутыль. В свете, бившем изнутри этой бутыли, шевельнулось и уставилось на Жозла нечто такое, что нельзя было передать никаким языком, не было этому названия. В панике он хотел было развернуться и убежать, однако даже не смог схватиться за собственный хуй – тела уже как будто бы и не существовало. И лишь когда стекло бутыли, отблескивавшее в неземном свете, превратилось в стекло передней дверцы автомобиля и начало опускаться, Муня наконец-то смог сделать судорожный вдох.

Тонированное стекло опустилось наполовину, и из мрака салона прохрипело:
- Привет, красавица, работаешь? Сколько за поебаться?
Жозел затряс головой и попытался оглядеться. И у него получилось! Улица терялась в дали, но кроме фонарей, светивших в белесом тумане, ничего определенного видно не было.
- Я те, сука, поебусь щас, нахуй! - ответил Жозел, посмотрев вниз, и тут невыразимый ужас вернулся. Ткань облепившей его тело курточки пытались разорвать гигантские буфера, а тощие кривые ноги, обтянутые рваными колготками и едва прикрытые короткой юбчонкой, были обуты в сложившиеся гармошкой ботфорты. Втянув в себя воздух, Муня понял, что от него несет сладкой вонью дешевых женских духов, которые любила Катя. Тут стекло опустилось полностью, и на Муню безжизненно глянули слабо светящиеся мутно-зеленые бельма.

- А-а-а-а-а, - заорал в ужасе Жозел и, задыхаясь, побежал. Бежать было тяжело, сильно мешали каблуки, ноги рвали тьму, как мокрую вату.
– Ты куда, блядища, порву, ссучара! – взревел басом громоподобный глас, и хлопнула дверь машины. – Пиздец тебе, урою, блядь!
Муня обернулся и пожалел об этом – в свете фонаря можно было четко разглядеть нечто вроде огромного членистоногого, смеси паука, рака и лобковой вши, похабно щерившегося на Жозла огромными фасетчатыми буркалами. Тварь, одним движением выползшая из машины, оказалась гигантской. Коротко заскрипев хитином, она встала на дыбы. Многочисленные суставчатые ноги подергивались, членистые хелицеры и педипальцы вокруг черного провала пасти судорожно шевелились, и тут из кончика брюха существа выдвинулся толстенный отросток, увенчанный острым набалдашником.

Смертельный ужас сковал все тело, Муня замер в полном оцепенении, а по его ногам побежали горячие струйки. Взлетев в воздух, монстр мгновенно настиг обезумевшую от страха шлюху, в которую превратился несчастный Жозел, и сходу, пробив юбку и колготки, всадил ей свой острый хитиновый хуй прямо в сжавшуюся жопу. Жвалы насекомого раздвинулись и в гнилом дыхании лихо зазвучало:

Yeah we liked to get fucked up, fucked up
Yeah I like to get fucked up too
Yeah I bet you do
Pussy Liquor
Make me sicker
Pussy Liquor
Do it quicker…(2)

Дикая боль просто разорвала прямую кишку, и тут Муня Жозел проснулся окончательно. Глаза опухли и слезились, еле видный сквозь дрожащую влажную пелену серый свет осеннего утра робко стучался в грязное оконное стекло. Шевельнувшись, Муня обнаружил за спиной табуретку, с которой он, оказывается, сполз. Его голова покоилась на сиденье, а в жопу болезненно впилось нечто округлое, видимо бутылка со свечой, упавшая на пол. Муня опустил голову и содрогнулся: на него смотрел, поводя усами и блестя надкрыльями, огромный таракан, восседавший прямо на мунином причинном месте, где расплылось мокрое пятно.

- А-а-а-а-а бля-а-а-ть!-взвыл Жозел, вспоминая подробности ужасающего сновидения .
– Меня ебать, пиздопроушина ебучая?! – заорал Муня и что было сил размахнулся.
– Ме-е-еня! - и тут его кулак, просвистев, опустился прямо на таракана, который успел в последний момент отскочить.
- О-ой бляяяяаать… - протяжно застонал Жозел, скорчившись от адской боли, дыхание его, казалось, остановилось и он завалился на грязный пол. Постепенно боль переместилась в живот, и Муня с трудом сумел подняться. Сгорбившись и держась за яйца, он подошел к кухонной мойке и, согнувшись, выдавил поток желто-бурой жижи прямо на заплесневелую кучу грязной посуды. Стало легче. Мучительно кашляя, Муня отхаркал скопившуюся в горле слизь, потом протер заплывшие глаза и смыл засохшие кровь и сопли с лица под тонкой ржавой струйкой ледяной воды, еле сочившейся из кухонного крана.

«Сейчас бы пивка на раскумарочку» - подумал оживший Жозел и огляделся, в надежде найти что-то, оставшееся с вечера. На столе серела куча мокрого мусора, а в дребезжащем облезлом холодильнике нашлось лишь несколько омерзительных бесформенных комков. Захлопнув пятнистую, ржавую дверь древнего аппарата, Муня пригладил волосы и побрел в комнату, из которой неслись звуки пердежа и храпа. Занимавшая весь «вертолет» монументальная жопа Кати Диверсантки периодически сотрясалась, а Минет был вытеснен на пол, где он и устроился, закинув ноги на Катю. У Ссыглера из носа свисала мерзкая зеленая сопля, а на животе пристроилась облезлая кошка.

Мысль о пиве не покидала Муню и его взгляд начал рыскать и по комнате, шаря по облезлым рваным обоям, паутине и окуркам, кучам тряпья и прочим нехитрым деталям Ссыглеровской обстановки. Вони немытых тел, грязной одежды, перегара и пердятины Жозел не почувствовал, так как от самого несло не лучше, тем более что ушибленный нос, казалось, полностью утратил обоняние. Наконец в сером рассветном полумраке Муня углядел на подоконнике заветную бутыль. От воспоминания о мутном пойле тошнота подступила к горлу, а вместе с ней в гудящей и тяжеленной от сивухи голове, зародилась и молниеносно разрослась тяжелая давящая обида.
«Хуерыги ебучие» - поползли темные мысли, - «Без меня, хуесосы, продолжать собрались». Муня, который в своей жизни и мухи не обидел, почувствовал себя униженным и оскорбленным. «Вот же пидарасня ебливая, оставили меня там, нахуй!» И тут его прорвало.
– Ну блядь поганая! – заорал Жозел, занеся ногу, чтобы хорошенько врезать Ссыглеру по ребрам, но так и не смог ударить. Не поднялась нога на лежачего, и к тому же слишком уж хорошо отпечатался на его роже (да и в памяти) след от минетовского вонючего копыта.
На крик отреагировала лишь кошка, с мявом кинувшаяся к подоконнику.
– Кшыть, бля! – Муня проковылял к окну, посмотрел на мутную жидкость и с улыбкой сдернул с широкого горлышка пластмассовую крышку.
– Щас мы здоровьишко подправим…

Из распахнувшегося горла пузыря шибанула такой вонью, что Жозел, и так еле сдерживавший то и дело подступавшие повторные позывы к рвоте, моментально отпрянул. Злость и обида стали нестепимыми, горло сжал спазм.
- Ну ладно, хуесосы вонючие! Получите, - прохрипел Муня и, с шумом втянув полный рот соплей, харкнул прямо в бутыль. Зеленая слизь на глазах растворилась, Муня закрыл пузырь, рыгнул и вышел из комнаты. Зайдя в туалет, Жозел оперся рукой на стену, зависнув над смердящим унитазом, поссал, потряс хуй и решил уйти домой. Заглянув на всякий случай в кухню, проверить, а не забыл ли вдруг чего (с бодуна Муня становился до ужаса педантичным), он остановил взгляд на размотанном мокром рулоне туалетной бумаги с расплывшимися письменами-заклятьями. Обида никак не проходила, а при виде ссыглеровского творения Муню просто перекосило, и он икнул.

«А вот хуй получите, уебки» - трясущимися и дрожащими руками Жозел начал было скатывать рулон, но вдруг разглядел изображение, на которое во время всей вчерашней кутерьмы никто не обратил внимание. На корявом и неровном рисунке виднелась фигура здоровенного мужлана с головой козла, увенчанной рогами. Выставив из разверзнутой в экстазе пасти кривые зубы, чувак радостно натягивал на гигантский хуй огромную растрепанную крысу, обвившую голым хвостом его отвисшие яйца.
- Ебать ту Люсю, - радостно заверещал Муня, глядя на картинку. – Дык то же я, бля!
И тут на него накатило. В липкой тьме снова набирая скорость, завращалась белесая пирамида, а за ней исполином встала огромная «Ж», первая буква Муниной кликухи. К пирамиде добавился кривой усеченный конус, а от «Ж» медленно и с хрустом отломилась левая половина.

Тьма разошлась, и перед внутренним взором предстали дверь женского общественного туалета на трамвайной остановке неподалеку, где Муня иногда ошивался в поисках счастья, мусорные ведра, полные окровавленных «тампаксов», заляпанные говном унитазы и лужи мочи. Тем временем «Жо» уже четко превратилось в «Кэ», и до Муни окончательно дошло, что же они, а, точнее, он должен был сделать, чтобы добиться окончательного результата. От осознания собственной значимости Муню раздуло, как индюка, даже боль в носу исчезла, словно ее и не было. Дело было за малым, но не хватало главного ингредиента, выкинутого в окно незадачливыми волшебниками.

«Вот же идиоты хуевы!» - зло подумал Муня, вышел в прихожую, обулся, накинул обвисшую куртку и, натянув на голову грязную шапку-«гондончик», шустро вышел из квартиры, тихонечко прикрыв дверь. В закупоренной спальне Ссыглер и Катя Диверсантка, пердя и похрапывая, смотрели сны, на липком подоконнике рядом с полупустой бутылью устроилась облезлая кошка, на кухне натужно гудел и трясся холодильник, а осознавший свое предназначение Муня Жозел вышел в промозглое воскресное раннее утро и вдохнул полные легкие сырого холодного воздуха.

Обогнув дом, где обитал Ссыглер, Жозел огляделся и, опустившись на четвереньки, пополз, тихо матерясь и шаря руками среди мокрых осенних листьев. Вдали слышались звуки изредка проезжавших по лужам машин, людей вокруг не было. Муня проползал почти полчаса, штаны намокли, куртка покрылась грязью, однако дохлой крысы не было и следа.
- Фу, блядь! – Жозел втянул в себя сырой, холодный воздух и, сев прямо на землю, вытер пот со лба грязной рукой. И вдруг, расслабившись, он понял где нужно искать. С усилием поднявшись и отряхнув с одежды грязь, землю и листья, Муня пошел обратно в ссыглеровскую парадную, ведомый, словно марионетка, к предмету своего вожделения.

(1) Nine inch Nails
(2) Rob Zombie

©2008 Александр Козаченко, Борис Ленский.